ПОДПОЛЬЩИКИ
Документально-мистическая повесть.
Основано на реальных событиях. Фамилии и имена изменены.
В 1979-м классе я учился в 9-м классе и работал на заводе, Коля учился в 8-м классе. Армен после окончания 8-го класса поступил в железнодорожный техникум, что создало некоторые препятствия для наших с ним встреч. По крайней мере, в школе я теперь с ним встречаться не мог. Но мы продолжали встречаться по выходным дням и иногда после уроков.
Я вплотную занялся проработкой своей гипотезы о механизме передачи мыслей на расстоянии и возможных способах усиления передаваемых мыслей. Помимо школьной библиотеки я записался в городскую библиотеку. Стал трясти родителей и библиотекарей, где можно найти литературу о том, как устроен мозг. Я выяснил, что мозг состоит из нейронов, от которых отходят отростки – аксоны и дендриты, между которыми образуются синаптические связи. Что в процессе информационного обмена по отросткам нейронов проходят биотоки, посредством которых они обмениваются информацией. Если подобная архитектура излучает какие-то электромагнитные волны, то, наверное, на резонансной частоте отростков нейронов, каждый из которых можно рассматривать как маленькую радиоантенну. Я выяснил, что в радиотехнике резонансная частота прямых излучающих антенн равна четверти длины волны, и длину антенны стараются сделать кратной четверти длины волны. Следовательно, длина излучаемой в эфир электромагнитной волны отростками нейронов должна быть в четыре раза больше длины отростков нейронов. Однако, всё-таки отростки нейронов состоят не из металлических проводов, и какова именно физика проходящих по ним биотоков, мне было не совсем понятно. У меня были сомнения, способны ли эти токи порождать колебания на резонансной частоте как в обычной антенне. Я понимал, что моя гипотеза требует проверки. Было бы неплохо найти исследования каких-нибудь серьёзных учёных на подобную тему. Только как узнать, изучал ли кто-нибудь электромагнитные излучения мозга и телепатию?
Я подключил к библиографическим поискам родителей Коли и Артура, у которых дома была богатая библиотека, а также своего дядю из Грозного, у которого был необъятный кругозор и обширная домашняя библиотека. Свой интерес объяснил увлечением телепатией. Мой дядя из Грозного обладал удивительной способностью добывать любую даже самую дефицитную литературу. Через некоторое время я получил от него посылку, в которой обнаружил три книги академика Леонида Васильева «Таинственные явления человеческой психики», «Гипноз и религия» и «Внушение на расстоянии».
Леонид Васильев – учёный, который исследовал как раз те вопросы, которые меня интересовали. Помимо того, что он собрал обширную фактографию в этой области по экспериментам других исследователей, он также проводил собственные исследования в своей специально оборудованной лаборатории. В своих книгах он описывал, что это были за исследования, ответы на какие вопросы он пытался найти и каким способом. Правда, его книги имели не научный формат, это была научно-популярная публицистика, однако, тем не менее, в этих книгах я нашел ответы на множество вопросов, которые меня интересовали.
Из книг Васильева я узнал, что мозг излучает электромагнитные волны в широком диапазоне частот. Это соответствовало моей гипотезе, ведь разные отростки разных нейронов имеют разную длину – от долей миллиметра до десятков сантиметров. Кроме того, излучать электромагнитные волны живой организм мог и по иным причинам, например, инфракрасное излучение он мог испускать просто потому что он тёплый. Также из книг Васильева я узнал, что максимум энергии излучаемых человеческим мозгом электромагнитных излучений сосредотачивается преимущественно в миллиметровом и сантиметровом диапазоне. Это диапазон сверхвысокочастотных (СВЧ) радиоволн. Прежде всего, моя гипотеза требовала практической проверки. Для этого мне требовалось создать широкополосный СВЧ-усилитель, на который подавался бы сигнал с большого множества антенн различной длины, расположенных в непосредственной близости от головы человека, излучающего мысли. Как я себе представлял, на голову человеку, излучающему мысли, должна была надеваться «шапка» с большим количеством соленоидов-антенн, сигналы с которой должны были подаваться на вход широкополосного СВЧ-усилителя и, после многократного усиления, переизлучаться через аналогичную «шапку» с излучающими антеннами-резонаторами, надетую на голову человека, принимающего мысли. Если моя гипотеза верна, второй человек при этом должен был бы достаточно отчётливо «слышать» мысли первого.
