Воронцов был сосредоточен и хмур. Едва флайер набрал максимальную скорость, командор связался с яхтой, и вахтенный офицер принял ряд срочных распоряжений. Прежде всего следовало немедленно подготовить медицинский блок к работе в оранжево-красном режиме и… настроить нейрококон для идентификации личности после криооживления.
Именно в этот момент подсоединённые к бортовому компьютеру комплекты криоконсервации выдали на мерцающую в воздухе полупрозрачную развёртку экрана колонки текста на латыни и ряды цифр, в которых Алексей ровным счётом ничего не понимал, но зато понимали корабельные врачи — специалисты высочайшего класса. Они все попали на звездолёт Воронцова отнюдь не случайно и ценили свою работу не столько за весьма достойную зарплату, сколько за возможность работать на самой лучшей медтехнике и проводить на борту сложнейшие научно-медицинские изыскания. Информация ушла по назначению.
В салоне флайера царил мягкий, успокаивающий полумрак, приятно окрашенный в зеленоватый цвет из-за свечения дисплеев и контрольных светодиодов.
Никто не разговаривал. Наёмники молчали, потому что каменно мрачен был Бран, вжавшийся в кресло в полной неподвижности. Только глаза его жили и светились сквозь беспросветную темень глухого отчаяния одной лишь страстной надеждой. Ему рассказали, что Весту вроде можно вернуть к жизни, хотя десантники говорили, что дело это не такое уж и быстрое. Даже на воронцовском супер-звездолёте –– и то до ближайшего специализированного стационара надо неделю добираться или что-то около того. Да и там всё далеко не сразу произойдёт. Словом, в лучшем случае пройдёт примерно месяц. В лучшем.
А потом вдруг звёздный барон как-то не очень, правда, охотно сообщил всем, что на его корабле есть необходимое для оживления и регенерации новейшее оборудование, не говоря уж о персонале. (Воронцов не любил никого заранее обнадёживать, но… пожалел мучающегося наёмника).
Спецназовцы — и те были поражены. Что же касается Брана, то из всего услышанного он понял лишь одно, самое важное — Веста снова будет жить! И, кажется, вернётся гораздо раньше, чем это предполагалось. Потому-то видавший виды отчаянный рубака и сорвиголова не сводил сейчас глаз с Воронцова, ловил каждое его слово. А как иначе? Для него звёздный барон был, ни много, ни мало… настоящим Богом! Ибо кому другому дано воскрешать мёртвых?!
Десантники, привычно перезарядив оружие, теперь приводили себя в порядок — глотали стимуляторы, «штопали» полученные в бою лёгкие раны РБ-пластырем. Бойцы не переговаривались и не выглядели слишком расслабившимися, что было понятно: командор Воронцов ещё не объявлял операцию официально завершённой.
Марион с Алёной сидели рядом. Вернее сказать, Горская сидела, умудряясь даже сейчас сохранять осанку королевы, а её названная сестра в силу юного возраста боролась с пережитым стрессом самым простым и проверенным способом. Привалившись к надёжному плечу маркитант-майора, она спала столь крепко, что это казалось невозможным — так отключиться за каких-то несколько минут. Наверняка ещё и добрые сны умудрялась видеть, по-детски безмятежно посапывая.
А Марион тем временем исподволь разглядывала Воронцова, продолжая открывать его для себя в совершенно новом качестве. Теперь он не был звездой, достойно и терпеливо переносящей бремя вселенской славы. Не был блестящим остроумом и острословом, с изумляющей лёгкостью и изяществом парирующим коварные выпады журналистов и недругов. Отнюдь не выглядел прожигающим бесконечную жизнь беспечным галактическим крезом.
Горская с растущим любопытством и подсознательным собственническим интересом видела сейчас кого-то принципиально другого. Властного и компетентного руководителя с непререкаемым авторитетом, мужественного и опытного бойца с невероятно глубоким, проницательным взглядом и в то же время по-настоящему простого и не чванливого человека. Этот новый, неизвестный доселе Воронцов нравился ей всё больше и больше. Ей ведь не были ведомы все те ошибки и провалы, за которые Алексей Павлович мысленно себя корил, полагая, что всё могло сложиться в этой операции куда более счастливо. Будь на его месте настоящий командор.
Но Марион видела только то, что видела. И по телевизору, и в замке, и здесь, на флайере.
«Какое серьёзное и сосредоточенное у него сейчас лицо! И спокойное при этом. Так странно».
Не то чтобы серьёзность совершенно не шла Воронцову. К ней надо было просто привыкнуть. Опять-таки на уровне подсознания Горская чувствовала, что у неё ещё будут время и возможность исследовать это лицо, узнавать его снова и снова.
А в заднем отсеке флайера лежали три стеклостальных матовых цилиндра с телами погибших людей внутри. У этих людей был шанс начать жить снова, если всё пройдет удачно. Внезапно Воронцов развернулся вместе с вращающимся креслом в сторону сидящих в салоне и сообщил:
— Подлетаем к челноку. А поскольку мы сейчас сильно ограничены во времени, он начнёт подъём сразу, как только мы зафиксируемся в магнитных держателях и за нами закроются створки шлюза ангарного отсека. То есть, на момент старта мы все останемся в машине. На челноке имеется гравитационный компенсатор, так что никаких неудобств никто не почувствует. Однако советую всем оставаться на своих местах. Из флайера все выйдут, когда челнок окажется на ангарной палубе яхты. Понимаю, не слишком удобно, но сейчас каждая секунда дорога. Чем раньше медики начнут работать, тем больше шансов на успех и на то, что не будет осложнений.
