«20 ноября 2... (неразборчиво) года.
Доброе утро, мой славный дневничок. Прости, что не заглядывал в тебя несколько лет, но на то были свои причины. Много причин, и не все из них радостные. Так, что-то я сумбурно начал выражать свои мысли. Начну, пожалуй, по порядку. Сегодня мне исполнилось семнадцать лет. Я успешно окончил школу, и разослал свои резюме в несколько университетов и колледжей штата. Кстати, знаешь, почему я разбил так – на всякий случай. Нет, я уверен в себе, правда. Но случаи бывают разные. Просто разные. И ты представляешь – мне пришёл ответ из каждого из них! Представляешь??! Я был так счастлив, как, наверное, не был счастлив никогда. Я прогуглил все учебные заведения, и пришел к выводу, что хочу поступать …. – все-таки поближе к семье и всякое такое… Знаешь, дневничок, иногда меня посещают мысли, что некоторые вещи могут происходить без моего участия, хотя я в них, как оказывается иногда участвую. И это странно. Правда. Мне иногда хочется посетить психолога, тем более, как несовершеннолетний – я могу сделать это бесплатно (за что спасибо нашему Президенту, который смог продавить такую программу). Нет, не считай меня психом. Я, правда – не он. Не… (зачёркнуто) не псих…»
«27 ноября 2... (снова неразборчиво) года.
Тревожно мне сегодня, мой милый бессловесный друг. Очень тревожно. Знаешь…. (каракули на полях в виде узнаваемых цветов орхидеи и смутные силуэты людей).
Прости, что трачу твои листочки на всякую чушь, но ты для этого и создан – чтобы писать и рисовать-чертить в тебе всякую чушь. Ну, ты понимаешь. Кстати, никто никогда не понимал меня так, как это делаешь ты. Только тебе я могу доверить самое сокровенное, самое то, что занимает меня. То, что гложет меня, и ты не будешь бессмысленно критиковать любые мои решения. Смотри-ка – и не понадобился психолог. Хотя… Иногда мне кажется, что он всё-таки нужен. Понимаю, снова сумбур, а, как ты знаешь – мой друг (и, кстати, – ты единственный, которого я могу так назвать) – я не люблю сумбур. Но мысли… Они занимают меня. Они… (жирная чернильная клякса). Начали пропадать зеркала со стен. Но это к лучшему… (клякса) Не узнаю (клякса). Иду и тут в зеркале… (клякса)»
«28 ноября 2... (пятно бурого цвета) года.
Что-то я зачастил к тебе. Хотя, наверное, так и надо. Или не надо? Когда отец подарил мне тебя на мою бармицву – я был очень счастлив – ещё бы – у меня впервые появилось хоть что-то принадлежащее только мне, а не… (снова пятно). Нет, я не псих. Совсем. Знаешь, дружок, часто мне кажется, что вещи перемещаются сами собой. Правда, потом мама и папа, и… (пропуск текста) говорят мне, что это сделал я сам, когда занимался уборкой, но я этого не помню, честно. Совсем не помню. Возможно, я бывал уставший в эти моменты, но почему тогда я не… (пятно, въевшееся в лист бумаги). Нет, я должен разобраться в этой ситуации…»
«29 ноября.
Снова привет. Снова как дела. Странные слова. Кажется, я слышал их в какой-то русской песне. Да, я выбрал себе колледж. Все-таки, университет я не потяну – так и мама мне говорит. Она любит меня, хотя иногда делает странные вещи – например, наливает чай мне и… (в записях отсутствует часть листа). Да, год не упоминаю – я и сам в нём не уверен. Думаешь, я странный? Не факт. Снова вещи меняют свое местоположение. Я, кстати, купил на заработанные летом деньги маленькую видеокамеру и установил в нашей… Нет, в моей комнате. И поставил её на запись, хи-хи. И представляешь – там и правда… (не хватает минимум половины листа)»
«2 декабря.
