Существует такая птица… Вернее, может существовать. Или так – она есть, но не всегда. Иногда она есть? Такая птица, волшебная, удивительная. Она вдруг запоет где-то неподалеку от дома, и тогда нужно выбежать к ней, как можно быстрее, ведь она в любой момент может перестать быть, нужно выбежать к ней и поприветствовать. Ну там – улыбнуться, сказать здравствуй, птица. Увидеть ее и приветить. И тогда можно дать ей каапельку, маленькую капельку крови. Хотя бы уколоть пальчик или она даже сама уколет тонким и острым клювом. И вот ты дашь ей немножко крови, а она выполнит твое самое заветное желание. Буквально. Что бы это ни было.
Она помнила эту историю с детства. В детстве что-то услышишь впечатляющее, и оно с тобой потом всегда. Почему, для чего? А просто помнишь и всё. И в детстве, у большинства детей, желания какие-то другие – покататься на бегемоте, заполучить мешок таких красивых леденцов, закрученных в спираль. А у нее в голове, еще у маленькой, и она это теперь с удивлением отмечала, было такое вот желание – не быть. Просто не быть и всё. Почему в головенке маленькой девочки такое? Кто знает? Она сама не знала. Для маленькой девочки это было просто представить. Оп, и нету ее. Бабушка с мамой ищут, спрашивают, а ее нету. И ничего такого, ничего тут страшного. Это еще до того момента, когда ты, ребенком, но повзрослее, понимаешь с незнакомым ужасом, что когда-нибудь тебя правда не будет. Тебя! И не будет! Правда. Навсегда не будет. Это взрывается где-то внизу живота, где-то внутри тела. Большой взрыв, но создающий не планеты и всё такое – жизнь, воду, небо, а наоборот – это взрыв пустоты, подрагивающий пузырь небытия внутри тебя – он как обещание, что ты посчитана, ты среди живых, а раз так – ждет тебя исчезновение, когда пузырь лопнет и пустота затопит тебя всю. И тогда исчезать уже, вроде бы, не хочется, ведь понимаешь, как это. В то же время нет, уже не понимаешь.
Перешагнув порог детства и становясь юнее, взрослее, а потом уже и старше, она всё чаще вспоминала про птицу. И она не сказала бы уже, когда начала ждать ее появления. Или сказала бы… Вслушиваться. Нет, она не выбегала как сумасшедшая на улицу, заслышав любое воркование, клекот. Здесь, в Ростове, летает много птиц. Даже сокол пустельга может прилететь в гости, а кричат соколы очень характерно – живо, задорно, хищно. Нет, ее птица, волшебная птица, ее ни с чем не спутаешь. Она ее, конечно, никогда не слышала, но была абсолютно уверена, что сразу узнает ту самую. И так нужно было ее узнать. Да, чем дальше, тем, казалось, труднее ждать, труднее надеяться. Но чего же еще ждать? На ожиданиях иногда только и тащишься от одного дня к другому. Какие-то новости, посылки, выход в свет новых книг. Уже не нужны ни книги, ни посылки с удобными вещами для дома, ни новости, одна другой страшнее. Но все равно они как перила, как хоть какой-то откуп обширной, сплошной притаившейся боли, которую сразу становится видно, когда не на что посмотреть еще. И она с ней играет как бы в прятки. Она смотрит тебе в глаза, притворяясь при этом, что спряталась и невидима, а ты тоже ее видишь, но немного отводишь взгляд. Как в автобусе, когда рядом интересный мужчина и обращает на тебя внимание, но ты же не станешь смотреть ему прямо в глаза. А он глянет раз, глянет два и, потому что человек воспитанный, стоит просто, держась сильной рукой за поручень где-то рядом. И вы смотрите где-то около друг друга. А потом он, может быть, еще раз послав тебе взгляд, сходит на своей остановке. Уходит в мир иной… Да и это, честно сказать, ее уже не так волновало, как в пору, когда была совсем девчонкой. Потому что мужчина в ее случае – это такое же средство, как и новости с посылками. Женщина не может разделить свою боль с мужчиной, как бы то не пытались показать какие-то дядьки из диких племен, имитируя предродовые муки своих женщин. Да не только разделить, даже показать всю эту боль ему не получится. Не увидит, не разглядит. А если вдруг разглядит – кинется прочь. Мужчина был бы вещью. С руками, голосом и чем там еще, но ей не нужно было вещей. Вдоволь уже. Они только для того, чтобы обманываться. Чтобы отводит взгляд от пустоты и боли.
