Пролетели апрель и май. Кажется, эти два месяца Лиля прожила в там - в стоматологии и около нее, на улице имени великого писателя, в субару или в такси, или хотя бы в ожидании его. Возвращалась домой, и сразу же, без передышки, включалась в поток других приятных дел: ездила к маме и ненадолго приехавшей сестре, посещала со Стасей бассейн, театр, различные мастер-классы. Каждая минута была расписана. Подобный ритм очень нравится ей - беспрерывная чехарда эмоций, и пускай нет времени на сон, потому что она не умеет переключаться быстро. Жаль только, май и безденежье никак не заканчивались.
В конце месяца похолодало, пошли дожди, а Лиля закашляла и зачихала. Теперь ей не хотелось ничего, кроме как спать и есть. Постоянно пить горячий чай или жевать что-то теплое, потому что замерзает она в неотапливаемой квартире. Зачем так рано отключают тепло? Народ по улицам ходит в стеганых куртках, кое-кто в шапках. Ну, было несколько прямо-таки жарких дней, когда она уже надевала любимое летнее платье, и даже просила включить в субару кондиционер. Может, тогда и простыла. А может, муж принес очередной вирус, или, скорее всего, организм ослаб, выдохся. Решил сам взять паузу, раз она по доброй воле не желает спать и отдыхать.
Впервые ей не хотелось бежать к Максиму. Впервые ей было радостно от того, что никуда не надо спешить. Муж начал работать. Дом приобрел радостные краски, в нем стало хорошо. Только холодно.
...
- Деньги давай, давай деньги! - с криком Остапа Бендера влетала она в стоматологию. Или он сам спрашивал, сколько отдать за такси.
Падала. Ложись. Ее постелька в стоматологии, такая привычная.
Чай, сладкие булочки и кексы, вафли - дополнительно для нее, не распечатанные, чтобы домой отнесла. Не ресторан, конечно, но лучше чем ничего.
Прелюдий теперь практически нет, ну, почти. Обидно, потому что это приятно. Но ему хочется все сразу, и она, как ни странно, готова мгновенно. Только теперь она не сходит с ума от одного лишь его присутствия, теперь ему приходится сделать что-то для того, чтобы ее завести. Во время процесса она может заявить, что не очень-то и хочется, потому что он расстроил ее чем-то - недостаточно поговорили, мало музыки, нет шоколадки... Зато само действие повторяется дважды и больше, с перерывами на отдых - сон, массаж, или просто валяние с разговорами, из которых она узнает все больше о нем. Хотя все равно это верхушка айсберга. И сама, увлекшись, рассказывет столько, что не собиралась, что даже, казалось, позабыла. Может быть, лишнее.
- Не кусайся! - со смехом. - Это тебе нравится, извращенец! А меня не заводит.
- Так ты сразу говори!
- Так я же не успеваю! А потом следы остаются. Как с одним горячим испанцем в моей бурной юности. Знаешь, какой придурок! Я должна была помогать ему с русским языком, а он как набросился на меня!
- Ну и правильно, я бы тоже набросился... Ну ка, расскажи подробнее?
- Ничего не было, - спохватывается она, но историю рассказывает целиком. Ляпнула уже... - В конце концов меня спасло от него только то, что сказала про месячные.
- Хм, от меня бы не спасло!
- А еще у меня был знакомый американец, старенький такой, но очень хотел на мне жениться. И потом, когда я вышла замуж, он продолжал писать длинные письма, посылал мне доллары. До самых нынешних событий посылал.
- Ну конечно, - он изгибает бровь. - А как сосед поживает, все пристаёт?
- Ой, так надоел...
Временами она может выдержать его рассказов о даче и помощи очередным друзьям - начинает обиженно и ревниво упрекать. Ему не нравится, он мягко, но очень серьёзно дает понять, что ее нападки неприятны. Она дуется и грустит потом. Господи, ну почему они должны скрываться, почему не могут жить открыто? Да, возникнут осложнения, как ни странно, больше с его стороны, чем с ее. Муж в любой ситуации постарается создать вид, что ничего не заметил. А вот его дочь, бабушка, родня и обширный круг друзей-почти-родни - вряд ли будут столь деликатны.
