Открою я настежь рассвета окно
далёкого, светлого детства,
и годы тряхнут серебра сединой,
вздохнув безмятежным блаженством.
Мягкая, ласково пушистая тишина южной летней ночи, затаившись в лесной чаще, кротко шепталась с листвой. Потревоженная предрассветным пробуждением, томно прошелестела по склонам волнистой долины и, нежно коснувшись склонившихся до самой воды плакучих ив, растворилась в быстрице норовистой горной речушки.
Над спящей станицей прощально замерцала звездная россыпь. Ясноликая луна в светло-матовой оправе, обещая погожий денёк, запеленала свои моря и поблекла, приглашая на небесный пьедестал его дневную хозяйку. Первые проблески скорого восхода фиолетово подкрасили лохматое облако, зацепившееся за дубравный хохолок на крутой залысине передовой долинной цитадели - горы Пост. Так и не очнувшись от зыбкой дремы, облако нежно разомлело и, растаяв, лениво потекло сонной дымкой к речному дОнцу долины, теряя небесные лоскуты на кудрявом горном склоне, спящих землянично-ежевичных полянах, хозяйских садах и огородах.
Передовые порядки рваной туманной кисеи, добравшись до берега, последним усилием преодолели могучую тополиную преграду, молодую осиновую порослью и облегченно воспарили над родной водной стихией. Оставшаяся зыбкая немощь, смешавшись в липком бессилии, медленно осела серебристой росой на аккуратных рядках рукотворных полей масленичных роз и перечной мяты. Предутренняя свежесть зарделась эфирной прелестью королевского парфюма и повеяла холодком пряничного ментола.
По хозяйским станичным дворам стартовала петушиная перекличка, окончательно разгоняя ночную тишь. В береговых рощицах затикали, зачивикали малиновыми трелями рыжегрудые зарянки. Наступало утро.
Робкий солнечный лучик прокрался сквозь сумрак веранды, скользнул поверх оконной занавески и улыбнулся желтеньким зайчонком под самым потолком на белёной стенке маленькой спаленки станичного домика. Освоившись в сонном уюте человеческого бытия и перестав дрожать, утренний посетитель медленно потянулся золотистой полоской по стеночке вниз. Добравшись до стоящей подле неё кровати, лучик игриво ущипнул за ухо спящего мальчугана и пригрелся на его румяно-загорелой щеке. Тот же, не приняв столь раннего солнечного приветствия, недовольно пожевал губами, потянул спутанное ночными сновидениями цветастое лоскутное одеяльце и укрылся им с головой. Неутомимый лучик побежал дальше, брызнул серебром никелированных шишечек на кроватной спинке и, набирая силу восходящего солнца, наполнил комнату янтарным светом.
Тихо скрипнуло, легонько звякнул дверной крючок, жалко пискнула половица, потянуло кухонным душком. Матрена, шурша домашними тапочками и вытирая о фартук натруженные крестьянской жизнью руки, прошла мимо спаленки в соседнюю комнату и, мягко прострекотав цепочкой, подтянула гирьку стареньких настенных ходиков.
Достав из шкафа чистые шортики с маечкой, Матрена присела на стульчик возле спящего внука.
- А кто-то обещал с утра за ажиной прогуляться. Вареников хочешь? Тогда просыпайся.
Не заметив готовности внучка к скорому подъему, бабушка запустила руку под одеяло и пощекотала его пятку. Внучок свернулся в клубочек, накрыл голову подушкой и тоскливо протянул:
- Ну ба-а-а ... ещё минуточку.
- Вставай, вставай. Иди курятник проверь, яиц принеси ... пожарю. Блинчики уже готовы. Володька сосед ... уже и по хозяйству управился ... поди, ждет тебя. Да чистое одень, и постель заправь ... вставай, вставай ...
Матрена повесила на спинку кровати одежонку, открыла окошко и, скрипнув половицей, вышла в кухню.