Васильев проводил эксперименты над парами людей, имеющих устойчивую способность телепатически обмениваться мыслями – он специально подбирал такие пары для своих экспериментов. В этих парах один человек, «индуктор» имел уникальную способность достаточно мощно излучать мысли, другой, «перципиент» имел повышенную чувствительность и уникальную способность отчётливо воспринимать чужие мысли. В некоторых своих экспериментах Васильев помещал одного из этой пары в экранированный бетонный подземный бункер, чтобы определить, до какой степени подобные экраны способны ослабить передачу информации между «индуктором» и «перципиентом». По приведённой в книге информации можно было сделать вывод, что экранирование одного из пары телепатически взаимодействующих людей приводило к ослаблению их телепатического взаимодействия, но не устраняло такое взаимодействие полностью. В этих книгах также был описан эксперимент, который проводили американцы, разместив телепатически взаимодействующих людей на разных концах Земного шара, одного из которых, помимо прочего, при этом погрузили в толщу океана на подводной лодке. Этот эксперимент также показал, что телепатическая связь ослабевает, но не исчезает совсем. Более того, начиная с некоторой степени ослабления из-за наличия экранов или большого расстояния, степень взаимодействия перестает изменяться, и на нее уже не влияет ни расстояние, ни экранирование.
Я много размышлял над собранной информацией, и в конце концов пришёл к выводу, что, судя по всему, передача мысли на расстояние происходит одновременно несколькими разными способами. Один из этих способов, скорее всего, соответствует моей гипотезе передачи информации радиоизлучениями в СВЧ-диапазоне, которые вполне можно экранировать и которые имеют тенденцию ослабевать при увеличении расстояния. Надо полагать, при передаче мыслей параллельно задействуется ещё какой-то способ передачи информации на расстоянии, пока не известный науке, на который мало влияет расстояние и экранирование. Следовательно, мой способ усиления телепатической связи, если и окажется действенным, то затронет только один из механизмов телепатии. Будет ли этого достаточно, уверенности не было. Требовалась проверка на практике. Для этого нужно было собрать две «шапки» с антеннами-резонаторами и широкополосный усилитель СВЧ-диапазона.
Мой опыт в радиолюбительстве помог мне преодолеть страх перед сложностью этой задачей, но он слабо мог помочь мне в практической её реализации. Проблема была в том, что методы расчёта и сборки обычных радиоэлектронных устройств и устройств СВЧ-диапазона сильно различались. Даже соединять обычными проводами компоненты в СВЧ-устройствах было нельзя – для этого использовались специальные волноводы, которые изготавливались, как правило, из посеребренных трубок, длина, форма и каждый изгиб которых, требовал сложных математических расчётов. С элементной базой тоже всё было очень сложно. В таких устройствах нельзя было использовать высокочастотные транзисторы, используемые, например, в радиоприёмниках или в радиопередатчиках. На таких частотах использовались специальные компоненты – магнетроны, клистроны, диоды Ганна, лампы бегущей волны (ЛБВ). Я набрал в библиотеке литературы по расчётам СВЧ-устройств, и погрузился в их изучение.
Через некоторое время я понял, что магнетрон, клистрон и диод Ганна имеют сильно нелинейные характеристики, потому используются, как правило, для генерации СВЧ-колебаний, а не для их усиления. Клистрон и диод Ганна, в принципе, можно было использовать и для усиления СВЧ-сигналов, но у этих компонентов оказалась очень узкая полоса пропускания, поэтому для широкополосного усилителя такие компоненты не годились. Более-менее широкая полоса пропускания была у ЛБВ, и я пришёл к выводу, что буду делать усилитель на ЛБВ. Откровенно говоря, ширина полосы пропускания ЛБВ тоже оставляла желать лучшего, но иных альтернатив я просто не обнаружил. В конце концов, если полосы пропускания одной ЛБВ не хватит, я попробую использовать несколько разных усилителей на ЛБВ, каждый из которых усиливает свой диапазон частот СВЧ.
Я раздобыл литературу, в которой описывалось, как производить инженерные расчёты СВЧ-устройств, в том числе, с использованием ЛБВ. Однако, изложенные в этой литературе формулы оказались слишком сложными для моего понимания. Там фигурировали волновые функции в формате дифференциальных уравнений, использовались матричные операторы, какие-то сложные интегралы… Я изо всех сил пытался понять, что там написано, теребил родителей, чтобы они объяснили. Но они мне сказали, что это слишком сложная литература, и я пока этого понять не смогу. Если хочу понять, мне следует прилежно учиться, налегая на физику и математику, и тогда лет через семь я, может быть, смогу понять, что там написано, если буду очень стараться. Они мне сказали, что далеко не каждый инженер с высшим образованием, может понять, что написано в этих книгах. Для того, чтобы понять, нужно стать специалистом очень высокого класса.
Мне было до слёз обидно. Я не собирался сдаваться. И дал себе зарок так или иначе разобраться в теории СВЧ-электроники и научиться делать расчёт СВЧ-усилителя на ЛБВ как-нибудь более оперативно, может быть, за год-полтора. Разбираться в этих вопросах аж целых семь лет я был не готов. Пока же я предпринимаю попытки разбираться в теории, параллельно на практике требовалось решить еще ряд вопросов. Для начала, как-нибудь где-нибудь раздобыть какую-нибудь ЛБВ. В дальнейшем расчёт параметров волноводов и иных аспектов должен был привязываться к характеристикам конкретного экземпляра ЛБВ, который удалось бы раздобыть. Поэтому в первую очередь нужно было раздобыть ЛБВ. Но где и как?