Прости, мой дорогой. Прости, прости, прости… (неразборчивый текст). Не мог. Блин, блин, блин. Мне становится страшно. Мама с папой не знают, что у меня есть камера. Они иногда заходят в мою комнату в те моменты, когда меня там нет. И если ты думаешь, что они что-то там делают – ты заблуждаешься. Снова нет. Они просто стоят. Знаешь, когда я увидел первую запись – я подумал, что схожу с ума. Но они… Они, представляешь, – заходят и просто стоят и смотрят. На мой рабочий стол, на мою кровать, на тебя. Это страшно. Первый раз это было всего полчаса. Мама, папа и… (чернильное пятно). Нет, я не сошёл с ума, но никого не стало. Не стало. Совсем. Нет, я прикалываюсь – и мама, и все остальные – они все живы. Только они какие-то странные. Очень. Прости, меня зовут…»
«4 декабря.
Дневник. Я понял – я не схожу с ума. Всё просто – мама уже давно не моя мама. И папа… Нет, это не мой отец. Совсем. Ты, наверное, думаешь, я псих? Нет. Я следил. Я купил много видеокамер. И это… Это страшно, мой друг. Да, ты единственный, кому я могу доверять. Совсем один на этом свете. Совсем, совсем, совсем один. Признаюсь, мне страшно. Зеркала снова пропадают. Так, я должен идти – меня зовут родители».
«5 декабря.
Мне страшно. Заметь, я даже не поздоровался и не извинился. Моя мать… Настоящая мать, а не то, та… (пятно бурого цвета). В общем, чтобы ты понимал – моя настоящая мать имела роскошные, гладкие и длинные волосы. Знаешь, такого цвета… Вот если бы ты когда-нибудь видел бы восход и как лучи солнца играют на стогах собранной пшеницы, то тогда бы ты поимел бледное представление о цвете волос мамы. Это настолько благородный, красивый цвет, о котором бы барды и менестрели в средние века слагали бы поэмы на много строф. Например: «Соломка та была мягка, и цвета солнца, что всходило над полями…». Нет, я всё-таки не поэт. В общем, мой друг. Та, то или что-то, что заменило мою мать – теперь черна как смоль. Как нефть – да-да, с теми же радужными разводами. Это ужасно. Нет, ЭТО знает, как меня называть. Всеми детскими прозвищами. И меня это пугает. Я не верю…. Никому кроме тебя не верю (неразборчиво). Брат (зачёркнуто). Мой единоутробный брат (зачёркнуто и залито чернилами). Нет. Это слишком сверхъественно. А я! Я – ПРАГМАТИК!»
«10 декабря.
Меня не было пять дней. Меня не было пять дней не по моей вине. Меня (зачёркнуто), хорошо, меня – не допускали. Мать, да, я буду называть её, это, да, мать вашу, кто бы это ни был – так. Мать теперь наливает мне не только чай в две кружки, но и суп, и вторые блюда. Да даже корндогов она делает на двоих. Я спрашивал, - почему? Мать отвечала, что я теперь так ем. Но почему я этого не помню? И почему каждый раз, каждый долбаный раз после приёма пищи меня терзает страшный голод? Я хочу есть. Хочу есть всегда. Нет. Ты не поймёшь – ты всего лишь бумажка. Да, бумажка. На которую я выплескиваю свои эмоции. И да, теперь я ношу тебя всегда с собой. Ибо начал замечать те записи, которые Я НЕ делал. НЕ ДЕЛАЛ!! (клякса)»
«11 декабря.
Я в панике. Я не знаю, что делать, и куда мне бежать. Правда. Мой папа… Нет, отец. Да, теперь и он. Это не мой отец. Мой папа был из аристократов. И всегда вёл себя… Ну как тебе сказать – вёл себя более, чем джентельменски. А сейчас… Нет, это слишком странно, чтобы я мог признаться хотя бы себе. Я вернусь к тебе позже. Тем более, что меня снова зовут на чай. Как-то зачастили (рисунок чашки с дымком над ней).
Он сегодня отвесил мне подзатыльник. Пока помню, что… (клякса)»
«12 декабря
Чай сегодня был необычайно вкусен. Очень. Я бы даже сказал – чересчур. Почему-то он мне начал нравиться – хотя я предпочитаю кофе. Всегда предпочитал. Или нет? Я запутался. Я перечитываю свои записи, и впадаю… (клякса бурого цвета), впадаю. А во что же я впадаю? (Рисунок человекоподобного существа)»
«13 декабря.