Не удержавшись, Алексей позволил себе задержать взгляд на маркитант-майоре несколько дольше (значительно дольше!), чем сейчас того требовали обстоятельства и приличия. Горская своих глаз не отвела, и Воронцов заметил в них… неужели потаённую заинтересованность?! Да нет, показалось. Не следует, как утверждали мудрецы древности, выдавать желаемое за действительное.
— Это что же, мы даже теперь, что ли, не увидим ничего, кроме стен ангара? — Джиз задал вопрос с неожиданно прорезавшимися интонациями закапризничавшего обиженного ребенка, которому бессовестные родители обещали-обещали что-то интересное показать, а потом вдруг сказали, что пошутили и ничего интересного не покажут. Эти интонации были настолько явственны, что все невольно заулыбались, даже мрачный Бран криво ухмыльнулся. Воронцов с необидной насмешливостью хмыкнул, покачал головой и ответил:
— Ты ещё насмотришься и на луны желанские, и на звёзды, Джиз. Это я тебе обещаю.
Сказано было с такой убедительной значительностью, что все невольно повернулись к Джизу.
— А чёй-то один я-то? Все ж, наверно, насмотрятся! — на всякий случай отбрыкнулся тот.
И это прозвучало теперь, как у пойманного за шкирку, нашкодившего школяра. Тут уже засмеялись и Воронцов, и Горская, и наёмники, и десантники. Одна лишь намаявшаяся практикантка не принимала участия в общем веселье. Всё так же беззаботно посапывала на подрагивающем от смеха плече «старшей сестры».
…Старт и впрямь был стремительным. Марион намётанным глазом отметила для себя военную во всём организованность и уже подумывала о том, что Воронцов на самом деле не совсем тот, за кого его все принимают. Или же каким-то совершено невероятным образом совмещает свою роскошную светскую и немного безалаберную, как казалось со стороны, жизнь с… короткими специальными операциями, что ли?! А как такое вообще возможно? При его-то известности! И когда, интересно, он действительно настоящий? Сейчас, когда руководит боевой операцией и ему подчиняются профессиональные бойцы высочайшего класса? Или когда блещет галантной элегантностью и породой, расточая ослепительные улыбки и осыпая дам изысканными комплиментами на престижных раутах элиты Галактического Союза? Когда???
Углубившись в размышления, Марион действовала сейчас автоматически, словно бы и вовсе не замечая происходящего. Тем более, что до сих пор всё было ей более или менее знакомо — предельно функционально устроенная палуба большого космического корабля, специфические запахи, привычные звуки. Маркитант-майор нисколько не отвлекалась на жужжание сервомоторов, на шипение воздуха в перепускных камерах шлюзов, на восторженный щебет успевшей замечательно выспаться за столь короткое время впечатлительной Алёнки, быстро семенящей рядом и то и дело спотыкающейся о высокие комингсы.
И только лишь раздавшееся за спиной резкое короткое шипение, с которым скользнула по пазам сверху вниз массивная дверь ангарной палубы, заставило Горскую вернуться к действительности и осмотреться. К тому же и Алёнка перестала трещать, потому что их группу встречали отнюдь не цветами и улыбками.
Прежде всего, бросались в глаза парящие над полом широкие антигравитационные носилки-платформы, на которые люди в бирюзовых комбинезонах немедленно кинулись укладывать криоконсервационные цилиндры, принесенные спецназовцами и наёмниками, переподключать кабели, что-то подсоединять к переносной аппаратуре. Бирюзовые действовали очень быстро и слаженно: буквально через десяток-другой секунд нагруженные платформы исчезли в чреве грузового лифта, мгновенно устремившегося куда-то вверх. Красный режим!
К Воронцову, демонстрируя отменную военную выправку, шагнул высокий, средних лет, поджарый мужчина в военной лётной форме и, чётко козырнув, коротко, вполголоса о чём-то доложил. Марион, по давно выработавшейся на службе привычке, посмотрела, прежде всего, на нашивки и знаки отличия офицера. Ничего себе! Двадцать девять календарных лет выслуги. Эскад-майор! (Если сравнивать со званиями в десантно-штурмовых или тех же пехотных частях, например, то это приравнивалось к штурм-полковнику и генерал-лейтенанту соответственно).
«Что же это получается… Он тоже, что ли, подчинён Воронцову?!»
А тот удовлетворённо кивнул и отпустил офицера, немедленно куда-то испарившегося — такое создалось впечатление. Прямо не роскошная яхта, а военный крейсер! Но в следующее мгновение с гражданином класса «А» произошла разительная перемена. Во всяком случае, с его лицом.
Он повернулся к своим спутникам с мягкой улыбкой, такой знакомой всем обитаемым мирам! Из него, казалось, разом вышло сейчас всё напряжение последних дней и часов. Зато очень явственно проступила сильная усталость, которую Марион разглядела без труда. Ну вот, она, кажется, уже почти научилась читать по его лицу, как по книге.