Я стал наводить справки о том, на каких предприятиях города Ленинакана могли бы использоваться ЛБВ. И в конце концов понял, что ни на каких. Подобные устройства могли бы использоваться, например, для космической связи, но ни одно из предприятий Ленинакана, насколько мне это было известно, в этой сфере не специализировалось. Я был уже на грани отчаяния, когда случайно узнал от своих родителей, что отец Василия работает в Ереване не абы где, а в республиканском Институте Физики, который, в том числе, задействован в космических исследованиях. «Ага! – обрадовался я. – Кто ищет, тот всегда найдёт!». Вот только ЛБВ – это не заштатная фитюлька. Если ЛБВ используются в Ереванском Институте Физики, то, скорее всего, в единичных экземплярах, и уже задействованы для каких-то практических целей. Поэтому позаимствовать даже один экземпляр ЛБВ в Ереванском Институте Физики – задача очень непростая. К тому же, отец Василия не был посвящён в наши планы, и требовалось ещё придумать какой-то способ, как его мотивировать на решение этой задачи. Не только отец Василия, но и сам Василий был не в курсе наших планов по воздействию на мысли людей. Можно было бы попросить Василия для начала прощупать почву и аккуратно узнать у отца, какие у него в принципе существуют возможности, как-то прояснить ситуацию. Однако, изложить Василию суть дела в короткой шифровке было весьма затруднительно. Василий оказался единственным способом подобраться к практическому решению этой важной задачи, поэтому действовать требовалось очень аккуратно, чтобы не наломать дров. Чтобы ввести Василия в курс дела, требовалось повысить его уровень посвящения с первого сразу до третьего. Лучше всего такие вопросы решать было при личной встрече с Василием. Но как организовать эту личную встречу, если мы живём в разных городах? Вот же проблема…
Способ решения цели, как попасть в Ереван, напрашивался сам собой. Нужно было просто снова пройти на республиканский тур олимпиады. Поэтому на этот раз у меня была хорошая мотивация и боевой настрой на городском туре. Я так старался, что на этот раз прошёл на республиканский тур не только по математике, но и по физике. Наша выдающаяся суперкруглая отличница Ольга Быстрицкая пожала мне руку:
– Поздравляю! Ну вот, ты опять прошёл на республиканский тур, а я нет. Всё-таки, в прошлый раз это была не случайность. У тебя реально мозги варят. Успехов тебе!
– Спасибо.
На этот раз из нашей школы на республиканский тур по математике кроме меня прошёл еще один ученик из параллельного класса – новенький Хачатур Мурадов. Хачатур первый год жил в Ленинакане, он недавно приехал с семьей из Краснодара. Его родители были армянами, длительное время жившими в России. Хачатур армянского языка не знал, и теперь пытался ускоренными темпами его освоить. Поскольку он был новеньким и учился в параллельном классе, я с ним практически не был знаком. Однако во время поездки в Ереван мы с ним сблизились. Я увидел, что это человек с широким кругозором, довольно интересный во многих отношениях и стал оценивать его как потенциального кандидата для вербовки в НКП.
Перед поездкой в Ереван я получил неприятное известие – оказывается, семья Драганюк в полном составе уехала к своим родственникам, и сейчас в Ереване их нет. Однако, они должны были вернуться до того, как в Ереване завершится республиканский тур. Так что у меня оставалась возможность пересечься с Василием к концу тура. Ребята из школы с физмат уклоном, с которыми я познакомился в прошлом году, тоже прошли на очередной тур республиканской олимпиады – мы приветствовали друг друга как старые знакомые. Однако, я решил держаться ближе к Хачатуру, который комфортно мог общаться только со мной, поскольку я предпочитал общение на русском языке, а у него и выбора другого не было. Приехавших в Ереван на республиканскую олимпиаду участников изо всех городов Армении, включая Ленинакан, поселили в корпусе школы-интерната в районе Зейтун. Нас с Хачатуром разместили в одной комнате. Предупредили о режиме – по ночам не шастать, пускать в корпус интерната будут только до 22:00. Рассказали, где и когда нас будут кормить.
Поскольку Василия в Ереване пока не было, я решил проводить своё свободное время с Хачатуром. После обеда мы вместе вышли прогуляться пешком по городу. Придумали себе такую забаву – специально заблудиться в большом незнакомом городе, а потом искать путь обратно, не спрашивая дорогу у прохожих. Мы вышли на улицу и пошли куда глаза глядят, хаотично сворачивая в разные стороны. Когда нам показалось, что мы, наконец, уже совершенно заблудились, внезапно оказалось, что мы стоим у ворот нашей школы-интерната, которую собирались разыскивать. Оказывается, мы незаметно для себя сделали круг. Решили пойти в другую сторону, но через некоторое время опять каким-то чудом оказались возле ворот интерната.
– Что же это такое! – воскликнул Хачатур. – Тут по-человечески даже заблудиться невозможно!
– Наверное, тут все дороги как-то по кругу идут.