Повеяло свежим, запах веранды ворвался в комнату и прогнал детский сон жадным желанием куснуть сливовой пастилы ... или вишневой ... или ещё чего. Веранда звала. Малец сбросил одеяло и, вылезая в окно, неосторожно хрупнул ногами по кукурузным зернам, доверху засыпанным в оцинкованную детскую ванночку, прикрытую холстом от птичьего аппетита. Взметнувшаяся пыль нещадно защекотала и заставила чихнуть.
- Проснулся? - донеслось из кухни.
Внучок живо пробрался в дальний конец веранды, где на полочках, табуретках и лавочке, доходя до готовности, ветрилась, рассыпанная по фанеркам и прикрытая марлей от мух, фруктовая сушка. Отдельно на двух металлических противенях тонкими квадратами растеклась пастила, дурманя сладким запахом с привкусом нежной кислинки. С туго натянутой бельевой веревки свисали янтарные и иссиня-фиолетовые бусы соблазнительной чурчхелы. Отщипнув с уголка кусочек пастилы и прихватив пару скукоженных яблочных долек, малец оседлал верандовы перила и, дотянувшись до ближайшей лозы, сорвал чернявую гроздь винограда, навесом плетущегося от дома до самого забора. Забив набежавшую оскомину землянично-смородиновым и слегка терпким вкусом изабеллы, мальчуган окончательно проснулся.
Ловко спрыгнув во двор и, с наслаждением рассасывая фруктовые вкусняшки, прошлепал по галечной дорожке к птичнику.
Узрев незваного гостя, хозяин гарема предупредительно квокнул, воинственно тряхнул малиновой бородой, слегка расправил цветастые крылья, мощно гребанул когтями, пригнувшись к земле, приготовился к бою. Куриное семейство, дернувшись было к ногам вошедшего в надежде подкормиться, послушно ретировалось под сень тютины, продолжив поклевывать раздавленные кляксы упавших её ягод и деловито копаться в поисках съедобной удачи. Каштаново-рябая квочка, тревожно клохтая и распушив крылья, засеменила в дальний уголок двора. С десяток писклявых желтых пушистиков прыснули вслед за мамкой.
- У-у-у ... зараза ... а ну-ка, пусти, - не раз поклеванный бойким петухом осторожный хлопец потянулся за ореховой палкой, предусмотрительно с недавних пор прислоненной к заборчику рядом с калиткой, - а вот я тебя!
Припоминая унижение палочной агрессии, предводитель птичьего дворянства ещё разок-другой для острастки погреб когтями землицу и, недовольно петушино побурчав, погнался за отчаянно заверещавшей беленькой курочкой.
Мальчуган снял с гвоздика на стенке сарайчика отслужившее свое и предназначенное теперь под всё подручное сито, пригнувшись, осторожно протиснулся через узкий и низкий проём двери в курятник, заглянул на полочку для несушек. С одного насеста пугливо блеснула пара черных бусинок. Бурая с красным в светлую крапинку пеструшка, приподнявшись, потопталась и, не почуяв опасности, вновь примяла соломку, переваливаясь с бочка на бочок. Пошарив в полутьме по пустующим плетёнкам, нарушитель спокойствия собрал яичный урожай и, помахивая для уверенности палкой, в безуспешных попытках не вляпаться в засохшие и свежие куриные лепешки, направился в дом.
- Ба-а, держи, - внучок, стараясь не наследить, протянул добычу через крыльцо, - пойду, ноги помою.
- А ты как это мимо-то проскочил, - Матрена, с удивленной хитрецой перехватила сито, - я и не заметила. Давай-ка бегом, блины стынут.
- Алеша, сандали ... сандали возьми, что же ты назад-то опять босиком? - бабушка открыла окошко, протянула внучку обувку.
Притулившийся к углу дома с торца веранды умывальник оказался пуст, но рядом стояла всегда заполненная водой кадушка. Алексей снял с крючка ковшик, открыл дощатую крышку, осторожно заглянул. Толпа мизерных головастиков мгновенно сыпанула вглубь. И откуда ... откуда же они берутся? Не прошло и трех дней, как они с бабушкой разлили всю воду по огороду, вымыли начисто кадушку, и он сам натаскал с уличной колонки свежей воды ... И вот опять ... головастики.
