Глава 75
Кардинал вошёл к Королю.
— Ваше Величество, допрос Ла Порта пока ничего не принёс, — сказал он. — Я говорю, что это лишь пока. Я заставлю его рассказать всё, что он знает, но для этого необходимо обыскать монастырь Сент-Этьен, а также допросить настоятельницу.
— Я вас не понимаю, кардинал! — сердито сказал Король. — Вы обещали добыть доказательства виновности Королевы. Я даже разрешил допросить её. Канцлер Сегье, мне кажется, был достаточно настойчив. Королева рассказала всё, если я не ошибаюсь. Письма, перехваченные вами, нисколько не изобличают её во лжи. Она переписывалась со своими родственниками и с друзьями, но всё, что она им писала, не заслуживает того недоверия, которое я к ней проявил, и того преследования, которое обрушилось на неё и на всех тех, кто содействовал ей в этой переписке. Всё это ничего не значащие подробности её личной жизни. Признаю, она нелестно отзывалась о вас, кардинал, но она имеет право на собственное мнение, которое я, разумеется, не разделяю. Теперь вы хотите, чтобы я позволил вашим следователям ворваться в монастырь и учинять допрос? И потом, почему я должен вмешиваться в эти ваши дела? Кто, в конце концов, первый министр и кардинал? Я или вы? Если вам, как первому министру, необходимо разбираться с настоятельницами монастыря, не можете ли вы, как кардинал, избавить меня хотя бы от вмешательства в дела церкви? Действуйте сами, если считаете нужным, но не вмешивайте меня в это. Я желаю знать правду и даю вам полную свободу для того, чтобы дознаться до всей правды. Но не требуйте от меня большего!
— Вы совершенно правы, Ваше Величество, — ответил кардинал с показной покорностью. — Но я, кажется, неточно выразил свою мысль, отчего, вероятно, вы изволили меня не вполне правильно понять. Я имел в виду лишь то, что готов извиниться перед Её Величеством и признать, что все подчинённые мне службы совершенно ошибались, возводя на неё обвинения. Похоже, что Королева, действительно, всего лишь переписывалась со своей роднёй на совершенно невинные темы. Поверьте, Ваше Величество, что ничего я не желаю так сильно, как совершенно и окончательно снять все даже самые малейшие обвинения с вашей августейшей супруги, с Её Величества Королевы, принести ей самые нижайшие извинения и искупить те неприятные минуты бесед с канцлером Сегье, которые ей довелось испытать. Но для этого чрезвычайно желательно было бы заполучить окончательные доказательства её невиновности, для чего и требуется просмотреть те письма и черновики, которые хранятся в монастыре Сент-Этьен.
— Так вы печётесь о Королеве? — с недоверием и с некоторым разочарованием спросил Король.
— Я всегда, ежечасно и ежеминутно пекусь о благе Королевы, Ваше Величество! — с энтузиазмом ответил Ришельё, не моргнув глазом. — Если иногда обязанности первого министра заставляют меня проявлять настойчивость при расследовании возможных действий лиц даже весьма важных и значительных, результаты которых могут представлять опасность Франции, то я всегда сожалею о том, какие меры иногда приходится принимать. И это в наивысшей степени имеет место, когда нелицеприятные вопросы приходится задавать членам вашей, Ваше Величество, августейшей семьи. Вы знаете, с каким сожалением мне приходилось узнавать о прискорбных для государства действиях вашей достопочтимой матушки! В ещё большей степени для меня является священной персона Месте и Её Величества. И если обстоятельства вынуждают меня, как вы сами можете видеть, мне приходится проводить тщательные расследования, однако, теперь, когда я полностью уверен в её невиновности, я с лёгким сердцем и с радостью на душе довёл бы до конца дело окончательного очищения её доброго имени от малейшего подозрения.
— Итак, Королева невиновна, — подытожил Король с нескрываемым разочарованием. — Вам требуется лишь окончательно доказать это. Но разве вашей убеждённости в этом недостаточно?