— Дамы и господа, мы дома, — просто сказал Воронцов. — Хотя бы в том смысле, что здесь точно никому ничего не угрожает… Кроме горячей ванны, доброго ужина… или завтрака уже… и вообще всего, чего пожелаете. В разумных пределах, конечно. — Тут Алексей улыбнулся ещё шире, давая понять, что пошутил про пределы. Потом продолжил: — После того, как вы все, кому требуется, получите медицинскую помощь, отдохнёте, приведёте себя в порядок — встретимся в кают-компании… скажем, часа через два. Достаточно двух часов? Стало быть, договорились. А сейчас вас проводят в отведенные вам каюты. Если что, я буду у себя, каждый сможет со мной связаться по голофону. Бран, вам объяснят, как это сделать…
Воронцов перевёл взгляд на спецназовцев.
— Парни, вам отбой на данный момент дать не могу. Жду дополнительной информации. Я распоряжусь, чтобы вас накормили. Если что-то ещё потребуется, то… Как со мной здесь связаться, тоже знаете. Это пока всё. Ну и, если никто не возражает, то дам я провожу до их апартаментов лично. С их позволения, разумеется. Вы ведь позволите, Марион?
Горская на секунду растерялась, так как была не готова к тому, что он обратится именно к ней при всех и снова по имени, будто нарочно игнорируя её не такое уж маленькое воинское звание. Однако женщина быстро взяла себя в руки и довольно сухо ответила со сдержанной улыбкой:
— Как я могу не позволить? Только нам двух часов, пожалуй, будет маловато, да, Алёна? — Марион повернула голову к практикантке, которая смотрела на всё широко раскрытыми глазами, а после слов Горской, как китайский болванчик, молча закивала в знак согласия.
— Ну что ж, — Воронцов развёл руками, — значит, дамы и назначат время встречи в кают-компании. И, значит, это абсолютно точно будет завтрак, — не удержался он от безобидной шпильки в адрес гостий.
Впрочем, те были достаточно сильно измотаны и физически, и морально, чтобы хоть как-то реагировать на подобные мелочи. Очень хотелось наконец-то расслабиться после всего пережитого.
Алексей пропустил женщин вперёд и вслед за ними вошёл в просторный, мягко освещённый лифт, оборудованный сложной на вид, небольшой панелью управления, которой, наверное, куда уместнее было бы находиться, скажем, в рубке небольшого же корабля. Заметив заинтересованно-удивлённые взгляды спутниц, Воронцов пояснил:
— Я должен постоянно быть в курсе событий. Даже в лифте. Ну, а главным образом — это ещё и автономное оборудование для ручного управления лифтом, если вдруг что-то случится с корабельной сервис-системой.
— Хм… Даже в лифте в курсе событий. А, интересно, в… — начала, не удержавшись от девчоночьего ехидного любопытства Алёна.
— В туалете тоже, — опередил её Алексей с обезоруживающей, очень терпеливой улыбкой. — И в ванной.
Девушка слегка порозовела, закусив губу, после чего с самой независимой миной спросила:
— И какую же кнопочку надо здесь нажимать, чтобы мы поехали? Даже и не сообразишь сразу.
Сама не осознавая того, Алёна выбрала весьма кокетливый тон и тут же получила в бок быстрый, но довольно ощутимый тычок локтем: Марион пыталась привести нахальную девчонку в чувство. Однако та совершенно никак не отреагировала.
— Вот эту, наверное, да? — Ресницами длиннющими хлоп-хлоп.
Воронцов, тем не менее, продолжая по-доброму улыбаться, как если бы перед ним сейчас стояла его страшно шаловливая, но бесконечно любимая дочь, чьи проделки известны ему наперёд, охотно ответил. Глядя при этом почему-то прямо в глаза Марион, словно именно она осаждала хозяина корабля детскими вопросами:
— Нажимать ничего не надо. Следует лишь назвать нужный уровень. Например, вот так. Палуба Д, уровень три.
В ту же секунду лифт плавно понёсся вверх, не производя никакого шума. Вскоре он так же плавно остановился, дверные створки скользнули в боковые пазы, а толстая плита, отделяющая шахту лифта от коридора, немедленно ушла вверх. Алексей элегантным жестом пригласил дам на выход.
И вот здесь-то уже точно ничего не напоминало многоопытному маркитант-майору серийный боевой звездолёт. Широкий коридор был выстлан цвета слоновой кости покрытием с таким высоким мягким ворсом, что хотелось тут же снять обувь и идти дальше босиком. Стилизованные под глубокую старину светильники давали тёплый рассеянный свет, заставлявший длинные ворсинки искриться, подобно снежному насту.
Между светильниками красовались в тонких стеклостальных футлярах картины в дорогих изящных рамах. Притягивали взор настенные композиции из самых разнообразных и причудливых растений и цветов. Большинство из них были совершенно неизвестны Марион, в отличие от картин, которые безусловно являлись настоящими подлинниками. Некоторым из них насчитывалось по триста-четыреста лет, а то и больше! Горская любила и понимала живопись. Конечно, экспертом в этой области она всё же не была, но, зная, кто такой Воронцов, трудно предположить, что он украсит свой корабль, на котором проводит значительную часть жизни, какими-то, пусть даже очень качественными, копиями.
Коридор неожиданно вывел в просторный овальный холл с псевдостаринными роскошными диванами кремовой кожи, расставленными по кругу. В середине высилась ещё одна потрясающе красивая композиция из вьющихся растений и покрытых разноцветными мхами валунов, по которым сочилась с легким журчанием прозрачная вода, подсвеченная частой россыпью мелких сиреневых, бледно-розовых и зеленовато-голубых светодиодов.