– У меня идея! Давай пойдём на автобусную остановку и сядем, не глядя на номер, в первый попавшийся автобус. Автобусы обычно пускают по длинным маршрутам, так что он нас наверняка вывезет из этого заколдованного места. Проедем пару-тройку остановок и пешком будем добираться обратно.
– Согласен.
Мы дошли до автобусной остановки и сели в первый попавшийся автобус. Автобус поехал по Еревану. Мы ожидали, что он станет делать остановки, но он всё ехал и ехал. Мы с Хачатуром начали нервничать. Городские постройки за окном стали постепенно редеть, и наконец совсем исчезли. Автобус проехал по длинному мосту над каким-то невероятно глубоким оврагом, у которого не было видно дна, и поехал себе дальше по местам уже с одноэтажной застройкой. Я думал, что, может быть, он теперь остановится, но автобус всё ехал и ехал, и мы уже начали сомневаться, собирается ли он останавливаться вообще хоть когда-нибудь. Когда автобус, наконец, остановился, мы тут же из него выскочили.
– Вот это он нас завёз! Думаешь, это всё еще Ереван? Что это был за каньон, через который мы переехали?
– Понятия не имею. Надеюсь, что это хотя бы окраина Еревана.
– Как будем добираться обратно?
– Хороший вопрос. Я боюсь, мы теперь так далеко от интерната, что до 22:00 можем не успеть вернуться.
– Особенно, если станем плутать. Поэтому нам нужно найти способ вернуться обратно как можно быстрее.
– Резонно. У меня есть идея. Я обратил внимание на то, что в районе Зейтун находится монумент «Мать Армения» – его далеко видно. Вон он, видишь? Давай просто будем двигаться в ту сторону, ориентируясь на этот памятник.
– Согласен.
Мы пошли по улице в сторону видневшегося вдали памятника, но улица постепенно стала заворачивать в противоположную сторону. Людей на улице не было. А мы шли вдоль невысокого бесконечно длинного забора и начали опасаться, что в конце концов уйдём в противоположную сторону.
– Может быть, перемахнём через забор и двинем напрямки?
– Давай.
Мы перелезли через забор и пошли в сторону маячившего вдалеке монумента, возвышающегося над Ереваном. Вокруг нас были толи гаражи, толи ангары. Наконец нам дорогу перегородил ещё один более высокий бетонный забор. Он уходил в необозримую даль влево и вправо, и ему не было видно конца.
– Ну что, перемахнём и через этот забор?
– А какие еще варианты? Напрямки, значит напрямки. «Мать Армения» – в ту сторону, за забором.
Мы перелезли и через второй забор и пошли дальше, озираясь по сторонам.
– Какие-то непонятные пустыри. Ни одного человека. Вокруг то ли склады, то ли цеха, то ли ангары.
– Наверное, это какая-то промзона.
Мы довольно долго шли по пустынным площадкам, выложенным бетонными плитами, иногда обходя какие-то каменные постройки. Вокруг была зловещая тишина, словно мы попали в город мёртвых, и нам постепенно стало как-то не по себе. Плохие предчувствия нас не обманули. Сзади мы вдруг услышали лай. Обернувшись, увидели, что к нам во весь опор бежит свора собак, которую возглавляет огромная немецкая овчарка. Каких-либо сторожей, которые могли бы их остановить, видно не было.
Мы с Хачатуром со всех ног побежали в сторону «Мать Армении», хотя никакого понятия не имели, куда бежим, что там впереди и успеем ли мы куда-нибудь добежать. Назад бежать было нельзя, потому что сзади были собаки. Я никогда не бегал с такой скоростью. Завернув за угол какого-то корпуса, мы увидели за поворотом ещё один сплошной бетонный забор, ещё более высокий – около трёх метров высотой. Спрятаться было некуда. Инстинкт самосохранения подсказывал, что у нас только один вариант – как-нибудь запрыгнуть на этот забор. Поэтому не сбавляя скорости, мы рванули к забору. Поверхность у забора была ровная, но в одном месте я издали заприметил торчащий из бетона кусок арматуры. Времени на размышления не было. И на неуклюжие попытки взобраться – тоже, потому что собаки уже нас догоняли. Не сбавляя скорости, я в один приём, ухватившись рукой за кусок торчащей из забора арматуры, забежал с разбега по забору ногами до самого его верха, в верхней его части перевернувшись вниз головой. Если бы меня попросили повторить этот трюк, я вряд ли сумел бы. Страх на секунду раскрыл во мне какие-то сверхчеловеческие способности.
Хачатур с выпученными глазами бежал следом за мной. Он тоже уцепился за кусок торчащей из забора арматуры, попытавшись повторить мой акробатический приём. Но у него не получилось – он повис на арматурине, дрыгая ногами. Я свесился с забора вниз головой и протянул ему руку. Ухватившись за неё и за арматуру, он подтянулся и уже стал забрасывать своё тело на верх забора, когда его настигла овчарка. Собака вцепилась ему в ногу, которую он не успел вытянуть наверх. Она несколько секунд поболталась на штанине в воздухе, пока Хачатур тряс ногой, пытаясь от неё освободиться, потом сорвалась вниз. Наконец, мы оба забрались на верхнюю часть забора вместе с ногами.