Только непонятно – боль – это и есть пустота, пустота – и есть причина боли? Иногда она силилась расставить эти акценты и ответить, но ответ и понимание на последней секунде куда-то девались. И она снова оставалась в растерянности, в неопределенности. И она ждала песню волшебной птицы. Она была уверена, что, когда птица запоет, когда птица появится – все станет понятно. Желание само скажется. И исполнится. Нужно только не пропустить, не замешкаться.
Она смотрела в окошко, там виднелся маленький палисадник, немножко весенних цветов, залитых досыта недавним дождем. Где-то у соседей в саду щебечут воробьишки, а на крыше старого промышленного здания – каркают сороки. На ухо жужжит что-то назойливая муха. Так бывает в жизни – изобилие звуков, но все не твои, сотни дорог, но ты как на вершине башни молчания, что есть у зороастрийцев. Некуда тебе идти, нет у тебя дороги и тебя заживо склевывают. Заживо. Ведь в башни тащат только умерших, так как трупами нельзя осквернять священную для этой религии землю. А тут она живая, и она скорее Прометей, но только ничего не подаривший миру, прикованный здесь просто так, без гнева богов, а орел, прилетающий терзать, делает это просто так. Но делает это каждый день. Боль не отступает. Ей вспомнился университет, все эти тексты, удивительные сказки. Тексты – сказки о жизни. Поверишь им – сгинешь. Но иногда не поверишь – и тоже сгинешь. Все эти правила вообще – это такая игра. Правила работают не всегда и меняются тогда, когда ты сама играешь по ним. Оказывается – правила уже поменялись. И играть можно только зная, что правил как бы нет, но утверждая и соглашаясь со всеми, что они есть. Но мало кому долго удается это, а самое главное – непонятны победные условия и что находит победитель. Камень? Камень Сизифа.
Сказки детства, конечно же, теплее сердцу. Особенно эта сказка о птице, но в детстве же сказка – это не текст, а дверь, окно. В сказке намек на то, что она не ложь. Но почему теперь, совсем в другом возрасте, она всё цепляется за это, за сказку о птице? Сказку о печали. Ведь если нужна птица, нужно что-то такое, чтобы исполнить желание, чтобы сделать шаг, это грустно, правда? В детстве – нет. В детстве много чего хочется и думаешь, что все получишь. А позже хочется меньше и понимаешь, что и того не выйдет. И чем ближе ты подходишь к моменту, когда станет ясно, чего ты уже не получишь, никогда не получишь, тем страшнее, туже становится. Здесь либо перестаешь чувствовать (иначе сердце разорвётся), либо сердце разрывается. Возможно, она угадила как раз между. Это только мгновения, а все же, окажешься на какой-то одной плоской стороне. И опять – а что? И что? Это правило? Это для победы в игре? Где моя награда? Где мне тут что? Где?
И оно снова рассматривала цветы за окном. На другой стороне дома, шумной, ревела дорога. Она и с той стороны посадила немного цветов. Наверное, им сейчас мокро и приятно, после дождя-то. А через дорогу соседские дома, с красивыми, высокими деревьями. Иногда идешь и залюбуешься, какие они большие и гордые. Им некуда идти, но им никуда и не нужно. Они сразу рождаются там, где надо, а если родились не там – недолго им расти. Как просто. Еще она вспомнила о елях и поежилась. Слышала, что, когда дерево спилят или оно упадет от старости, корневая система рождает точно такое же. То есть, абсолютно такое же дерево, такую же ель, один в один. Она подумала о себе. Я, такая же? Снова? С самого начала и до самого конца. Тело, время, тот же путь. Свалишься мертвый, а на завтра опять маленькая девочка, и все заново. Не впервые она думал об этом и не впервые слабую спину окатывало холодом, а грудь что-то душило. Только не опять. Только не опять. Но она успокаивала себя, что она не ель и вообще всё выдумки про опять. Все это только на один раз. Один раз и всё.