Стены же представляли собой единый голографический экран, который в настоящий момент убедительно создавал видимость очень уютного, овального дворцового зала с высокими стрельчатыми окнами, через которые виднелся великолепный летний сад с цветниками и фонтанами, пронизанными лучами заходящего солнца. Сводчатый потолок поражал тончайшей росписью и классической лепниной. Пылающий камин притягивал взгляд узорчатыми изразцовыми плитками. Через открытое окно доносилось нечастое пение птиц в саду, в камине уютно потрескивали поленья, от него шло самое настоящее тепло. Хотя, по большому счёту, он не слишком вязался с летним садом, но странным образом отчего-то не выглядел лишним или чужеродным в этой обстановке.
Марион с Алёной потрясённо молчали, наповал сражённые реалистичностью наведённой с помощью сложнейшей техники иллюзии. Нет, они, конечно, слышали о подобном и даже много раз видели по головизору, но вживую…
Воронцов дал гостьям постоять в тишине ещё с минутку, а потом негромко сказал:
— Открыть гостевую каюту для женщин.
Одно из «окон» растворилось в воздухе, и все успели заметить, как плавно уходит в боковой паз дверь-плита матово-серебристого цвета, открывая вход в каюту.
А та оказалась неожиданно очень большой и, конечно, комфортабельной. Мебель и дизайн — отнюдь не иллюзорные на этот раз — вполне отвечали веяниям тридцать девятого века. И, естественно, веяниям самым престижным, учитывающим при этом некие усреднённые дамские предпочтения в любых интерьерах.
— Ну что ж, не будем стоять на пороге. Прошу! — Алексей посторонился, давая женщинам войти. — Если пожелаете, можете выбрать себе какую угодно обстановку по вкусу. Вариантов больше трёх тысяч. То есть, вы будете видеть то, что выберете, но на самом деле мебель останется такая, как сейчас. Наведённые предметы обстановки будут находиться точно в этих же местах. Берёте вот этот пульт, — Воронцов вынул откуда-то из стены маленький ромбовидный предмет, — и нажимаете клавишу.
За минуту каюта побывала уголком великолепного леса с плетёной мебелью на опушке; берегом ласкового моря с шезлонгами под огромными цветастыми зонтами; баром космопорта с сияющей голубоватой стеклосталью стойкой; палубой круизного морского лайнера; просторной скальной площадкой с удобными скамеечками у гремящего и обдающего водяной пылью водопада.
— Как видите, всё предельно просто. Ванная комната и туалеты вон за той дверью. Говорите «Открыть!» — дверь открывается. Вода в ванну очень быстро набирается автоматически, как только кто-то заходит в помещение. Температура воды устанавливается также автоматически, но вы можете отрегулировать её сами. Пульт, полностью аналогичный этому, найдёте в нише справа и… думаю, разберётесь. Но можно и в ванной давать голосовые команды. Вашу одежду потом, пожалуйста, оставьте в ванной, а себе возьмите халаты, там за душевыми кабинками есть небольшая гардеробная, наверняка найдутся подходящие размеры. И не волнуйтесь ни о чём. После того, как освежитесь, наберите по голофону номер 11-89. Женщина-андроид, её зовут Ксения, поможет вам подобрать наряды опять-таки по вашему вкусу.
«Откуда на звездолёте женские наряды на любой вкус?!» — едва не вырвалось у Горской. Она даже чуть смешалась и довольно неуклюже пошутила, ощущая наваливающуюся всё сильнее страшную усталость:
— Надеюсь, они не будут голографическими? — И даже улыбнуться ухитрилась.
Воронцов понимающе посмотрел на Марион и, будто рядом не стояла порядком ошалевшая от всего Алёнка, очень серьёзно ответил:
— Нет. Они у вас будут настоящими и самыми лучшими. А главное, — действительно, какими захотите.
И было не совсем понятно — сказал он это обеим гостьям или одной Марион. А впрочем, чего уж тут. Алёна всё поняла правильно: Воронцов её, кажется, не замечал вовсе. Нет, замечал, конечно же, но совсем не так, как того хотелось бы практикантке. Будучи всё-таки реалисткой, она в эту минуту с грустью осознала, что целоваться с гражданином класса «А» ей вряд ли доведётся. А вот Маринке…
Господи! Чего там… Да она просто рождена для того, чтобы быть царицей. Или женой Воронцова. Что, в общем-то, одно и то же по сути дела. Парочку просто тянет друг к другу, как магнитным полем. Это так заметно со стороны.
Алёна сокрушённо вздохнула и решительно направилась к ванной. На лице её, как ни странно, блуждала облегчённая улыбка. Теперь, когда она окончательно убедилась в совершеннейшей невозможности составить блистательной маркитантке Марион Горской сколько-нибудь серьёзную конкуренцию, ей стало неожиданно спокойно на душе и даже как-то бесшабашно весело.