Они лежат, отдыхают. Или она лежит, он сидит, ее ноги лежат на нем, ее рука накрыта его ладонью.
Диван совсем продавлен. "Надо починить, подсунуть туда какие-нибудь доски", - повторяет она который раз.
Ей кажется, что она уже выжата как лимон, что больше некуда, запредельно. Но он хочет еще, и вдруг оказывается, что ей именно кажется. Что ее "как лимон" было только началом.
- Я уже совсем больше не хотела, ничего не чувствовала. Но ты что-то такое делал, как-то так двигался, что... еще три раза..
Он довольно ухмыляется.
- Так хорошо?- выключает свет.- Нет, так я тебя не вижу. - Снова включает.
- Давай, буду спинку гладить. А лучше садись вот так, сюда.
Села на колени.
- Так гораздо удобнее гладить. И смотреть. Такой вид красивый.
Позже, в машине, он вспоминает про этот вид, говорит, что опять раздразнил себя: "Как ты сидела у меня на коленях, и я упирался в твою... ах, да что теперь? только вспоминать и мечтать...".
- Ну почему он такой маленький?
- Да нормальный он.
- Правда? Слава богу. Тебе было приятно?
- Хм... Даже не знаю, как ответить...
- Почему?
- Ну, приятно - это мягко сказано. Это подойдет про спинку гладить.
- Ой, ну тогда прекрасно!
Ее умиляют случайные спокойно-нежные поцелуи - не страстные, не в губы, не взасос, а именно такие - словно бы невзначай, - щеки, шеи, спинки. Умиляет этот еле слышный, детский такой, звук - тихое, осторожное чмоканье. Эти, неожиданно робкие на общем фоне, прикосновения - они не ради нее, не для разжигания страсти, это от души, абсолютная нежность.
Он сидит в ее ногах, рука на ее колене, на ее руке.
- У тебя получилось?
Вечный его дурацкий вопрос. Но сейчас он правомерен - она почти не реагировала внешне.
- Два раза. Вначале - тоже. Просто какой-то странный был, оргазм без оргазма. Вроде глубокий и полный, но странный, плавный, без яркости.
- А я почувствовал. Мышечные сокращения, пульсацию. Значит, два раза! Ну так ты вообще!
- А ты?
- О, даааа!
Она смеется сама с собой, вспомнив старый анекдот.
- Что, не очень понятно, да? не орала, как обычно? Анекдот вспомнила, - хихикает. Никогда прежде она не сумела бы так легко брякнуть про "не орала, как обычно". Теперь она совсем не стесняется этих тем. Но только с ним. И, к сожалению, только этих.
- Расскажи анекдот!
- Да, тебе понравится... про тёщу. "Почему вы не спасли тёщу, когда она тонула? - А я не понял, что она тонет. Орала, как обычно."
- Ой, как хорошо! Надо запомнить. Старушке рассказать!
...
Такси въезжает во двор почти одновременно с Субару.
- Я сейчас выскочу, деньги возьму. У меня нет столько, я заказывала за двести, это в процессе вашего "ускорения" оператор догнала до трехсот.
- Как так, - разговорчивый и веселый до того таксист растерялся и насторожился. - Может, вы хоть двести оставите?
Но Лиля уже выскакивала из автомобиля, счастливая. Увидела Субару и Максима.
- Да к человеку подойду, даже заходить никуда не надо, вон он! Вы меня даже видеть будете.
- Что ты так бежишь-то?
- Давай скорее триста. Они охренели! - не задумываясь, выпаливает. Сознавая, что он любит это ее пышное летнее платье в клеточку, с удобной молнией; зная, что выглядит сейчас воздушной и юной. Сознавая, что таксист смотрит сейчас на них во все глаза. Спасибо тебе, выжига-таксист, нагнавший стоимость, задержавший ее. В результате она приехала в нужный момент. И - да, смотри, таксист, смотри на нас, да, я приехала к нему!
Он достал из кармана деньги.
- Не торопись, не беги, подождет. Деловые они очень.
Достал из машины упаковку вафель с видом какого-то невероятного сюрприза. После того, как несколько раз не приносил ничего, вафли показались добрым знаком. Пусть они были ерундой, но ощущение было как шикарного букета роз.