– Сильно цапнула? – спросил я.
– Нет. Только брюки мне порвала, зараза.
Внизу яростно лаяли собаки, овчарка пыталась до нас допрыгнуть, но мы теперь подобрали ноги, и ей было не дотянуться. С противоположной стороны забора уровень земли оказался почти на метр ниже, так что спрыгивать с него с противоположной стороны было высоковато. Уцепиться там было не за что, чтобы спуститься хотя бы в два этапа. Продолжать сидеть на верхушке забора тоже было страшно, потому что он был узкий, и с него легко было свалиться либо к собакам, либо с большой высоты в обратную сторону. Мы огляделись. Забор – длинный. Но если пройти по нему метров двадцать, то можно дойти до дерева, которое растёт с внешней его стороны, чтобы спуститься вниз с его помощью. Медленно перебирая ногами и балансируя на заборе как как канатоходцы, мы кое-как добрались до дерева, сопровождаемые снизу беснующейся сворой собак. И, наконец, смогли спуститься по дереву вниз. Оглянулись, людей по-прежнему нигде не было видно.
– По-моему, это уже обычный тротуар. Вон, видишь, проезжая часть?
– Да. Надеюсь тут собак нет.
Мы опять пошли в сторону «Мать Армении» и вскоре пришли к глубокому оврагу, над которым ранее по мосту проезжал автобус. Мост, однако был где-то далеко в стороне, и его не было видно. Мы посмотрели вниз:
– Мда… Высоковато. И склоны крутые.
– А какие ещё варианты, кроме как идти напрямки? Иначе точно не успеем к 22:00.
– Смотри, вон там, вроде бы, можно спуститься.
– А вон там по противоположному склону забраться, вроде, более полого, чем в других местах.
– Ну пошли…
Мы долго спускались вниз, и это оказалось совсем не легко. Несколько раз чуть не сорвались со склона. Когда добрались до дна оврага, оказалось, что по дну оврага бежит небольшая речка, которую сверху не было видно через заросли кустов. Можно было догадаться, что овраг не просто так образовался… Однако, теперь отступать уже не имело смысла. Переправы через речку нигде не было видно, и мы опять решили перебраться через реку, по камням, торчащим из воды. Однако, камни оказались скользкими, и мы оба свалились с них в воду. Дальше уже без заморочек перешли через речку вброд по колено в воде, намочив брюки и набрав полные ботинки воды. Забираться вверх по противоположному склону в скользкой мокрой обуви оказалось ещё труднее – я чуть не потерял ботинок… Мы несколько раз срывались вниз по склону, все вывозились в грязи и покрылись колючками репейника.
Когда, наконец выбрались на противоположную сторону оврага, мы уже валились с ног от усталости. А до интерната нам было еще идти и идти, и мы уже стали сомневаться, что успеем вернуться до закрытия проходной. Но всё-таки мы успели за пять минут! Когда мы грязные, мокрые, лохматые, со рваными брюками, с репейником на штанах и волосах, появились в дверях, вахтёр перегородил нам дорогу:
– Вы куда?
– Мы участники олимпиады.
– Вы??? Участники??? – он недоверчиво осмотрел с ног до головы два рваных чумазых чучела. – Какой такой олимпиады?
– По математике. И по физике.
– Фамилии? Номер комнаты?
Мы назвали. Он заглянул в журнал и удивлённо посмотрел на нас:
– Да, действительно. Ну ладно, проходите…
– Я бы на месте вахтёра тоже не поверил, – заметил Хачатур. – Зато какое приключение! Будет что в старости вспомнить и детям рассказать!
– Это да.
– У тебя иголка с ниткой есть? Нужно штаны зашить. Как я в таких штанах на олимпиаду-то пойду, я ведь запасные не взял…
– Да, есть. Меня мама всегда снабжает так, что даже на случай внезапного падения метеорита у меня в саквояже непременно окажется контейнер для хранения космических обломков…
* * *
На следующее утро мы едва не проспали завтрак, так устали. После завтрака к нам заглянули ребята из ленинаканской школы с физмат уклоном:
– Пацаны, видели футбольную площадку внизу? Там местные ереванцы пришли с мячом – приглашают нас в футбол сыграть. Пойдёте с нами? Напихаем ленинаканских голов в ереванские ворота!
– Хачатур, ты как? Я бы пошёл…
– Я тоже не против.