Я вернулся. Да, теперь я больше, чем уверен, что мои родители и прочие родственники – не мои родственники. Совсем. Я это видел (пишу и проговариваю шёпотом, чтобы никто не слышал). Господи, я это видел. И мой брат. Мой брат. Любимый. Единоутробный. Я, кстати, старше его на пять минут – и могу с гордостью об этом говорить. Да, мы близнецы. Мы идеальны. Были. До определенного момента. Я же в тебе писал? Или нет? Они хотят меня убить. Я догадываюсь. Подожди. Странно. Нет ни одной той записи, хотя я помню, что много писал. До того момента. Я пошёл… (пятно)»
«18 декабря.
Чёрт. Что же со мной происходит? Я видел все фотографии нашей семьи. И моя мать, как выяснилось – на них – на всех них – с чёрными волосами. Но я помню… (жирное пятно, съевшее чернила). Помню!!»
«19 декабря.
Я теперь постоянно оглядываюсь по сторонам. Мне кажется, что за мной шпионят все. Особенно зеркала. Почему же их так много? Почему? Ненавижу свое отражение. Не-на-ви-жу. Ты не представляешь, как мне страшно. Так мне не было страшно даже тогда, когда мой брат… (неразборчиво), да, именно в тот момент.
Моё отражение. Знаешь, я перечитал много страшилок. И тех, в которых главными героями были зеркала – и были рассказы, где чувак уходил в зеркало и не возвращался, и где отражение заменяло настоящего… Но у меня всё страшнее и реальнее – правда. Как же мне страшно… (следующие пол-листа вырваны). Их осталось очень мало. Мало. Периферическим зрением я видел… Или не видел. Я сам не знаю, что видел. Понимаю, звучит так, как будто я сошёл с ума. Но это не так! Не так!!»
«24 декабря.
Сегодня праздник. Праздник. Рождество. Или как его там… Но я, все-таки, схожу с ума! Знаешь, что я увидел на днях? Как эта/это… Короче, чтоб их – это, играющее мою маму – меняло тело. Прости, нет, конечно же, не тело – КОЖУ, которую она снимала, и я это видел. Господи Боже всемогущий, спаси и сохрани мою душу. Я не могу поверить своим глазам. Оно просто сняло свою кожу… И… (зачёркнуто) – стало другим. Я такого не видел даже в самых страшных фильмах ужасов. И стало… Стало… Нет. Даже тебе я не могу доверить. Даже тебе. Последние записи я не узнаю. Не я пишу, не я! Так, я взял себя в руки. Я спокоен. Спокоен. Так вот – и отец. Он тоже это. Он тоже это умеет – снимать кожу. Ты понимаешь. Нет. Не можешь понять. Господи, Господи, спаси мою душу. И тело, если получится. Я видел, что они делали своими жвалами. Делали. Не поверишь – никогда не верил в Бога. А теперь верю. Верую, я бы даже сказал. Зеркал больше нет. Нигде. Кроме ИХ места обитания.
В общем, чай сегодня был ещё вкуснее, чем обычно. И мне кажется, что день – будет совершенно особенным. А знаешь, я тут спросил у… У НИХ – к кому бы мне обратиться, если я чувствую себя не совсем в своей тарелке, и они пообещали отвезти меня завтра к нашему семейному психологу – Берковицу. Завтра. Завтра суббота, и даже Берковиц, рождённый в нашей стране – завтра не может работать. Завтра суббота, мать твою! Кстати, я перестаю узнавать себя в зеркале. И почему-то мне начинает казаться это нормальным. Интересно, что бы мог сказать мой дед, старый прагматик, который смог с нуля создать ИМПЕРИЮ. О да – он бы нас, точнее меня – послал бы, налил бы себе в стакан на три пальца виски и одним глотком уничтожил бы все галлюцинации. Да, он умер от цирроза печени. НО! В сто восемь лет… И всё-таки я схожу с ума. Дед, спаси меня! Старый пердун достал нас всех. Своими галлюцинациями. Перед смертью ему всё казалось, что мы – это не мы. Все мы. Но я-то – это я! И я знаю, что это я. Таки да. В общем, дружок. Сегодняшний вечер обещает быть очень интересным. Но я… (пятно бурого цвета)»
ЭПИЛОГ
Из заметок агента ФБР Донована Ламберджека для отчёта по делу номер (зачёркнуто)
«Заметка номер один. 17 марта 2… 12.00
Дом семьи Рокфов. Выстроен в викторианском стиле. Принадлежал основателю нашего Города. Семья переехала в Город лет с двадцать назад, богатые до неприличия, скромные – что удивительно – с их деньгами открыты все двери. Ведут весьма замкнутый образ жизни. Уверен в том, что муж с женой существуют – насчет детей и прочих родственников – не уверен, так как записей в местной мэрии нет.»