Один укольчик и всё, говорили ей, когда в детстве прокалывали уши. Не обманывали. Она даже ничего не почувствовала. А потом красовалась в сережках, мама улыбалась ей, видя в дочке еще далекие ростки женщины. Женщины привлекательной и доброй. Было много разных укольчиков. Некоторые, как и тот, пистолетиком, не оставляли после себя ничего, а другие – оставляли вмятины и кратеры. Все они здесь, в ее сердце, в ее теле. Все эти удары. Она стояла и смотрела на цветочки. Молчаливые и глупые, ничего не знающие о том, что с ними происходит. Они только доверчиво всматриваются в свет на небе, тянут к нему свои шейки. Она могла бы быть цветком? Тогда бы всё складывалось иначе. Цвети себе, пахни, принимай страстные поцелуи шмелей и пчел. Она могла бы быть другой? Знать бы это. Сейчас уже нет, не могла, но когда, когда она дошла до этого, где, на какой переправе она сделала последний шаг и стала погружаться, погружаться и погружаться? Она еще посмотрела в окно, что-то подумалось, лицо ее стало как быто бы тверже, чему-то слабо улыбнулась, но тут же губы застыли.
И она услышала… Поет! Щебет, который, не могла издать ни одна известная ей птица. Но это была птица. Это была волшебная птица! Ох. Она всплеснула руками. Птица начинала песню. Где-то за домом. Не на крыльце, не в садике. Она дернулась туда, потом сюда. Как же? Что делать? Оправила платье, и с прытью молодушки выскочила за дверь. Птица пела высоким голосом и почти не прерывалась, словно была она не птицей, а скорее флейтой или ионикой. В этой ее песне звучала вся твоя жизнь. Она расстилается перед тобой широким платом и каждый твой поворот, каждое твое сомнение – всё становится полностью ясным и различимым. Девочка с мамой собирает картинку из деталей, и вот, картинка полностью перед ними. Столько трудились, столько дней возвращались к ней. И вот, собрали. Девочка радуется, но где-то внутри что-то заканчивается. Где-то внутри она выбежала из калитки, больно ударив ногу. Где же, где же ты. Сколько я тебя ждала. Как же я верила. Но как же мне… Нужна же кровь! Она с какой-то надеждой глядит на ушибленную ногу. Нет, нет крови. Эх я. Нужно было, что ли, взять нож. Да, бежала бы с ножом. Но вначале увидеть птицу, где она. А птица пела, и было столько шума от дороги, оглушающего шума. Она решила, что кровь найдется. Вон она, на той стороне. Она набегу приветствует ее, а желание само выпархивает из уст. Пытается ногтями расцарапать кожу на руке. Не глядит никуда, кроме… Девочка впервые осознает то, что когда-нибудь умрет. Что когда-нибудь она вся закончится, соберется вся, коробочка с кусочками картинки опустеет. Как же так? И нельзя будет вернуться? И она выскочила на дорогу. И. Движение всего в мире вдруг исказилось. Всё встряхнулось, дернулось, загудело. Что-то круглое катилось, что-то раскалывалось, что-то давало сигналы. Всё кружилось. Красные капельки. Что-то не из этого мира треснуло и стало расползаться вокруг. А потом всё быстро затихло. Картинка, а на ней, через дорогу на дереве сидит волшебная птица. Если не замешкаешься, можно загадать ей свое самое главное желание. Сказки не врали. Желание исполнилось. И цветочки в ее дворе, глупенькие и доверчивые, почему-то понурили свои нарядные головки.
Данный текст полностью является художественным вымыслом, все совпадения с реальностью – случайны.
ЦВ