Пока мы играли в футбол, я делал выкрики вроде «пас давай!» или «ворота держи!» на русском языке, чтобы Хачатуру было понятно. В ереванской же команде общение происходило исключительно на армянском языке. Один из игроков ереванской команды вдруг стал отпускать в мой адрес неприятные шутки на армянском языке, видимо, решив, что я по-армянски не понимаю. На первые две его шутки я не отреагировал, ожидая, что он как-нибудь успокоится. Но дал себе зарок, что, если он меня зацепит в третий раз, я ему отвечу по полной. И для этого заранее заготовил в уме длинную тираду на армянском языке с перечислением нескольких поз камасутры, различных частей его тела, а также его ближней и дальней родни, обильно сдобренную специфическим ленинаканским уличным трёхэтажным матом. Ждать долго не пришлось – его третья шутка была ещё более обидной, чем две предыдущие. Я резко развернулся к нему, и на одном дыхании выпалил на армянском языке без запинки и без акцента заранее заготовленную замысловатую комбинацию. Его округлившиеся глаза, отвалившаяся челюсть и общий растерянный вид показали, что мой ответный выпад не только достиг цели, но и напрочь отбил у него желание шутить. Я продолжил игру в футбол и вскоре об этом инциденте забыл.
В паузе, пока кто-то бегал за забор за улетевшим с площадки мячом, ко мне подошёл тот самый ереванец:
– Извини пожалуйста. Как-то глупо получилось. Я не хотел тебя обидеть.
– Ладно. Всё нормально.
– Ты на меня не сердишься?
– Нет. Ты меня тоже извини.
– Точно не сердишься?
– Я же сказал – всё нормально.
Мы пожали друг другу руки, разошлись в стороны и продолжили игру. Однако, про себя я отметил, что дотошность, с которой он пытался выяснить, сержусь я на него или нет, выглядела несколько странной.
Игра в футбол была весьма захватывающей. Поэтому, когда на небе собрались тучи и пошел дождь, мы не стали её прерывать, а продолжили играть под дождём и промокли до нитки. Однако, подошло время обеда, и игру в итоге пришлось закончить. С поля мы уходили мокрые и уставшие, но довольные – ленинаканцы победили со счётом 6:4. По пути к жилому корпусу Карен из школы с физмат уклоном довольно отметил:
– Показали мы, ленинаканцы, этим ереванским интеллигентам, где раки зимуют. И не только по части футбола. Хорошо ты, Андрей, того ереванца припечатал. Видали, как у него глаза на лоб вылезли?
Остальные похихикали и одобрительно закивали головами.
– Но это ещё не всё! Послушайте, что было дальше, – Карен загадочно улыбнулся. – В перерыве этот ереванец подошёл ко мне и спрашивает про Андрея: «Слушай, это вообще кто такой? Я думал, он русский.». Я отвечаю: «Да, по национальности он русский. Но родился в Ленинакане. И поэтому по рождению он армянин». «А где он так ругаться научился? Он что, сидел?». Я с серьезным видом отвечаю: «Сидел, разумеется. Ты про Ивана Грозного слышал?» «Про царя, что ли?» «При чём тут царь? Это вот он – Иван Грозный. Погоняло у него такое. Вообще-то, он по всей Армении известен, не только в Ленинакане. Под ним в Ленинакане один из самых крупных районов. Иван – потому что русский. А Грозный – сам догадайся, почему. Те, на кого он рассердится, обычно долго не живут». Вы бы видели, как у него тогда губы затряслись…
– А, так вот оно что! – воскликнул я. – Теперь понятно, почему он извиняться приходил.
Мы от души поржали над наивностью легковерного ереванца. Видимо, он впервые столкнулся со спецификой уличной ленинаканской лексики. На самом деле искусству вычурной уличной ругани с малолетства обучался каждый мальчишка в каждом ленинаканском дворе – это была особенность именно Ленинакана, в других городах Армении так вычурно ругаться не умели.
* * *
На следующее утро я едва смог подняться с кровати – у меня подскочила температура. Видимо простудился, пока мок под дождём и перебирался вброд через речку. Градусника у меня не было, но я понял, что температура высокая – перед глазами всё плыло. Я кое-как дошёл до туалета, чтобы справить нужду – и удивился, что моча бордового цвета. «Что-то я не помню, когда нас свеклой кормили. Забыл, наверное», – подумал я. Мать мне на всякий случай положила с собой таблетки аспирина. Я проглотил сразу две штуки. Нужно было сбить температуру, потому что через пару часов нас должны были отвезти автобусы на математический тур олимпиады.
На олимпиаде я соображал плохо, из-за плохого самочувствия едва смог дождаться, пока она закончится, и нас отвезут обратно. Снова наглотался аспирина, и лёг под одеяло пропотеть. Температуру удавалось сбить лишь на короткое время. После обеда я почувствовал себя еще хуже. Меня знобило, в ушах звенело.
– Ты ужасно выглядишь, – сказал мне Хачатур. – Может быть, сказать старшему, чтобы врача вызвал?
– Нет. А то еще загребут в больницу, или обратно в Ленинакан отправят, или заставят в комнате безвылазно в кровати лежать. А я ещё хочу на туре по физике поучаствовать. Кроме того, мне в Ереване с одним человеком встретиться надо. Я не хочу менять свои планы из-за какой-то простуды. Я выпил аспирин. Сегодня отлежусь, завтра буду как огурчик. Эта простуда должна быстро пройти – кашля нет, насморка тоже, и в горле не першит.