Она вообще не умела долго расстраиваться и печалиться из-за крушения очередного «плана всей жизни». Зряшная трата времени! И потом… На таком огромном и таком знаменитом звездолёте должен быть очень приличный экипаж (и в смысле немалого количества бравых мужчин, и в смысле их джентльменского воспитания). Так что пока ничего не потеряно. Что же до её стажировки, то она окончательно теперь завершена в силу объективных причин, если кто-то захочет это выяснять. А вообще…
Надо максимально использовать сложившуюся ситуацию. Для начала послать к чёрту историю. Нелегко, конечно, будет отчислиться с факультета одной из лучших студенток, но надо постараться. А там… Пройдёт не так уж много времени и — просим любить и жаловать: маркитант-кадет Елена Изварина! Звучит, правда же? Не то, что историк какой-то. В своём замечательном и успешном, а к тому же скором маркитантском будущем Алёнка была абсолютно уверена. Новый жизненный план созрел практически во всех деталях.
«Бывшая» студентка остановилась перед дверью и непререкаемым тоном приказала:
— Открыть!
Дверь послушно скользнула в сторону, и Алёна потеряла дар речи. На сей раз от неприкрытого детского восторга. За дверью виднелся комфортно освещённый, увитый тропической зеленью грот возле неправильной формы водоема, который сейчас стремительно наполнялся голубоватой, исходящей душистым паром водой. На берегу искусственного озерца было устроено также невысокое, явно очень мягкое и приятное к телу ложе из какого-то розоватого материала. Рядом стоял овальной формы полупрозрачный стеллаж с разноцветными флаконами, баночками, коробочками, кисточками и прочим «тяжёлым вооружением», с которым так искусно и с таким неподдельным удовольствием управляются женщины, когда у них есть на это сколько угодно времени.
По другую сторону наполнившегося озерца расположились несколько больших, в рост, тоже овальных зеркал, расположенных так, чтобы подошедшая к ним женщина легко могла видеть себя со всех сторон. Зеркала по краям были мягко подсвечены розовым и сиреневым. Под ногами изумрудно зеленело что-то сильно напоминающее густую и мягкую молодую траву.
В глубине вышеупомянутого грота Аленка лишь сейчас разглядела две залитые рассеянным светом абсолютно прозрачные душевые кабинки с подсвеченными сенсорными панелями. Разного диаметра сияющие смесители и рассекатели были установлены, кажется, повсюду. Только в полу их виднелось с десяток.
Конечно, по идее-то, надо было бы сначала принять душ, но… Девушка торопливо разделась, расшвыривая вещи, как придётся, и, громко завизжав, в предвкушении, с шумным плеском прыгнула в воду. Такого потрясающего блаженства Алёна, наверное, до сих пор никогда не испытывала. Ещё совсем недавно всё было так мрачно и плохо, и страшно, а теперь, наоборот, так сказочно хорошо.
Это ж только представить! Она купается в горячем искусственном водоёме, расположенном где-то в недрах огромного звездолёта, висящего в космосе, в нескольких сотнях километров от поверхности Желанной. В полном распоряжении у вчерашней подавальщицы из «Семнадцати лещей» такая косметика, которую девчонки с факультета (и она в том числе) не видели даже в голографических рекламных блоках для элиты!
Будущая маркитантка расслабленно замерла посредине водоёма, распластавшись на обнаружившемся здесь ещё одном, очень удобном и большом, — как минимум трёхместном, — чуть притопленном и слегка пружинящем островке. Она прикрыла глаза и страстно желала, чтобы эта минута никогда не кончалась. Опять начала задремывать и тогда сразу покинула уютный островок, вновь принялась разнежено плескаться и нырять, с удовольствием поглядывая на свое нескромное отражение в зеркалах. Надо всё-таки непременно дождаться прихода Марион, чтобы вызнать у неё во всех подробностях, о чём это они с господином Воронцовым столь долго говорили.
А господин Воронцов тем временем, осознавая, что должен, наконец, уйти, никак не мог этого сделать. Вот следующий предлог нашёл, чтобы остаться хоть ещё на одну крохотную минутку.
— Да! Совсем забыл сказать… Если вам вдруг захочется после ванной выпить чего-нибудь, скажем, освежающего, то найдёте это в холодильнике-синтезаторе. Заказывайте напитки вслух и обязательно называйте объём. Например, — стакан апельсинового сока или там… два стакана. Заказ будете брать из ниши с подсветкой. Вот она, видите? Конечно, лучше… То есть, я бы посоветовал тонизирующие напитки. Они такие, знаете… Сам-то я предпочитаю обычно именно их, особенно… э-э… сливочно-клубничный… Грешен, люблю. Или киви-фисташковый в крайнем случае. А если чаю или кофе, или ещё чего-нибудь горячего захочется, то это тоже здесь…
Алексей никак не мог справиться со своим косноязычием. Это он-то! Мастер молотить языком в любой аудитории. При этом сейчас с величайшим трудом сдерживал непреодолимое желание обнять Марион, бережно прижать к груди, взять на себя её усталость. И при этом ясно понимал: если бы сейчас так и сделал — немедленно получил бы самый решительный отпор.
На виске Горской виднелся маленький, похожий на изящные штрихи японского иероглифа, двойной мазок чёрной копоти. И он почему-то вызывал у Воронцова еще большее стремление немедленно защитить Марион, уберечь от любой напасти. Откуда-то вновь из стены хозяин звездолёта извлек пакетик с освежающими салфетками и протянул его маркитантке. — У вас вот тут, на виске…
И это опять было неправильно — глупо и неучтиво. Особенно глупо и неучтиво для человека с ТАКИМ жизненным опытом, какой у него имелся. Этикет, кажется, предписывал ничего не замечать в тех случаях, когда даме в настоящий момент не предстоит общение с другими людьми. И когда масштаб «катастрофы» во внешности собеседницы был не слишком велик, не очень бросался в глаза и не унижал её в глазах собеседника. Там указывались ещё какие-то причины, по которым Воронцов не должен был обратить внимания на «японские штрихи», только разве их все упомнишь?