«Заметка номер два. 17 марта. 12.45.
Миссис Рокф, высокая, рыжеволосая женщина, обаятельна, умна. Узнав причину, по которой мы с напарником были вынуждены побеспокоить – казалось, даже выдохнула (*примечание – узнать побольше об этой семье. Хотя бы попытаться это сделать.)»
«Заметка номер три. 17 марта. 13.25.
Познакомились с мистером Рокфом и мистером Рокфом-младшим. Интеллигентные, спокойные. Показалось, что младший чем-то обеспокоен, но в целом – впечатление произвели весьма недурное.»
«Заметка номер четыре. 17 марта. 14.00
Нам разрешили осмотреть дом, включая подвал и чердак и даже сделать фото (см.приложение), при этом они отказались от присутствия адвоката. Всё аккуратно, всё стоит на своих местах. Комната сына поражает чистотой и аккуратностью – узкая кровать, белое белье. Ни единого пятнышка. Правда, нет ни одной фотографии или картинки на стенах, что удивительно для подростка семнадцати лет. Комната супругов отличается от сыновней наличием более широкой кровати. У каждого свои предпочтения.»
«Заметка номер пять. 17 марта. 17.00
Осмотрели все помещения, включая пристройки к дому. Невероятная аккуратность и чистота. Вроде бы я слышал лай собаки, но не уверен. Напарник все фотографировал. Собрались уезжать, но Рокфы пригласили нас выпить чая, сославшись на День святого Патрика. Извинялись, что не виски и не пиво – они ведут здоровый образ жизни. Чай имел необычный привкус – что-то сладко-терпко-кислое одновременно. Миссис Рокф преподнесла нам два пакетика с напитком, сообщив, что травы собирает лично и они очень специфические – за некоторыми составляющими приходится ездить в другие штаты.»
«Заметка номер шесть. 17 марта. 18.00
Не оставляет ощущение чего-то неправильного. Какую-то деталь мы явно упустили. *Примечание. Пересмотреть фотографии.»
«Заметка номер семь. 18.10.
Отъезжая от дома Рокфов, оглядел его еще раз. Показалось, что в одном из окон блеснул солнечный зайчик от зеркала, ручного и бледное лицо. Кажется, напарник делала фото дома со всех сторон.»
«Заметка номер восемь. 20.00.
Уточнил у кого смог – ни одного человека с фамилией Берковиц в нашем Городе не зарегистрировано. Последний человек, у кого я спрашивал – опять же, сотрудник мэрии. Почему-то улыбался. Угостил чаем, который напомнил мне тот, что я пил парой часов ранее и сообщил, что в Городе нет и не было никого даже с такой девичьей фамилией.»
Постэпилог
«Сегодня 17 апреля, полдень, и я решил завести дневник. Почему бы и нет? Ведь дневник может вести кто угодно и когда угодно, не так ли? Да, я – агент ФБР Ламберджек, решил завести дневник. И знаешь что? Хочу с тобой кое-чем поделиться.
17 марта (зачёркнуто) года у дверей нашего офиса ФБР в городе Н (неразборчиво) штата (вымарано) был обнаружен полиэтиленовый пакет с рисунком Санта-Клауса. В пакете находился предмет, в дальнейшем именуемый «дневник». В нём описывалась жизнь некоего юного мистера Рокфа, который подозревал, что его родители и брат-близнец – не являются его родственниками, а хотят его убить. Директором нашего офиса было принято решение о проведении опроса граждан, на которых ссылались в документе и, возможно, дальнейшем расследовании.
