То не бриз, пятернёй уцепившись за борт,
пенит волны и рвёт с якорей
под раздувшимся парусом хлипкий вельбот,
то во чреве студёных морей
зародившийся шквал – своенравен, могуч,
необуздан, нахрапист, гневлив –
сгрёб в охапку клочки пламенеющих туч,
докрасна небосвод раскалив,
и беснуется. Мы же возносим хвалы
Чудотворцам. Рыбацкий удел
неизменен от века: коль шансы малы,
не плошай да молись. По воде,
яко по суху, в рай или в ад прямиком -
нам иная юдоль не мила,
лишь бы трюм под завязку да сети битком -
всё едино. Была ни была!
То не льды, громоздясь неприступной стеной,
преграждают суденышку путь,
то простор застилает густой пеленой
непроглядная снежная муть,
и среди этой жуткой клубящейся мглы
под глухой нарастающий гул
всё нам чудятся груды бесформенных глыб
и зубчатые гребни в снегу,
А средь гребней заснеженных чудится град –
шпили, башенки, рвы, купола,
и дракон, стерегущий стальной виноград
у ограды, и профиль орла
на гранитных ступенях, венцы колоннад,
акведуки, фонтаны, мосты -
где в хрустальном гробу колченогий бастард
постигает азы немоты.
То не мир пошатнулся, то море, вскипев,
распахнулось, бурля, клокоча,
и снопы водяные взметнулись, и зев
преисподней отверзся тотчас.
И, кукожась от ветра, наш крохотный чёлн
заюлил на осклизлом краю
и десятки гривастых взъерошенных волн
обнажили изнанку свою
взорам чаек крикливых, распластанных ниц.
Мы же, как ни науськивал бес,
утыкаемся бурыми пятнами лиц
в жестяные ладони небес
и печально бормочем, сквозь зубы цедя,
кто во что с перепугу горазд:
“Пощади, Саваоф, заплутавших бродяг,
хоть бы даже и в тысячный раз…”
То не горные кручи как сажа черны,
то не туч грозовых толчея,
то в щербатом зерцале косматой волны
блещет чудищ морских чешуя.
Хищно пасти оскалив, снуют - голодны,
безобразны, свирепы - и нет
ни числа им, ни имени. Пенясь, гряды
за грядами проносятся вслед,
точно под гору кубарем, всё на пути
без разбору и толку круша.
И одна за одной у двоих из пяти,
отлетая из тела, душа
устремляется ввысь, словно птиц караван
без следа растворяясь в дали,
через тернии звёзд, сквозь пургу и туман,
не касаясь промёрзшей земли.
То не визг и не скрежет, не лязг жерновов,
не кузнечного молота бой,
то из бездны отверстой доносится рёв,
и на самое дно за собой
волочёт нашу лодку, клешнями обвив,
студенистая мерзкая тварь,
и сплетаясь кудрями нечёсаных грив,
мчат валы сквозь метельную хмарь,
подгоняя друг друга. И где уж веслу
совладать с их напором! Весло,
что сухая солома, крошится в труху.
И тому ли из нас повезло,
кто сумел уцелеть? Их не слаще удел
тех удела, что смолкнув навек,
наблюдают гниение собственных тел
из-под намертво слипшихся век.
То не полночь, соткавшись из мглистых теней
наступает, презрев свой черед,
то волна, и другая, и третья за ней
затмевают собой небосвод.
И во тьме беспросветной смыкают клыки,
человеческой плоти взалкав,
кровожадные монстры и рвут на куски,
и жуют, и глотают стремглав,
стар ли, млад, без разбору. Когда б только смог,
всяк тому ужаснулся бы, как
раздаются из брюха, набитого впрок,
причитанья сошедших во мрак
и, подобно Ионе из чрева кита,
вопиющих о милости, трёх
поцелованных смертью в хмельные уста
балагуров, гуляк, выпивох.
То не зыбкие недра зловонных болот
источают удушливый смрад,
то свирепые воды, о скалы вельбот
размозжив, мертвечиной смердят,
и гарцует над бездной крылатый скакун,
тщетно силясь сыскать седока,
и пылают шестнадцать шагреневых лун,
скакуну обжигая бока,
но, в броню облачён, восстаёт невредим
из огня жеребец вороной,
и клубится над скалами пасмурный нимб,
и, как прежде, волна за волной
тычет пенной макушкой в надтреснутый свод
закопченной громады небес
и, как прежде, сквозь спуд взбаламученных вод,
ухмыляясь, таращится бес.
То не росы, барахтаясь в долгой траве,
взор туманят, слезы солоней,
то огарок души, разлученной навеки
с ошмётками плоти своей,
жжёт зрачок едкой копотью. Пыль от копыт
будто искр неистовый рой.
Конь вздымает крыла, рвёт узду и хрипит,
Вдоль по шаткой стезе ледяной
возносясь к небесам. Вороному вослед
слышен чудищ раскатистый рык,
но буравит глазницы холодный рассвет,
тьма редеет и солнечный блик,
точно рыжая прядь в полинялой копне
грозовых облаков. Изо рта
по слогам, еле слышно сочится вовне
изречённое имя Христа.