М-м-да-а ... и отражение как-то совсем не впечатляло. Худоба ... как выражалась бабушка. Надо, говорит, молоко пить, кашу манную есть, блины со сметаной ... тогда и видно будет, что лето в деревне провел, а так ... Но что делать, если нелюбовь к молоку ... с детства. А вот вареники ... это даже очень. С картошкой бы неплохо, а с ажиной, так это совсем здорово. Обещал сегодня принести. Пора.
Став на деревянный кружок крышки, Алеша быстро помыл ноги. Пугая головастиков, помычал в кадушку, выдувая в воду пузыри, заодно умывшись. Водрузил крышку и ковшик на прежние места. Запах бабушкиной стряпни взволновал аппетит. Кухня звала.
Яичница с луком и помидорами ещё скворчала, требуя немедленного поглощения.
- А можно я со сковородки? - почему-то со сковороды именно яичница и жареная картошка казались непременно вкусней.
Съев жарёху и вымазав сковороду подчистую хлебной корочкой, расправившись столь же быстро и с парой хрустящих по краям блинчиков, запив всё кружкой теплого компота, внучок довольно выдохнул:
- Уф-ф, спасибо ... кажется, объелся ... ну мне пора.
Чистая одежда показалась чрезмерно чистой и не соответствующей деревенским стандартам простоты. Особое неприятие вызывали удлиненные шорты и высокие до колен чулки-носки. Хотя местные пацаны к середине лета уже и забыли обидное словечко «городской», но всё же ...
- Я что, девчонка чулки носить? Может, вчерашнее одену, всё равно в лесу испачкаю, а вдруг порву?
- Будь аккуратней. А вчерашнюю, ты, видно, на речке всю извазюкал в синей глине. Постирана и ещё сохнет. Одевай, что дадено ... Разве что вместо шорт примерь-ка штанишки вот эти подлиннее, а то в ажине точно ноги исцарапаешь, - Матрена достала из огромного сундука прошлогодние внучонковы штанцы.
Надев их и посмотревшись в большое зеркало на дверце шкафа, Алексей довольно хлопнул резинкой по пузу. На бабушку с внуком смотрел голубыми глазами вполне себе деревенского вида пацаненок. Свежевыглаженная светло-серая в крупную темную клетку футболка с короткими рукавчиками несколько диссонировала со слегка запущенной, выгоревшей до непонятного окраса шевелюрой и матовой смуглостью загара. Однако старенькие и слегка коротковатые штаники в едва заметную полоску доводили деревенский образ до соответствующей кондиции, к тому же немного скрывая и его немолочную худобу.
В ходиках мягко хрустнуло, минутная стрелка, слегка заедая, приняла вертикальное положение. Часовая указала на семь.
- Ну, всё, я побежал, - внучок заторопился, схватил эмалированный бидончик, сунул в карман хлебную горбушку. С оглядкой на задержавшуюся в комнате бабушку стащил с ног и бросил на обувную полочку чулки-носки, обул сандалики и умчался, хлопнув калиткой.
На противоположной стороне улицы, возле водяной колонки верхом на лавочке сидел друг Вовка и булыжником колол фундуки, тут же поедая их не совсем зрелое, а потому сладко-сочное содержимое.
- Здорово. Жду ... жду, уж и сам хотел идти. Мешок взял? Забыл? Эх ты-ы ... ззява ... ладно в мой насыплем побольше, нести будем вдвоем или по очереди. Орехи будешь? Ну, как хочешь, двинули ... до жары успеть бы.
