-2-
Соня
- Ребята, Элька и Сонька пришли! – оживленно объявил баритон.
Вслед за брошенной в эфир репликой из прихожей раздалось утверждающе звонкое тявканье йоркширского терьера.
- Салют! Это мы! – воодушевленно ответила Эля, скидывая с ног летние шлёпанцы.
Весёлый терьер, девушки и выскочивший им навстречу молодой человек ввалились дружной ватагой в просторную кухню, где за обширным овальным столом, заваленным какими-то документальными форматами А-4, ноутбуком и мобильными телефонами, сгрудились несколько представителей молодого поколения первой трети ХХ1 века, так сказать, «от мала до велика».
Встретивший девушек парень, хозяин квартиры, представлял собой высокого, немного нескладного увальня, с большими кистями рук, с кудряшками светлого шатена, в круглых очках на длинном носу. Пухлые, как у подростка, молочно-розоватые губы постоянно держали доброжелательную улыбку, отчего лицо парня светилось радушием. Вся его внешность напоминала типичного «отличника-тюфяка», но подобное впечатление могло появиться лишь у того, кто не знал хорошенько Колю Перемыгина. Коля в июне окончил университет, он был программистом, причём «повернутым» на компьютерах, и ещё с третьего курса работал в какой-то фирме.
Школьники, находящиеся тут же, Юля Богданова и Стас Вилькович, перешли в 11 класс. Они не только учились в одном классе, но и соседствовали в одном доме. Довольно живые ребятки, неугомонные активисты-деятели, наподобие тимуровцев, всегдашние участники всяких общественно значимых событий.
В сей интересной группе состояла и супружеская чета, Вера и Юрий Исаковы. Вера учительствовала, преподавала в школе биологию, а Юра работал водителем в строительной компании. Молодые супруги пока холостяковали, не имея детей, и проживали за городом, в слободке, в частном доме у Юриных родителей.
Присутствовал здесь и двадцатишестилетний рабочий морпорта Валерий Чкалов, которого нередко с серьёзным патриотическим задором ребята подначивали в связи с великим именем.
Иногда приходил сюда пехотинец-штурмовик Фёдор Капустин, вернувшийся с Донбасса, с войны, без правой ноги. Будучи в московском госпитале на операции и излечении, он получил бионический протез, и теперь, научившись на нём ходить и уйдя в отставку, вёл в районном военкомате работу с допризывниками.
Элеонора Адилева и София Миракян, однокашницы, студентки третьего курса экономического колледжа, этой зимой одновременно вступили в партию и стали участницами волонтерского движения. Вообще, из собравшихся здесь людей пока вне партии оставались шестнадцатилетние школьники, хотя в волонтеры их всё же приняли.
А йоркширский терьер Булька, с хвостиком на голове, только без красного бантика, являлся питомцем Эли, её верным и неразлучным другом-товарищем, её любимцем, который Элю всюду сопровождал, будто без него никакое правое дело не случится.
Командовали же этим «тайным подпольем» двое сорокалетних товарищей-однопартийцев, Денис Иванович Артемьев и Ольга Георгиевна Кирюшина. Денис, инженер-горняк, имел кандидатскую степень и преподавал в университете, Ольга же была бухгалтером-экономистом в туристическом агентстве. Нынче по решению совета городского отделения партии они возглавили городское волонтерское движение и конкретно курировали небольшой по численности куст волонтеров.
Сегодня отряд собрался на очередное заседание, так как получил партийное задание срочно организовать по такому-то адресу пункт сбора гуманитарной помощи участникам Специальной Военной операции и нуждающимся из гражданского населения Донбасса.
Открыла заседание Ольга Георгиевна.
- Актив в сборе? Тогда начнем, - привычно-уверенно сказала она, вертя пальцами простой карандаш. – Суть задания вы знаете. Значит, дело обстоит так: помещение для пункта уже есть, аренду и транспорт оплачивает горисполком – дополнительно нашли спонсоров, нам же поручено привести это помещение в порядок, обустроить его в соответствии с целью применения. Далее необходимо наладить рекламу и агитацию. Задействуем всё: соцсети, местное телевидение, радио, улицы,- я имею в виду рекламные щиты. Чтобы качественно реализовать намеченные планы, нужно будет между всеми нами распределить обязанности, продумать режим работы пункта, учитывая нашу учебную и рабочую занятость – скорее всего, разработаем сменность – и заодно наметить принцип сортировки поступающей гумпомощи, поскольку принимать будем и продукты питания, и предметы быта, и одежду, и так далее. Кстати, составим базовый список вещей и продуктов, а я его согласую с исполкомом. Надо понимать, что помощь предполагается разная по цене, как из вещей дешевых, так и дорогостоящих. Думаю, нет, я уверена, что откликнется очень много людей, ещё и в волонтёры попросятся. Товарищи, задачи ясны?