Однако, ни на следующий день, ни через два дня мне лучше не стало. Я уже израсходовал все запасы аспирина, а температура никак не спадала. Преодолевая слабость, я приехал на тур по физике и успешно его завалил. Еще через день я отправился домой к Драганюкам – они уже должны были вернуться в Ереван.
Меня встретила мама Василия, тётя Роза, и по моему виду сразу поняла, что я болен. Забеспокоилась, всучила мне градусник чтобы измерить температуру – 39,2... Ничего себе! Хотела вызвать скорую, но я запротестовал. Тогда она выделила мне из своей аптечки аспирин и антибиотики. Она крутилась вокруг меня как наседка, и я забеспокоился, что мне с Василием так и не удастся поговорить наедине. В конце концов мне пришлось её попросить оставить нас с Василием одних, потому что через полчаса мне уже нужно было возвращаться в интернат. Полчаса – это так мало для обстоятельной беседы с Василием, к которой я готовился! К тому же, я ослабел и плохо соображал от высокой температуры. Я решил сразу перейти к сути, опустив вступительную часть и заготовленные пространные пояснения:
– Василий, ты должен знать. Из соображений безопасности мы сразу же после вербовки новых членов не посвящаем их сразу же во все аспекты работы НКП. Поэтому в прошлый раз я тебе не всё сказал.
– Вот как?
– Да. Дослушай пожалуйста. Разговор серьёзный, а времени осталось в обрез. Принято решение повысить твой уровень посвящения с первого до третьего. Про уровни посвящения я тебе чуть позже расскажу. Теперь ты должен узнать две важные вещи. Во-первых, мы планируем не только бороться за справедливость, но и собираемся воздействовать на сознание людей таким образом, чтобы общество социальной справедливости смогло длительное время оставаться устойчивым и не вернулось в прежнее состояние, если руководящие должности случайно достанутся карьеристам и бюрократам. Чтобы никакие эгоистические устремления никаких людей не смогли бы его разрушить. Это одна из важных целей, которую мы намерены достичь. Как ты к этому относишься?
– Если бы такая идея была реализуема, я бы её поддержал. Однако, я не представляю себе, как можно воздействовать на сознание людей. Мне кажется, это фантастика.
– Фантастика или нет, мы более детально обсудим, если успеем, – я взглянул на часы. Во-вторых, мы намерены задействовать тебя в работе над проектом, реализация которого преследует именно эту цель. Если ты, конечно, не против.
– Задействовать меня? Каким образом?
Я вкратце изложил Василию свою гипотезу о механизмах телепатии, рассказал о способах усиления мыслей, которые из этой гипотезы следуют. О намерениях произвести практическую проверку этой гипотезы, собрав усилитель мыслей и проверив его в работе на практике. Рассказал о том, что почерпнул из книг Леонида Васильева, о параметрах электромагнитных волн, которые мы планируем усилить в данном проекте. Сделал краткий экскурс в физику работы СВЧ-устройств…
– В качестве главной компоненты усилителя мыслей должна использоваться лампа бегущей волны, сокращенно ЛБВ. Остальные компоненты усилителя подстраиваются под параметры экземпляра конкретной ЛБВ, который нам удастся раздобыть. Проблема в том, что ЛБВ раздобыть в Ленинакане невозможно – их там просто нигде нет. ЛБВ вообще мало где есть. В частности, они могут использоваться в аппаратуре космической связи. Твой отец, насколько мне известно, работает в Институте Физики, который, в том числе, занимается космической тематикой. Там могут использоваться ЛБВ. Ты можешь как-нибудь осторожно поговорить с отцом, чтобы узнать, есть они там или нет? Если есть, то имеет ли он к ним доступ? Какие технические параметры у используемых там ЛБВ? Если в Институте Физики окажутся такие ЛБВ, которые подходят для наших целей, в дальнейшем потребуется найти способ их оттуда стырить или позаимствовать иным способом…
– Мда… – Василий задумчиво почесал в затылке. – А можно как-нибудь в решении этих проблем обойтись без меня?
– К сожалению, нет. Пока единственная возможность, которую мы можем реализовать практически, это та, которую я тебе озвучил. Нам нужен Институт Физики, потому что только в нём можно найти ЛБВ. Нам нужен твой отец, потому что он работает в Институте физики. И нам нужен ты, потому что ты член НКП и сын своего отца. Тебя что-то смущает?
– Даже не знаю, как объяснить…, – замялся Василий. – Видишь ли, в физике я полный профан. В отличие от тебя и от своего отца. Не лежит у меня душа к точным наукам. Я не такой, как мой отец, я совсем другой, понимаешь? Вот гитара – это да, это моё, а физику я на дух не переношу. Отец хорошо разбирается в точных науках, и долго не мог с этим смириться. Пытался меня приобщить к физике и к математике, но мы с ним в итоге только переругались.
– И что, ты теперь с ним в ссоре?