Она плотоядно взглянула на еду:
- М-м-м. Я голодная!
Отнесла деньги таксисту, вернулась.
Вместе двинулись в сторону дома
- Куда кот пошел? Эй, ты зачем туда идешь?
Опять он про какого-то кота, опять внимание не на нее. Зачем ему кот?
Пушистый черный кот часто разгуливал по двору, Лиля даже как-то фотографировала его у Субару зимой.
- Пошли скорее, - ей. - Куда же ты, зараза! - коту. - Посмотри, идёт и идёт, не успеем обойти. - Он скорчил одну из своих уморительных мультяшных гримасок, жалобную.
Теперь до нее дошло. Подключилась.
-А-а-а-а-а, мне сегодня надо зуб делать! Пшел вон! Стой! - легонько топнула на кота, идущего вдоль края дома. - Обойдём с той стороны?
- Ну пошли!
Хихикая, как школьники, обошли кота, прижавшись к стене.
- Теперь мы ему дорогу перешли!
Мимо них по трассе ехал знакомый таксист, с ним уже сидела пассажирка. Он улыбнулся и кивнул Лиле. В сознании таксиста они отпечатались вместе, вдвоем."Смотри, смотри родимый. Это, пожалуй, самое приятное ощущение из всего." Перед таксистами Максим не считает нужным скрывать их близость.
- Я думала поспать и отдохнуть, а здесь сегодня тоже грохот и эти вопли под окном. Как в рассказе "Голубая комната" Проспера Меримэ, вчера слушала. Там парочка пыталась уединиться в гостинице, а рядом остановился гусарский полк.
- Это еще не грохот, вот у нас с этим ремонтом крыши он беспрерывный. Я измучился, днем вообще не прилечь, ночью не спится. То крыша течет, то грохот, то Рита с бабкой вопят...
- Под самой крышей, четвертый... Слушай, а почему шестая квартира на четвёртом этаже? - задаёт она давно мучивший ее вопрос словно невзначай, словно только внезапно пришло в голову, и словно это само собой разумеется, что она помнит номер.
- А у нас первого этажа нет. Там ясли-сад.
Не удивился вопросу. Наверное, решил, что в самом деле называл номер квартиры при ней и не раз.
- Как ты еще хочешь? Какую позу?
- Позу спать!
- Спи, моя радость, усни, - накрыл одеялком, погладил. Ласковый взгляд - в тот самый миг, когда произносит "моя радость". "Просто так, глупости, как обычно напевает", - говорит она себе изо всех сил. Она привыкла к ерничанью или цинизму. Ласковый взгляд вводит ее в ступор.
Заснуть не получается, хоть она и близка к дремоте, но - то ли диван стал неудобным, то ли психологически не выходит - знает, что скоро идти.
Они вспоминают общих знакомых, и она спрашивает, хотел бы он попасть на встречу выпускников, увидеться с кем-то (нет, не хочет). Вспоминают Марту. Он вспоминает старый разговор о том, почему прекратил общение. "Боялся, что отец у нее болел, а тогда начался ковид. Мало ли что.. не знал бы что говорить, как сочувствовать, боялся лезть."
- Я не понимаю. Абсолютно неправильно. Даже если бы. Тогда, выходит, другу и так плохо - да еще и ты игноришь? Человеку надо, чтобы его не бросали, тем более, если что-то случилось.
Он слушает, думает, не спорит.
- Тогда еще своих проблем было столько... вообще ни с кем общаться не хотелось.
Про карантин вспоминает. Ловко получилось обсудить неловкую тему, почему он исчез для всех в ту осень. Спрашивать: "Как ты мог так поступить со мной?" - это упрек, а упреков не хочется. Объяснились на примере Марты, потому что происходило, в сущности, одно и то же. С нюансами. Все-таки Марта - не его женщина, а просто старая подруга. Лиле больней. Но - Лиля общается с ним уже... в общем, давно. А Марта - нет. До сих пор. В целом, уже года три. Марте больней.
Да понятно уже все. Тем не менее, больно.