Все молча кивнули.
- Вопросы?
- У матросов нет вопросов, всё ясненько! – ответила Эля, как всегда на подъёме, бесшабашно, словно никакие грусти-печали принципиально не имели места в её жизни.
- Тогда к делу!..
Время обсуждения деталей предстоящей работы и распределения ролей пролетело быстро. Всем досталась та или иная доля благородных деяний, за всё и вся проголосовали единогласно. Расходились уже в темноте, довольные тем, что самая начальная, предварительная подготовка последующей деятельности завершена успешно: каждый ушёл, получив инструкции по работе. И с завтрашнего дня должна, по идее, бурно закипеть их гуманитарная кампания, чтобы первый конвой помощи отправился в зону войны в запланированный срок, без опоздания.
Валера Чкалов вызвался развезти по домам школьников и девушек-однокурсниц. Оказывается, ему очень нравилась Соня. Соня носила фамилию своего отца – армянина, вышедшего из армянской многодетной семьи, что родом из города Севана, курорта в Армении, расположенного на берегу красивого одноименного озера, кстати, изображенного когда-то самим И.Айвазовским. Позже её дед по отцу, Георгий Миракян, перебрался с семьей в Россию. В жилах же Сониной мамы перемешались сразу три крови – русская, греческая и татарская, поскольку её отец, дедушка Сони по матери, был сыном татарки и грека, а мать, Сонина бабушка, - дочерью русской женщины и тоже грека. Так что Соня, по сути, представляла образец этакого поликровного сосуда, коих огромное множество есть на территории богатой национальностями матушки России. Зато она, как любой метис, выглядела писаной красавицей: тёмные волнистые волосы ниже плеч, широкие глаза сочно-карего цвета, длинные смоляные ресницы, чуть загнутые вверх, ярко-розовые с бордовым отливом губы, очерченные правильной чёрной дугой брови – все черты лица будто нарисованные, не знающие никакой искусственной косметики. Природа вдобавок наградила девушку плавными, как у горянки, линиями фигуры.
Соня удивляла всех, особо ровесников, мудрым спокойствием и немногословием. Но если бралась говорить, то произносила совершенно верные и нужные в данный момент вещи, заставляя окружающих внимательно слушать свой невысокий голос, внушающий правоту и доверие.Очевидно, она глубоко и долго продумывала то, что хотела озвучить, и поэтому чаще всего попадала в точку. В момент говорения проявлялась в ней чистым, стойким огнём вся спрятанная внутри природная эмоциональность, даже где-то эксцентричность.
Отличницей она не была, и в школе, и в колледже училась посредственно, как-то избирательно, совсем не ровно по учебным дисциплинам. Однако безумно любила читать - читала много, проглатывая разную литературу: и публицистику, и научную, и, конечно же, художественную,докапываясь, так сказать, «до оснований, до корней, до сердцевины», до сути тронувшего её вопроса, пытаясь как можно лучше разобраться в заинтересовавшей её теме, чем незаметно для себя, как бы само собой разумеющимся способом, тренировала ум в аналитическом ключе.
Соня окончила музыкальную школу по классу скрипки, но почему-то не стала продолжать учёбу по музыкальной части, а поступила в колледж на экономическое отделение. Вообще, ей была присуща практичность наряду, как ни странно, с романтикой, живущей в душе. В ней естественная возрастная неопытность молодости как-то умело перекликалась с этакой умудренностью, что ли, взрослого, пожившего на свете и познавшего жизнь человека.
Соня очень нравилась Валере! Сильно нравилась, настолько сильно, что как-то раз он даже зашёлся от охватившего его колоссальной волной всеобъемлющего ощущения, прочно врезавшегося колом в мозг,заставив осознать, что вот это возвышенное чувство, которое он испытывает к Соне, залегло у него в сердце основательно, не на месяц или год, а навсегда, что он, ни много ни мало, просто любит Соню, любит по-настоящему и другой такой женщины ему вовек не сыскать. Валерий помнил, как он захлебнулся этим острым внезапным осознанием, как ему стало трудно дышать, а из глаз чуть ли не фонтаном брызнули слёзы счастливого напряжения и открытия.
Но Валера всё же пришёл в себя - внутри как-то скоро выстроилось всё в ровный ряд, и последующие дни после своего открытия он жил, вожделенно купаясь в свалившемся на него счастье: засыпал и просыпался с прекрасными мыслями о Соне, её воздушно-прозрачный образ беспрерывно витал пред ним, где бы он ни бывал – на работе, дома, на спортивной тренировке, - с нетерпением ожидал волонтерского сбора, чтобы вновь встретиться с ней, живой, налюбоваться ею, надышаться атмосферой её присутствия. Так наступило для него время, когда можно было воскликнуть: «Как мне хорошо!»