Володька жил без матери. Отец трудился в совхозе трактористом. Бывало, приезжал домой на своем рабочем «Белорусе», что не могло не привлекать внимания местных уличных пацанов. Едва услышав натужное тарахтение железного коня, преодолевающего крутой подъем узкой каменистой улочки, молодые любители мотоавтотракторной, как, впрочем, и любой другой техники, спешили выглянуть из-за домашних заборов, дабы не пропустить столь важного события. Выбравшись на пригорок, «Белорус» катил до конца улицы, где на краю поляны разворачивался и, подъехав к Володькиному дому, боченился впритирку к заборчику. Рыкнув напоследок, трактор затихал, горячо шипя пахучей маслянисто-солярочной гарью, кружившей мальчишечье воображение. К кабине хозяин никого не допускал, мало ли что ... А потрогать, понюхать, мазнуть себя слегка ради причастности ... это завсегда, пожалуйста.
Отцовская мужская основательность и рабочая солидность передалась и сыну. Коренастый, крупноголовый, темноволосый Володька своим внимательным кареглазым прищуром как бы оценивал окружающий мир. В неполные одиннадцать лет этот станичный паренек выглядел этаким крепеньким мужичком в непочатых ежедневных заботах о жизни насущной. Что, впрочем, нисколько не мешало ему в свободное от этих забот время с вполне мальчишеской бесшабашностью окунаться во все игровые и не очень пацанячьи замыслы и их удачные и не совсем воплощения.
Нынешний поход за ажиной на самом деле имел несколько расширенный план действий. Конечно же, Вовка, не прочь и лесной ежевикой полакомиться, да и отцу почему бы не принести, но ... Практичный во всём паренёк и лес рассматривал в первую очередь как средство повышения семейного благосостояния.
Местное кавказское предгорье щедро одаривало не только лесной ежевикой, называемой здесь ажиной, но и каштанами, кизилом, фундуком, дикими грушами и яблоками-кислицами. Последних в станичной окрестности имелось особое изобилие. Понятное дело, в хозяйских садах и своих хватало, да и кровей фруктовых поблагородней. Лесная же груша и размером не больше грецкого ореха, и есть её можно, разве что совершенно спелую, желательно только упавшую. И даже в таком виде она, хоть и довольно сладка, но имеет специфический вяжущий привкус. Вкус же дикого яблочка ещё меньшего размера можно описать только одним словом - кислятина. Но, во-первых, аромата лесной груши, высушенной дымком летней печурки-горнушки, никаким фруктовым благородством не перебить. А во-вторых, яблочно-грушевую дичку охотно принимали на станичном винзаводике. За деньги по весу, понятное дело. Прибыль копеечная, но ... звон лично заработанных монеток в мальчишеском кармане имел особую ценность. Да и Вовкина мечта монет требовала немало, будоража воображение мягкой подсветкой шкалы настройки транзисторного радиоприемника «Океан».
Так что простенький план соседского Алексея прошвырнуться по ближайшим полянкам, будущий радиолюбитель накануне основательно переработал. По его мнению, что действительности не противоречило, полянки эти их же трудами давно объедены. Поэтому лучше всего прогуляться до самого Поста, где ажинников видимо-невидимо. На обратном же пути решено набрать дички и сдать её в приёмный пункт, пополнив пацанячий кошель. А уж место изобильное в этом отношении он знает секретное. На том и порешили, договорившись встретиться утром часиков в семь, имея каждый по молочному бидончику для ажины и по мешку под остальное.
- Ты вот точно разиня городская ... мешок он забыл ... так бы каждому с половинкой и идти легче, а теперь с полным корячиться ... готовь горб, полдороги твои, - бурчал практичный Вовка, набирая ход.
- Да ладно тебе ... небось, донесем, - смурной озабоченности товарища Алешка не разделял. Бодрящая утренняя свежесть, безоблачная лазурь июльского неба в нежной позолоте солнечного восхода, сладкий вкус разноцветья кособокой поляны, пляшущий над мелколесьем жаворонок, писк парящего в поднебесье кобчика, манящий шелест кудрявого склона горы ... всё вокруг обещало непременно счастливый день.
Попетляв среди буро-зеленых островков колючего боярышника, тропинка нырнула в заросли лопушистой черноголовой бузины, тиснулась меж двух замшелых валунов и круто побежала вверх по горному склону, всё дальше и дальше погружая друзей в душистую лесную пряность, его тихую, полную тайн и чудес вековую обитель.