Гражданин класса «А» знал многих женщин — красивых и не очень, умных и простушек, проницательных и наивных — очень разных, словом. Но до сих пор ни одна из них не производила на него столь сильного, глубокого, убийственного впечатления. Иначе он, безусловно, давно был бы счастливо женат. Алексей окончательно стушевался и, поспешно извинившись, почти выбежал из каюты.
А Марион, всё это время несколько растерянно молчавшая, прикусила губу, пытаясь разобраться в происходящем. Но вот она тихонько рассмеялась. Надо же — увидела третьего Воронцова! В роли… кадета, не знающего ответа на каверзный вопрос суровой и неподкупной экзаменационной комиссии.
Сквозь давящую усталость пробилось живым родничком радостное чувство. Ма-аленьким таким родничком, страшно далёким от моря эйфории. Горская всё же не любила даже в самых смелых мечтах подгонять ситуацию к желаемому завершению. С другой стороны… Любая женщина всегда способна понять, нравится ли она мужчине. А здесь, на удивление, всё кажется таким очевидным. Вот только… Когда бы это за такой мизерный промежуток времени блистательный Алексей Воронцов успел… Или он с каждой сколько-нибудь смазливой дамочкой так коварно и так… неосознанно обольстительно себя ведёт? Или, наоборот, так осознанно?!
Марион задумчиво вскрыла пакетик, достала влажную, с приятным свежим ароматом салфетку, медленно отёрла лицо, виски, увидела на тонкой ткани чёрное пятно и пришла в смятение. Боже мой, на кого же она была похожа, когда строила из себя перед Воронцовым светскую даму?! А вдруг грязным был не только висок?! Покачав головой, Горская вздохнула, аккуратно сложила салфетку вчетверо и сунула в наплечный кармашек комбинезона.
Потом направилась к вожделенной ванной комнате, нетерпеливо произнесла волшебное слово и… подобно Алёне замерла в радостном изумлении на несколько секунд. Моментально, по-солдатски раздевшись, Марион не с визгом, но со стоном рухнула в озерцо. Метров десять в диаметре! Вот это ванна! Вынырнув, Горская увидела торопливо плывущую к ней распаренную Алёнку. Вид у той был такой, будто её юная симпатичная мордашка сейчас просто воспламенится от жгучего любопытства.
Через три с половиной часа намытые, благоухающие самыми изысканными ароматами, сияющие чистой розовой кожей гостьи сидели, закутавшись в мягкие махровые халаты, в удобных креслах (посреди… интимно освещённого, ультрасовременного, «многолюдного бара космопорта») и с удовольствием попивали тонизирующие напитки из высоких тонкостенных бокалов. Марион, не колеблясь ни секунды, выбрала себе рекомендованный хозяином яхты сливочно-клубничный тоник, Алёнка же откровенно наслаждалась манго-черешневым. С каждым глотком усталость и желание спать становились всё меньше и меньше, пока не исчезли совсем.
Женщины уже вполне привыкли к тому, что сквозь них то и дело проходят пёстро и странновато одетые голографические развесёлые выпивохи обоего пола, жарко обнимающиеся парочки, матросы и офицеры с кораблей флота ОКС, официантки-андроиды и прочий прилетевший или ожидающий вылета люд.
Бар «сёстры» выбрали единогласно, желая, видимо, как можно скорее дистанцироваться от средневековья, замковых интерьеров и одиночества. Они теперь с видимым удовольствием впитывали разноголосый гул, музыку, монотонные объявления о рейсах, обрывки разговоров, рекламные слоганы торговых автоматов, приглушённый гул взлетающих челноков и прочие специфические звуки космопорта. Всё это, тем не менее, нисколько не мешало разговаривать, даже не повышая голоса.
— Как в сказке, да же, Марин? — Глаза Алёны восторженно сияли, ей чрезвычайно шёл тюрбан из ярко-жёлтого полотенца, который она ловко соорудила себе, чтобы подсушить волосы. (Пользоваться феном-автоматом категорически отказалась, мотивируя это тем, что от него волосы только портятся. Всё должно быть естественно). — Так необычно и странно немножко, да же? Но здорово!
— Просто не верится, что всего каких-то несколько часов назад мы сидели в том жутком замке, и в нас стреляли из бластера. — Марион содрогнулась и поспешила отогнать мрачные воспоминания. — Ну что же… Давай-ка сейчас допьем быстренько и наберём…
— Одиннадцать восемьдесят девять! — радостно выпалила Алёнка и по-детски захлопала в ладоши.
Горская, откинувшись на удобную спинку мягкого кресла, невольно рассмеялась:
— Какой ты все-таки ещё ребёнок, оказывается!
— Ой, ну а что такого-то? Чего кукситься, когда всё так замечательно! Девчонкам с факультета рассказать — не поверят ни за что. А поверят — обзавидуются до смерти! Знаешь, мне и самой кажется, что вот-вот проснусь. А так не хотелось бы! Вот посмотришь, я тут себе ещё и жениха отыщу! И можешь не сверкать своими глазищами, я вовсе не твоего драгоценного Воронцова имею в виду.