Валера отвёз «мелких» (так шутя называли школьников), затем Элю с терьером Булькой, и вот они остались с Соней вдвоем.
- Соня…, - начал он издалека - было понятно, что Валерий готов к важному разговору и пробует затеять его.
Машина стояла у подъезда Сониного дома, но парень и девушка не расставались. Она сидела на пассажирском сидении, рядом с ним и, немного волнуясь, ждала, что же произойдет дальше? Ведь Соня давно понимала, что творится с Валерием. Соня не скрывала для себя: ей была приятна симпатия этого серьёзного, толкового человека, она глубоко уважала его и симпатизировала ему взаимно. Только догадывался ли об этом Валерий? Соня была до конца уверена, что нисколько не ошибается в нём, в его ответственности за слова и поступки – самом главном качестве настоящего мужчины, как она считала. Она видела: это честный парень и, пожалуй, один из редких типов мужчины, которому можно и нужно верить. Ей повезло.
Не сказать, чтобы он был красив какой-нибудь классической красотой, но выработанные и отчеканенные в процессе занятий спортом и физическим трудом твёрдые мужские черты во внешности вместе с ясным, прямым светом, исходящим из серых умных глаз, делали его заметно располагающим к себе человеком. Добавлялась сюда и его философия жизни, основанная на жизненном трудовом опыте, его мировоззрение, сквозящее в нечастых, но призывающих согласиться высказываниях, рассуждениях, в его, в конце концов, реальных делах и действиях – например, далеко не каждый займется волонтерством, то бишь бескорыстной, заведомо не требующей никакого вознаграждения деятельностью!
А та страшная новость, которую он, сидя нынче в машине, объявил ей спустя несколько минут и которая повергла её в душевный ступор, тем не менее, окончательно доказала Соне верность субъективного мнения о нём и подтвердила правильность её уважительного отношения к Валерию, а также вызвала искреннее, бесконечное восхищение этим еще совсем молодым мужчиной, а заодно и самой собою - тем, что она, Соня, оказалась-таки абсолютно права,ничуть не ошиблась в человеческой характеристике Чкалова.
- Соня, - тихо повторил Валера, и его рука потянулась к её руке, лежащей на колене.
Он сжал её похолодевшие пальчики в кулаке и, наконец, собравшись с духом, сказал:
- Соня, я ухожу… на войну, добровольцем.
Господи, она-то , как положено всякой мечтающей девчонке-дурочке, ждала конфетного любовного признания… Какая же она примитивная, просто недотёпа! Чего она сейчас хотела услышать, дурёха?! А он вон какой, Валерий Чкалов!.. Вот он, оказывается-то, какой! Ещё лучше, чем она могла вообразить!.. Да-да, она всегда думала, что он такой!
Соня вдруг резко повернулась к нему. В её чайных глазах, подсвеченных через стекло машины мутным от дождя электричеством уличных фонарей, было много чувств: изумление, любовь, нежность, восхищение, страдание…
- Валера, родители твои знают? – запавшим шепотом произнесла она.
- Нет. Пока ничего не знают. Никто ничего не знает, кроме нашего Фёдора. Он в курсе. Он оттуда, понимаешь? Он многое мне пояснил.
Валерий тут же, бережно взяв Соню за плечи и повернув лицом к себе, остановил на ней сложный в своих составляющих взгляд. Соня ответно смотрела прямо в его глаза. Смотрела искренне-просяще. Он, конечно, понимал: сейчас нужно сказать ей всё. Всё, что должно быть сказано в сложившихся обстоятельствах – перед прощанием, словно перед концом. Он заметил, как у Сони дрогнули брови, выдав её стремление спросить: «Что? Что ты мне скажешь?» И в это мгновение мимика соорудила на лице Валерия подобие ироничной усмешки, которая отражала критическое отношение к самому себе – он подумал о том, насколько жалкими, бедными, невыразительными будут избитые слова о любви, если он их произнесёт!
Никаких слов не достаточно, потому что подходящих всё равно не существует в лексике, чтобы описать то клокочущее, будоражащее восприимчивое сердце чувство,что поднимает в нём волну счастливого восторга, - чувство, какое он питает к Соне. Нет тех слов, которые смогли бы выразить ту неизбывную силу притяжения к ней, то очарование, какое ласковым тёплым туманом давно окутало весь его внутренний мир и какое не убывает, не исчезает, а, наоборот, крепнет, живёт, стоит ему только вспомнить Соню. Собственно, он ни на миг не прекращал думать о ней – она поселилась и жила в нём, на любом расстоянии.