Они обсуждают детские прозвища и происхождение своих фамилий, книги, историю. Случайно касаются темы ее второй беременности, закончившейся выкидышем, и здесь он выказывает сочувствие. А она как раз об этом, даже в тот момент, не так уж сильно переживала. Да, жалко. Но все-таки это еще не настоящий человек, когда совсем ранний срок. Не сравнить с теперешними ее потерями.
...
- Двадцать лет прошло. В этом году.
Странно. Ей казалось, что гораздо раньше.
Сейчас уместно спросить об одной значимой для нее вещи.
- Она сама была за рулём?
- Нет. - Покачал головой, не глядя на нее. - За рулём был я.
Шок. Почему-то она предполагала все, кроме этого варианта. Как же он вынес это? И каким должно быть чувство вины, как он живёт с этим? А вдруг... была хоть капля его вины? Ох.. Внезапно ей даже стало не слишком комфортно находиться рядом с ним в одной машине, нет, не потому что машина, и он за рулем, а словно он теперь - другой, словно пропитан всем тем ужасом, причастием к ситуации. Она то думала, что ему просто сообщили, и... В общем, она все совсем иначе представляла. "Люблю ли я, несмотря ни на что? Почему меня мысленно шарахнуло от него, как от прокаженного? Люблю. Но мне необходимо переварить это ощущение, это знание. Ведь он не изменился сейчас, это всегда было с ним, просто я не знала, и было легче любить его. Но это тяжело. В первую очередь, ему. Во вторую - мне. И мне тяжелей в сто раз, потому что для меня - неожиданно. Он понятия не имеет, насколько это важно для меня. И, наверное, даже удивлен вопросу. Ему всегда кажется, что о нем все знают все. Как "звезда" какая-нибудь, которая изумляется, если незнакомый человек спросит, кто он, собственно, такой."
А он рассказывает дальше - о друзьях, которые отвернулись в тяжёлый момент. Скупые горькие фразы. Оно и понятно. Не те вещи, которые приятно обсуждать. Но все же он говорит об этом, хоть она и не спрашивает. Значит, важно для него. Вот он, триггер, заставляющий его опасаться людей, скрываться и, недоговаривать. Вот он, триггер, не позволяющий открыто и просто сказать "люблю" другой женщине - чувство вины загложет до невозможности. Наверное. Ну, ей так кажется. Наверное, для нее было бы именно так. Она не знает. И не дай бог знать.
Он легко переходит от одной темы к другой. Не зависая на тяжёлом.
Субару носится по улицам города, довольная, что именно Лиля нажимает кнопочку, опускающую форточку. И все же, обе они ничего не могут поделать с лежащими на передней панели чужими квитанциями (Ритиными - и все равно - чужими! Потому что не Лилиными), с приклеенными там же записками, и всем остальным, чужеродным, заполняющим нутро машины. Приятно, что Субару хотя бы чистенькая, без явного хлама под сиденьями и в других местах. Здесь Лиля не ползает по всем кармашкам и бардачку, как по стоматологии. Жаль. Субару мало чем может помочь ей, но она делает это - стряхивает на пол Ритины документы сильным толчком, и никто иной, как Лиля, заботливо подхватывает их, кладёт на место, якобы вовсе не вглядываясь изо всех сил. Впрочем, там мало интересного - только что квитанция от ЖКХ приходит на имя Риты. Наверное, квартира на нее написана. Ну и ладно. В общем-то. Хотя опять, может иметь какое-то значение, захоти он жениться повторно. Теоретически. Не очень приятно, что Рита - такая весомая фигура, что он, может, побаивается ее даже, принимает во внимание ее мнение во всем.
...
- Как ты относишься к татуировкам? - спрашивает она, завидев на тротуаре сильно украшенную девушку.
- Никак, - быстро отвечает он.
Она немного разочарована, - звучит, словно ему все равно, а ведь она знает, уверена, - что он считает здесь так же, как она. Потому что они одинаково относятся к телу.
Но это было только начало ответа. Кстати, у нее тоже на такой вопрос первым вылетело бы это слово, "никак". И здесь похожи.
- Не понимаю в принципе. Значит, человеку не нравится свое тело, комплексы какие-то, или хочет изменить тело, улучшить. выделиться... Лучше бы спортом занялись.