— А с чего ты взяла, что он мой? — «Ну, давай, Алёнка, скажи ещё разок, что мой!»
— Да ладно тебе! Стала бы ты меня локтем в лифте пихать — больно, между прочим! Я же на самом деле совсем не такой уж ребёнок, как некоторые тут думают. У меня глаза и уши на месте пока. Он же, Воронцов этот твой, меня исключительно как какую-нибудь мебель воспринимает. Или как фон. А об некоторых уже все глаза измозолил. Ах-ах-ах! Вы позволите, Марион! Вы не позволите, Марион! — беззлобно передразнила девушка хозяина звездолёта. — И это он тебя ещё в приличном платье не видел. Увидит — вообще умрёт, наверное. И так ему и надо! Ой! Нужно же номер набирать!
И Алёнка, как ужаленная, подскочив с кресла, устремилась к мерцающей прозрачной полусфере голофона. Во что бы ни преображалась каюта — самые необходимые бытовые приборы и прочее оборудование оставались на месте. При этом всё было продумано так, чтобы ничего не бросалось в глаза. В «древнегреческом портике», к примеру, и холодильник-синтезатор, и голофон, и визор отлично «прятались» в колоннах. Но стоило подойти к колонне ближе, чем на метр, вы видели не её, а нужный вам агрегат или прибор. Что же касается «бара космопорта», то здесь тот же голофон, например, вполне естественно смотрелся рядом с игровыми автоматами и в маскировке не нуждался.
Тем временем Воронцов, с ничуть не меньшим удовольствием принявший ванну, побрившийся и переодевшийся, неторопливо расхаживал по своим шикарным апартаментам, официально, но по явному недоразумению называемым каютой. Двести пятьдесят квадратных метров «жилой площади», разделённой подвижными переборками на зоны и этажи (три!),максимально приспособленной для… всего.
Алексей — не первый уже раз! — мысленно подводил итоги проведённой операции и никак не мог отделаться от навязчивого ощущения, что концы с концами не вполне сходятся. Что-то точно было не так, что-то упустили, но вот что именно?
А ещё он корил себя за то, что не воспользовался специальными возможностями унилок-излучателя, установленного на его флайере. Чистоплюй хренов! Десять секунд в боевом режиме — и все в отключке. Собирай потом, как грибы. Да, пострадала бы и Марион. Но зато всё было бы быстро и бескровно. Конечно, в этом случае он не появился бы перед ней так эффектно в роли благородного спасителя… Хотя, чего уж там! На самом деле, пребывая в азарте предстоящей схватки, Воронцов даже не вспомнил про унилок! Ладно, что было — то прошло. В конце концов, не удивительно, что он несколько подрастерял былую хватку. Всё-таки после окончания службы больше тридцати лет прошло. Но что же не даёт ему покоя сейчас, после вроде бы удачно завершённого дела? Если, конечно, не считать гибели репортёров. Не окончательной к тому же.
Итак, штурм-адмиралу Федоренко о захвате лже-Стафрома (учитывая предстоящее криооживление) и о побеге одного охранника на переоборудованном флайере доложил сразу. О пленении в целости-сохранности пилота истребителя и его полной готовности к добровольному сотрудничеству тоже сообщил. О том, что среди личного состава спецгруппы потерь нет, что маркитантка освобождена и находится в добром здравии на борту яхты — известил в первую очередь.
Потом обговорили необходимость параллельно с поисками охранника продолжать блокировать космопорт. А впрочем, тут-то как раз сложностей возникнуть не должно. Если прибывшая группировка спутников полностью развёрнута, то нет сомнений, что хоть один из них обязательно засёк перемещения пропавшего флайера. И всё же, всё же… Больно уж лёгким каким-то оказалось дело. Оно вроде бы закончилось, не успев, как следует, начаться. А Кольберг… Такой прожжённый волчище, такой знаменитый… в определённых кругах… И так бездарно попался. Будто сам себя на блюдечке с голубой каёмочкой подал. Он ни за что не должен был…
Размышления Воронцова прервал мелодичный мягкий перезвон возле двери в каюту.
— Можно, — негромко сказал Алексей, оборачиваясь к двери и глядя, как она из непроницаемо-матовой быстро становится прозрачной.
В коридоре стояли старший группы спецназа и главный корабельный врач, он же и ведущий нейроспециалист. Оба выглядели заметно встревоженными.
— Открыть, — отрывисто бросил Воронцов. Дверь беззвучно ушла в паз, впуская посетителей.
— Главное, — медик не стал терять ни секунды, — состоит в следующем: советник Стафром абсолютно точно является советником Стафромом! С того света мы его выдернули практически моментально, поскольку рана свежая и пустячная. И уже через один час сорок минут сняли информацию с головного мозга. Никаких, знаете, наслоений, никаких раздвоений, личность очень цельная и крепкая, как репка. Разве что порядком измученная. Ну и, конечно, в мозгах советника Кольберг от души пошарил, порезвился, так сказать. Ещё до того, как протащил его контрабандой на Желанную. Мы голову советнику подлечили, конечно.