Я, агент Донован Ламберджек совместно с моим напарником – Дайаной Смит (она не любит слово «напарница», считает это сексистским – да я и не настаиваю), провели предварительное расследование. Буду откровенен – «дневник» меня заинтересовал. Я с детства увлекался всяким таким мистическим, и предполагаю, что подобное могло бы существовать. В принципе, и Христос накормил пятью хлебами и рыбами много людей – почему бы не воспринимать…(неразборчиво). Кстати, мне всегда было интересно, почему наш Директор заинтересовался данным, эээ, произведением. Он не объяснял. Да я у него и не спрашивал – чего уж притворяться? Я привык получать задания и их выполнять. Раскрываемость моя по статистике – отличная. Директор мной гордится. И мне это приятно.
Я вожу черный «Форд» - только он меня успокаивал. И нравился мне. Я, наверное, воспринимал его как члена семьи. Дайана, как всегда – сидела на пассажирском сидении, посасывала свой безкофеиновый кофеек (никогда не понимал таких извращенцев – мне кажется, что они могут скрывать что-то похуже, чем любовь к напиткам без вкуса) и молчала. Этим она меня и зацепила, когда я пришел в Академию ФБР выбирать себе напарника среди курсантов. Да, мой предыдущий напарник погиб весьма нелепо – застрелился перед зеркалом, не оставив ни одной записи о том, почему он это сделал. Хорошо, что мои эти записи не увидит никто – мне было наплевать. Я как тот робот – мне важна производительность. И всё. Смит была единственной, кто не поднял руку на мой вопрос о том, кто бы хотел стать напарником действующего агента для своей практики. Она безразлично кинула на меня взгляд своих бездонных глаз, и я пропал. Итак, я отвлекаюсь. Я не люблю отвлекаться.
Мы остановились перед чугунными воротами, которые разъехались в ту же секунду, как в селектор Смит озвучила цель нашего приезда. На пороге трёхэтажного особняка, выстроенного в викторианском стиле, нас встретила миловидная женщина с волосами цвета меди - сделал зарубку – цвет волос не соответствовал ни одному, описанному в «дневнике». Чуть позже она представила нас мужу и сыну – очаровательному умному юноше. Скажем так, – я бы рекомендовал его для поступления в Академию. Когда я озвучил более подробно тему нашего расследования, миссис Рокф рассмеялась, и ее смех был подобен колокольчикам. Она пригласила нас к столу – они как раз собирались обедать, и угостила чаем, травы к которому, как рассказала – собирала сама. Вкус был необычен. Если бы я был поэтом – я бы описал его так: «Словно жидкое золото пронеслось по моим жилам и устроило бунт в крови», но я не обладаю талантом складывать слова в строфы и просто скажу – мне понравилось.
Мы расстались довольные друг другом – семья Рокфов получила от нас заверения, что мы более их не потревожим, а мы получили подписанные протоколы опроса и фотографии. Хотя снова буду откровенен – что-то меня напрягало весь наш разговор. Но, наверное, это профессиональное. А чай мне, и, правда, понравился. Миссис Рокф подарила нам с напарником по пачке чудесной травы, и я пил чай практически каждый день.
Знаешь, начало происходить интересное. Я перестал узнавать себя в зеркале, ну как перестал – я вижу себя, я осознаю себя, но почему-то мой Директор предложил провести сеанс с нашим местечковым психиатром, хотя я ему не жаловался. Ему почему-то показалось, что последнюю неделю я веду себя немного…. Как же он выразился? Немного странно. Возможно, это была стрессовая ситуация – мой напарник Дайана Смит покончила с собой в начале апреля – она застрелилась перед зеркалом, оставив на нем надпись зубной пастой: «Чай». Да, схожу к психиатру. А пока посижу перед зеркалом, пересмотрю фотографии.
Запись от 17 апреля. Три часа пополудни.
Я был прав. Не зря пересмотрел фотографии. На одной из них обнаружилось кое-что интересное.
На снимке спальня супругов. Напротив кровати висит огромное зеркало. В зеркале смазанные отражения всех Рокфов. Мне пришлось воспользоваться лупой. Это страшно. Я напуган. Сильно. Надеюсь, мне показалось. Очень надеюсь.»