- Соня…, - Валерий снова уловил еле видимое движение в её глазах, - Соня, понимаешь, я очень хочу рассказать тебе… и не то чтобы не нахожу слов, а происходит что-то несусветное – слова есть, готовы слететь с языка, да они вдруг резко тормозят и застревают где-то на выходе… И меня начинает мучить вопрос: зачем? Для чего вообще их произносить? Ведь всё и так ясно. Хотя они красивые… , - он мило усмехнулся, - и ты, несомненно, желаешь их услышать, ты же женщина…
Соня открыто, по-доброму улыбнулась. Наверное, обрадовалась, потому что тут же ответила ему:
- А ты, Валера, не произноси слова. Действительно, к чему они? Слова о любви – какие они затурканные, изношенные, тёртые-перетёртые людьми за столько тысячелетий! Не надо, не хочу! Правильно, нам с тобой всё-всё ясно!
Валерий тоже улыбнулся, широко, благодарно, и обнял её, обнял даже не как любимую, а скорее, по-братски, нет, по-отцовски, будто закрывал от несчастий, оберегал, как бесценное сокровище, чем, по сути, и является ребёнок для всякого родителя.
-Когда ты уходишь? – тихо спросила Соня, не отрываясь от его плеча.
- Через неделю. Сначала учебка.
Встала тишина, в круге которой лишь еле-еле было слышно человеческое дыхание, наполненное тяжестью безысходности. По стеклам автомобиля стекала дождевая вода, и видимый сквозь них ночной дворик меж коробками жилых домов со светящимися окнами, вместе с деревьями, кустами и детской площадкой в центре, расплывался, напоминая картину с бесформенной размазанной акварелью.
Валера ещё крепче обнял Соню. Если бы такую сцену показывали в кино, то её продолжение заведомо известно зрителю: за тесным объятием следуют чувственные поцелуи, а дальше - может, чего и больше… Однако молодые люди, практически ещё дети, - по сравнению с той огромной жизнью, что предписана им свыше, той долгой жизнью, какую они обязаны изведать, пройти, преодолеть, прожить, – были как-то отстранены сейчас от искушений этой слякотной пресловутой любви, их сознаниями и сердцами вкупе владело чувство гораздо более высокое, гораздо более лично-индивидуальное и неприкосновенное, гораздо более чистое, нежели то, которому люди привыкли с налёту подчиняться.
Им было больно от приближающейся неотвратимой разлуки, и боль усиливалась тем, что оба они до конца понимали и принимали то, что эта вынужденная разлука – дело их чести, проверка на правду, на истину. Они безапелляционно знали, что иначе поступить не могут: Валерий пойдет сражаться за Родину и всех тех, кто останется здесь, в мирной спокойной жизни, для того, чтобы не прекращалась эта мирная жизнь – кто, если не он и такие, как он, - а Соня, стиснув зубы, примет мужественное решение Валеры и станет ждать его стойко, без нытья, преданно. О каком же чувственном разврате думать в эти минуты?!.. И ни тот, ни другой не задавал в сию минуту дурацких вопросов, наподобие: «ты будешь меня ждать?», «ты любишь меня?»..
А откуда-то издалека, из курящегося дождевого тумана, как из надвигающегося будущего, эховыми отголосками уже раздавался доводящий до слёз маршевый звук «Прощания Славянки»…
Вдруг в стекло машины кто-то постучал. Валерий не сразу отреагировал – настолько неожиданным оказался резкий, громкий стук. Из воды, льющейся по стеклу вырисовывался несуразный мужской силуэт. Соня чуть вскрикнула.
- Не бойся, разберемся, - спокойно сказал Валера и нажал на кнопку.
Стекло сползло чуть вниз – перед ними стоял лохматый, как черт, мужик средних лет. Внешняя несвежесть, грязность облика выдавали то ли бомжа, то ли нищего, не разобрать.
- Брат, дай закурить, - трубным запинающимся голосом выпившего человека попросил пришелец.
Затем он кинул взгляд на строгую, неприступную Соню и, смягчившись, раздвинув губы в деланной полуулыбке, произнес: "Извиняюсь, мадмуазель". При этом мужчина повертел в воздухе рукой в качестве извинительного жеста.
Валерий достал сигареты, зажигалку и молча сунул в руку пришельца всю пачку.
- О, благодарю, брат! Извиняюсь… еще раз…
- Иди проспись, братишка. Спать-то есть где?
Мужик, вытянув губы трубочкой, многозначительно закивал немытой головой.
- Ну, тогда иди.
Пришелец поднял вверх руки, мол, понял, сдаюсь, - развернулся и зашагал прочь. Валера недолго сопровождал его отбытие взглядом, потом вздохнул и закрыл окно.
Пришелец прошёл мимо Сониного подъезда, слегка шатаясь, и скрылся за поворотом.
(Продолжение следует)