- Ну, не знаю, как они относятся, - "Слишком он увлекается поверхностной психологией, из-за Риты, или сам по себе?" - Но выглядит, по мне, словно чистую кожу испачкали. Отталкивает.
- Меня песочный цвет привлекает, - вдруг говорит он, переводя тему. - Вон, как пиджак у тетки. - Видимо, по ассоциации с чистой кожей вспомнил.
- Знаю. Говорил когда-то давно, запомнилось. Наверное, потому что меня - тоже.
Она делает этот реверанс "говорил когда-то", хотя прекрасно знает, что впервые он это произносит. Она помнит, когда схватила это ощущение знания, она тогда как раз была одета во что-то такого цвета. Сама любила вещи любых натуральных оттенков кожи, от молочного до темно-песочного, "нюд". И считала его мысли тогда. Но пришлось сказать: "ты говорил".
...
Хм, два раза подряд, с получасовым перерывом. Слезы текли. После стихших криков. Эмоции души и тела продолжали требовать выхода, выплеска. Она не скрывала, не зажимала их, всхлипывала при нем. Пускай слышит. Это слезы счастья.
- Так, ну что, я исполнил сегодня супружеский долг! - счастливо улыбаясь. - Половину супружеского долга.
Быстрый взгляд: "В каком смысле, половину?"
- Теперь вторую исполнить надо -отвезти тебя и съездить за ребёнком.
- Слушай, кто у тебя в родне был, а? Какие южане? Русский, говоришь. Да наши мужики так не могут. - Она расслабленно болтала, потому что еше не пришла в себя. Не думая о последствиях.
- Зажрались, или капризничают?
- Просто не могут. Поверь, я то лучше знаю, тебе могут врать, а я... - "боже, что я несу?"
- Южные кто-то. Не знаю кто, я не разбираюсь, но. Ты и внешне ведь похож на... не знаю. Когда в детстве смотрела на твои фотографии среди арабов, например, ты для меня не отличался от них.
- На итальянца, может? Или азербайджанца? Араб? Ну, отец с Самары.. Не знаю я толком, чья кровь. Умерли родители рано, некому рассказывать.
- Как так.. ты вроде так изучал своих предков...
Поссориться тоже умудрились не раз и не два. Позже, дома она пыталась анализировать,осознавать, но осознавать было некогда - то снова к нему, то миллион других дел. Слишком много эмоций, слишком мало спокойного времени вместе, слишком много непонятного. И, что самое обидное, слишком мало времени осталось им в принципе. Осталось ли?
Она выполнила весь свой неосознанный план на этот период.
Убедилась, что если ей очень надо - Максим приедет ради нее в воскресенье.
На дачу он регулярно ездил каждые выходные, но теперь она чувствовала (да и он говорил) что это просто дача. Она именно с ним съездила за билетом в театр, и в Букинист - за остатками книг и выплатой, и за дочкой в школу (сто пятьдесят за группу продленного дня - его). "Вторая часть супружеского долга", как он называл поездку за ребёнком... будто бы общим.
Больше придумать было нечего - из того, на что он бы согласился.
Ее тревожили разные мелочи, ей хотелось разнообразить их жизнь - чтобы он приложил старание к этому. Но в общем и целом ей словно нечего стало желать.
Организм не понял. Сначала решил послушно и спокойно отоспаться и отдохнуть... за годы усталости. А потом, видимо, принял ее бездельничание за болезнь - и решил соответствовать.
"У тебя все было" - говорила она себе фразой с анекдота, понимая, что теперь выдержит без него долго. Притом спокойно. Не станет тоскливыми глазами провожать парочки, не станет тушеваться соседей.
Стало все равно, что о ней подумают, даже если увидят непричесанную, ненакрашенную, немолодую. Как ни странно, ощущение возраста давало больше моральной свободы. Пусть они думают о том, что она о них подумает. И у нее есть он, и не важно, знают они об этом или нет. Или был. Даже это неплохо. А еще у нее есть она. Она сама. Внутренняя. И все было бы замечательно, если бы не поглотили апатия, лень и нежелание шевелиться. Лето началось, называется. Вот такое у нас лето.