— Моей убеждённости вполне достаточно для прекращения дела и для извинений с моей стороны, — согласился Ришельё. — Но я бы хотел, чтобы извинения были принесены от имени государственной службы, фактически и от вашего имени, Ваше Величество, но только лишь на основании действительных доказательств её невиновности, для того, чтобы впоследствии не было оснований отказываться от этих извинений и вновь иссушать свою душу безосновательными подозрениями в отношении Её Величества.
— Извинения от моего имени? — переспросил Людовик. — Вы уверены, что это необходимо? Для этого, действительно, нужны весомые основания. Хорошо, я отправлю Сегье в монастырь Сент-Этьен. Быть может, тогда извинения от моего имени и не потребуются.
— Это было бы прискорбно, Ваше Величество, но мы не должны этого исключать, — ответил Ришельё. — Совершенно нельзя исключать, что будут найдены какие-то новые письма, или их черновики, или же ключ к шифру некоторых писем.
— Действуйте, — согласился Король в более приподнятом настроении.
— Монастырь неподвластен светской власти в столь деликатных делах, — уточнил Ришельё.
— Так сопроводите Сегьё, ведь, я полагаю, что настоятельница подчинится кардиналу?
— Это придаст подобному визиту чересчур официальную окраску, — мягко возразил Ришельё. — Будет лучше, если его сопроводит господин де Гонди, архиепископ Парижский. Это визит можно будет внешне обставить как вполне обычную проверку.
— Хорошо! — с нетерпением воскликнул Король. — Я отправлю Гонди вместе с Сегьё. Это всё, надеюсь?
— Ваше Величество не напрасно прославились как Людовик Справедливый! — льстиво ответил кардинал.
— Да, я такой! — гордо согласился Король, поскольку его настроение совершенно улучшилось.
Мать-аббатиса отрицала всё даже под угрозой отлучения от церкви. На этом основании Ришельё заподозрил, что Гонди предупредил её о предстоящем визите. Так оно, разумеется, и было. Архиепископ Гонди для того, чтобы отвести подозрение от себя, проявил для виду чрезвычайную настойчивость и даже низложил мать-аббатису, тут же назначив новую настоятельницу из числа более сговорчивых монахинь. Сегье и его люди обнаружили лишь старые и ничего не значащие письма и черновики Королевы.
Тогда Ришельё вручил Сегье копию перехваченного ранее письма, полученного от испанского посола маркиза де Мирабеля, и велел сказать, что она найдена в монастыре. Текст этого письма не оставлял сомнений в том, что оно является ответным, из чего следовало, что и сама Королева также писала Мирабелю, что было намного более серьёзным проступком, чем переписка с герцогиней де Шеврёз. Действительно, Королева не имела никакого права на общение с испанским послом, поскольку она тем самым узурпировала права своего супруга на ведение внешней политики, ибо подобные письма могли быть отправлены лишь от имени Короля или по его поручению от имени тех, кому были выданы подобные полномочия. Королева ни коим образом не была той персоной, которой Король поручал ведение официальной политики с Испанией. Итак, подобное письмо её изобличало. Копия была сделана столь искусно, что Королева решила, что это и есть подлинное её письмо. Поэтому она выхватила его из рук канцлера и спрятала у себя на груди, полагая, что это место является недоступным ни для кого, поскольку даже Король не рискнул бы прикоснуться к груди Королевы без её на то соизволения. Однако, Сегье был опьянён своим временным могуществом, позволяющим ему чинить допрос и устраивать обыск самой Королеве, поэтому он воспользовался каминными щипцами и извлёк из корсажа Королевы это письмо, а также обыскал все её личные вещи. Королева была потрясена столь бесцеремонным обращением, которое было бы невозможно с царственной особой в Испании, поэтому она упала в обморок, или, что более вероятно, изобразила его. После этого она слегла на двое суток, изображая лихорадку, не прикасаясь к еде и отказываясь принимать кого бы то ни было. За это время ищейки кардинала обшарили все её шкафы, сундуки и шкатулки. Все слуги были подвергнуты допросу.