Воронцов невольно поморщился. Снобом он не был, но иногда, с его точки зрения, специфический медицинский юмор был не слишком уместен. Доктор моментально это заметил и дальше продолжал уже в сугубо официальном ключе:
— Словом, Стафром Кольбергом не является. Кольберг не убивал советника короля, а всё время держал его в специально оборудованном подземелье своего замка. И к тому же строго следил за тем, чтобы советник находился в более или менее хорошей физической форме. Когда вы начали атаку, он сделал Стафрому не только инъекцию психоподавляющего препарата, но и сильное гипнотическое внушение, буквально запрограммировав его на что-то. Результат, по-видимому, вам известен лучше, чем мне.
— Отлично! — Реакция хозяина яхты оказалась для спецназовца и доктора весьма неожиданной. Они переглянулись, явно не понимая причины, по которой у Воронцова внезапно сделалось такое просветлённое лицо. Он выглядел чрезвычайно довольным! — Вот теперь всё встало на свои места. Я же чувствовал! Стало быть, Кольберг скрывается на Желанной.
Командор круто повернулся к десантнику:
— Всем готовность «ноль», ждать дальнейших распоряжений. Кстати, а вы по какому вопросу пришли, командир?
— Как раз за распоряжениями.
— Ну так вы их только что получили.
Спецназовец коротко кивнул и поспешно покинул каюту. Воронцов же с искренней признательностью сказал доктору:
— Отличная работа, док! Ну… А как там наши несчастные телевизионщики?
— Почему же это несчастные? У них тоже всё уже очень неплохо. Удачно, что вы так быстро доставили их на корабль. У девушки процесс регенерации и реанимации прошёл на изумление быстро и легко. Вот что значат неизбалованность искусственными лекарственными препаратами, замечательная экология и быстрая доставка вместе взятые! Поэтому, думаю, дня через три-четыре она не то, что ходить — танцевать вприпрыжку запросто сможет. Память о смерти мы ей стёрли, и поэтому она ни при каком условии не сможет вспомнить тот эпизод боя, в котором получила смертельное ранение. С оператором немного сложнее, поражение было куда более обширным, но через неделю, уверен, тоже встанет на ноги. Так что…
— Отличная работа, — повторил Алексей, — очень вам признателен! И всему персоналу. Премию приплюсуют к зарплате. Да… Вот ещё что. Будет просто здорово, если вы сами расскажете о девушке одному… э-э… В общем здесь, на корабле, сейчас находится тот, кто за это известие расшибётся для вас в лепёшку!
— Ох, только вот этого совсем не надо! Лепёшек, знаете ли, на сегодня предостаточно!
— Пожалуй, — улыбнулся на этот раз Воронцов незамысловато-чёрной шутке врача. — Его зовут Брандом, вахтенный офицер подскажет вам, где его найти.
Едва закрылась и вновь стала непрозрачной дверь в каюту, Алексей вызвал на связь боевую рубку и передал распоряжения:
— Немедленно сообщить штурм-адмиралу Федоренко, что на моём корабле сейчас находится настоящий советник короля господин Стафром, а сбежавший из замка на флайере человек, вероятнее всего, и есть Кольберг. Службе спутникового обеспечения и слежения в кратчайшие сроки представить анализ полученной информации со всех уже развёрнутых спутников на предмет обнаружения серийного прогулочного флайера, оснащённого ротным бластером и проследовавшего нынешней ночью из Кархема в неизвестном направлении. Связаться с планетарным телецентром. Мы немного раньше скинули туда информацию, что преступник Кольберг задержан. Вкратце обрисуйте новую ситуацию, пусть возобновят передачу прежнего сообщения о советнике. Пока всё. Нет, стоп! Передайте так же штурм-адмиралу Федоренко моё мнение. На мой взгляд, необходимо тщательнейшим образом обыскать замок в Кархеме. Особенно его обширные подземелья. Мы там слегка только пробежались, время очень поджимало. Теперь точно всё.
Воронцов плюхнулся в удобное кресло, с удовольствием вытянул ноги и мысленно поразился тому, как он моментально вспомнил свой, казалось, давным-давно и прочно забытый командирский телеграфный стиль общения. Приказы, распоряжения, поощрительные слова, словесные же взыскания… Досадно, но в этом милитаризованном образе ещё придётся побыть какое-то время.
А сейчас… Ну-ка его к чёрту — всё это! Надо срочно отвлечься. Хотя бы мысленно. Алексей сосредоточился и… отвлекся, снова и снова вспоминая усталое лицо Марион с таким странным выражением больших серых глаз. Очень чистых, ясных, прекрасных, затягивающих, парализующих. Прямо не женщина, а сфинкс какой-то! В хорошем смысле… Да нет, какой ещё сфинкс! При чём тут вообще сфинкс? Восхитительная женщина, которая так необыкновенно… смотрела? говорила? молчала? смеялась? стояла? двигалась?
Через несколько минут Вронцов перестал «отвлекаться» углублённо и просто вспоминал Горскую. С того самого момента, когда впервые увидел её. Это очень успокаивало и странным образом возвышало душу. Он даже перестал досадовать на своё косноязычие при ней. Возможность реабилитироваться ему ещё представится. Во всяком случае, он очень постарается, чтобы такую возможность не упустить. В конце концов, он на своей территории, а время пока позволяет предпринять определённые усилия… Да какие там определённые усилия?! Надо просто вывернуться наизнанку!
…Если бы гражданин класса «А» мог сейчас видеть себя со стороны, то, наверное, был бы наверняка немного озадачен своей откровенно мечтательной физиономией. Но он не видел, и потому лёгкая поначалу улыбка становилась всё шире, а мечты всё ярче и приятнее.