Лишь после этого Королева осознала, что попалась на удочку Ришельё, ведь если бы она отрицала, что ей известно это письмо, тогда выяснилось бы, что это всего лишь копия. Её попытка спрятать его у себя в корсаже выдало её, поскольку доказало, что подобное письмо существовало, и она знала об этом. Почти все слуги и друзья Королевы, которые ещё не были схвачены, поспешили покинуть её, чтобы не подвергаться риску преследования. Рядом с ней оставались лишь де Бриенн, де Тревиль, де Гито, де Ларошфуко, мадемуазель де Отфор и я. Остальные были либо схвачены, либо далеко, либо поспешили скрыться. К чести Королевы надо признать, что она гораздо больше переживала за своих друзей, чем за себя, поскольку за свою участь она почти не беспокоилась. Господин де Бриенн разъяснил ей всю опасность ситуации. Король, узнав о том, как она повела себя в отношении копии письма от Мирабеля, вновь преисполнился подозрений и неприязни в отношении Королевы. Бриенн предупредил Королеву, что Король всерьёз подумывает о расторжении брака, после чего отверженную Анну Австрийскую могли бы поселить в крепости Гавра, а это на деле было бы заточением, ничуть не лучшим, чем заточение в монастыре. Кое-кто даже поговаривал о том, что Король вновь намеревался жениться на племяннице кардинала, госпоже де Комбале, к которой по молодости испытывал сильное влечение.
Королева решилась на крайние меры. Она велела вызвать судебного исполнителя Легара и в его присутствии, положив руку на Библию, поклялась, что никогда не писала никаких писем политического содержания за границу, никогда не вступала ни в какой сговор ни с кем. Разумеется, это было ложью, но кто бы осмелился об этом ей сказать? Господину Легару было велено передать об этом клятвенном признании кардиналу и сообщить ему, что Королева пользовалась услугами своего слуги исключительно для переписки с подругой, герцогиней де Шеврёз. Своему духовнику, а также духовнику Короля, отцу Коссену, иезуиту и моему прямому начальнику по линии Ордена, Королева сообщила для передачи Королю, что все её преследования организовал кардинал Ришельё исключительно вследствие враждебного к ней отношения, которое проистекало из накопившихся обид. Королева не решилась сообщить Королю, что Ришельё предлагал ей вступить в интимную связь для рождения наследника престола. Но она припомнила случай, когда кардинал пытался с ней завязать разговор прямо на дороге в Тюильри. За год до этого его карета встретила карету Королевы, Ришельё почтительно поприветствовал Королеву и попросил её остановиться для небольшого разговора, но Королева отвергла это предложение, сказав, что если кардинал желает с ней переговорить, он должен записаться к ней на приём на то время, когда ей будет это удобно, сейчас же она спешила по своим делам. Кардинал был не доволен и выглядел обиженным. Теперь же он припоминал ей свои обиды и мстил за недостаточную дружелюбность.
За Королеву вступился также её шталмейстер, господин Патрокль. Отец Коссен заступался за неё перед Королём, сказав, что даже если Королева была в чём-либо виновна, она уже с лихвой искупила свою вину теми страданиями, которые ей довелось претерпеть от этого расследования. Но Ришельё не угомонился. Через господина Легра он передал ей, что не верит её клятве, поскольку она противоречит имеющимся у него достоверным сведениям.
Королева предложила кардиналу встретиться и объясниться начистоту, чего он от неё добивается.
Ришельё заявился к ней в сопровождении двух своих ближайших сподвижников, государственных секретарей и члена королевского совета. Первым из них был Леон Бутийе де Шавиньи, барон де ла Грев и д’Антиб, вторым — Франсуа Сюбле де Нуайе. Никто из них не входил в Орден иезуитов, однако, мне известен тот разговор, который между ними состоялся.
— Ваше Величество, в присутствии этих двух господ, которым ваш августейший супруг поручил засвидетельствовать, что мои слова исходят от него и полностью соответствуют распоряжению Его Величества, я уполномочен вам от имени Короля предложить условия примирения, — начал Ришельё.
— Вот как? — воскликнула Королева. — С каких это пор семейные вопросы решаются с помощью такого представительного посольства? Я уже смирилась с тем, что Король не слишком часто удостаивает меня своими визитами, вследствие чего мне остаётся лишь недоумевать, для чего было жениться на мне, если все его интересы ко мне как к супруге исчерпываются теми немногими визитами, которые служат лишь для того, чтобы высказать недовольство мной!
Кардинал замолчал и склонил голову, изображая вежливое внимание.
В этот момент Королеву охватил ужас. Она поняла, что вопросом «Для чего было жениться на мне?» она затронула ту тему, которую совсем не следовало бы затрагивать, ведь если бы кардинал ответил, что Король женился для того, чтобы Королева родила ему наследников, то с учётом того, что за двадцать один год брака она так и не родила дофина, Король вполне может поставить вопрос о расторжении этого бесплодного брака. Если бы разговор пошёл в этом направлении, никто бы не принял бы в расчёт то, что и сам Король не слишком-то старался для достижения успеха в этой области. Ей припомнили бы два выкидыша, в особенности первый, который произошёл по её неосторожности, и тогда вместе с теми подозрениями, которые нынче обретали силу обвинения, намерения Короля, о которых её предупреждал де Бриенн, могли бы начать исполняться.
— Я надеюсь, Ваше Преосвященство, что вы пришли для того, чтобы дать мне добрый совет о том, как мне следует вести себя, чтобы Король почаще хотел бы осчастливить меня своим визитом, — тут же сказала Королева и её лицо озарилось фальшивой лучезарной улыбкой, которой она по очереди одарила всех троих своих посетителей.
— Именно с этим мы и пришли к вам, Ваше Величество, — ответил кардинал. — Его Величество весьма недоволен вашей перепиской с недружественными странами, но он очень хотел бы помириться с вами и простить вас, для чего предлагает вам выслушать его условия примирения.
— Условия?! — высокомерно переспросила Королева. — Так я осуждена и должна вымаливать прощение?!
— Заметьте, Ваше Величество, что не я об этом сказал, но если вы сами охарактеризовали ситуацию таким образом, я не смею спорить с вами, — мягко ответил кардинал.
Анна снова осознала, что попалась в ловушку, которую сама же себе и устроила.
— Я выслушаю то, что велел передать вам мой супруг, хотя я предпочла бы услышать всё это из его уст, — миролюбиво сказала Королева.
— Ваш супруг, Его Величество Король Людовик XIII велел мне передать вам, что он готов забыть всё и простить вас при условии, что вы признаете свою вину и пообещаете выполнять в дальнейшем те необременительные ограничения, которые Его Величеству угодно наложить на вашу переписку.
— Итак, мне не остаётся выбора! — ответила Королева, вновь переходя на тон оскорблённой невинности. — Король утверждает, что я виновна, и мне лишь остаётся признать это. Что ж, в таком случае я признаю, ведь я на алтаре поклялась ни в чём не перечить своему супругу, когда выходила за него замуж. Правда, я не предполагала, что мне не позволено будет иметь подруг и общаться с роднёй. Но я признаю, что виновна в том, что имею подруг и переписывалась с братом.
— Я сказал, что следует во всём сознаться и во всём повиниться, Ваше Величество, — мягко возразил кардинал. — Это требование Короля. Вы же не сознались во всём, что Королю уже и без того известно. Его Величеству известно, что вы переписывались с вашими братьями, которые ведут войну с Его Величеством. Быть может, вы сообщали им ничего не значащую, на ваш взгляд, информацию, но всё то, что может знать Королева, является чрезвычайно важной информацией для врагов Франции и Короля. Во время войны вам попросту не следовало переписываться с руководством враждующих с нами государств, вне зависимости от родственных с ними отношений. Выходя замуж за Короля Франции, принцесса Испанская стала Королевой Французской, ваши подданные здесь, во Франции, ваш повелитель здесь, во Франции, и ваш долг как подданной и как супруги, и как Королевы состоит в том, чтобы руководствоваться исключительно интересами Франции во всех ваших действиях, которые могут вследствие или вопреки вашему желанию нанести ущерб Франции или дать преимущество страны, находящейся с Францией в военном конфликте.
— Попросите удалиться всех, кроме вас, Ваше Святейшество, чтобы мы могли поговорить обо всех обстоятельствах более детально, — сказала, наконец, Королева.
(Продолжение следует)