– Да нет, не в ссоре. Тут дело в другом. Как тебе объяснить… – Василий встал и, потирая лоб, стал вышагивать по комнате. – Из того, что ты мне озвучил, я ничего не понял. Какая-то лампа, какой-то волны, зачем-то куда-то бегущей… Мне это просто в голову не лезет… Если ты мне ещё несколько часов будешь объяснять, или даже дней, я всё равно не пойму. Ты произносишь слова вроде «СВЧ», «ЛБВ», у меня сразу мозг судорогой сводит, и он просто отключается.
– Тебе и не нужно ни во что-то вникать. Ты просто узнай через отца, есть ли в Институте Физики ЛБВ, и если есть, то какие именно. Ну хоть какую-то информацию. Какую сможешь. Пока что этого достаточно.
– Ты не понимаешь! Это сказать легко! Ты представить себе не можешь, сколько мне понадобилось усилий, чтобы убедить отца, что физика – это не моё. Он же из меня чуть всю душу ею не вытряс! Теперь, когда он, наконец, смирился и от меня отстал, представь, я прихожу к нему и начинаю что-то говорить ему про какие-то там «ЛБВ» и «СВЧ»… Ты понимаешь, какая у него будет реакция? Он же в обморок упадёт! Он же подумает, что ему подменили сына какие-нибудь инопланетяне!
– Разве он не будет рад тому, что тебя заинтересовали подобные вопросы?
– Ну, после того, как придет в себя от шока, скорее всего, он обрадуется. Но после этого он уже с меня с этой долбаной физикой не слезет. И куда мне потом от неё деваться? И как я ему объясню, почему мне это то интересно, то, напротив, слышать о ней не хочу? Ты понимаешь, какие проблемы у меня могут возникнуть в отношениях с отцом?
– Кажется, начинаю понимать. Мда, проблемка… Но что же тогда нам делать? Видишь ли, твой отец пока единственный способ решения проблемы. Сделать усилитель мыслей – это не какая-то забава или пустяк. Техническая реализация этого проекта преследует самую важную цель! Ведь если мы научимся воздействовать на сознание людей, нам не придётся бороться с коррупционерами, чтобы вывести их на чистую воду. Нам не нужно будет печатать подпольную газету и листовки, прослушивать тайно переговоры чиновников высокого ранга… Нам вообще не нужно будет вести подпольную деятельность! Мы сможем легализоваться!
– Не понял… Как это?
– Мы просто переделаем коррупционеров в кристально честных людей, воздействуя на их сознание! Людей, которые могли бы представлять для нас опасность, в том числе, в компетентных органах, мы бы сделали нашими союзниками, внушив им правильные мысли! Вместо того, чтобы охотиться на нас, они бы стали нас защищать…
– Ого! Я как-то сразу и не сообразил… Но ты же, вроде, говорил, что собираешься работать над портативной типографией. Выходит, она теперь не нужна?
– Я над ней работаю – параллельно. Потому что это запасной вариант. Это на случай, если идея с усилением мыслей не сработает, или что-то по главному направлению пойдет не так. Это «план Б». А «план А» – это то, о чём я тебе сейчас рассказал. Понимаешь, это – важнее всего остального! И в решении этой задачи вся надежда только на тебя!
– Ладно, я понял. Это важно. Проблему нужно как-то решить. Но я пока не представляю себе, как именно. Я подумаю. Пораскину мозгами. Постараюсь что-нибудь придумать.
– Хорошо. Я тоже подумаю. Если у меня появится какая-нибудь идея, пришлю шифровку. Если ты что-то надумаешь, тоже пришли шифровку, чтобы я знал.
– Договорились.
– Мне надо бежать, – я посмотрел на часы. – Я скоро уезжаю, так что мы, наверное, больше не увидимся. Постарайся, пожалуйста, найти способ решить проблему. Будь здоров!
Либо на следующий день простуда, наконец, отступила сама, либо подействовали антибиотики, которые дала мне тётя Роза. Во всяком случае, на следующий день мне стало чуточку получше. Пока мы возвращались в Ленинакан в автобусе, сидя с Хачатуром на соседних креслах, я осторожно завёл с ним разговор о социальной справедливости, планируя завербовать его в НКП. Однако, Хачатур отмахнулся:
– Слушай, какая такая социальная справедливость? Мне это совершенно не интересно. Давай я лучше армянские слова поучу – специально с собой словарь взял. А ты мне помоги отработать произношение.
– Ладно. Как скажешь.
Больше попыток завербовать Хачатура в НКП я не предпринимал. И после возвращения в Ленинакан уже более активно с ним не общался.
* * *
Оказалось, что у меня не простуда, и что бурым цвет мочи может быть не только от свеклы, но и от крови, которая в неё попала. Обследование в больнице показало, что у меня проблема с почками. Позже я узнал, что эта проблема возникла достаточно давно – она стала результатом глупой детской выходки с прыжками с кучи щебёнки высотой с трёхэтажный дом. А моя игра в футбол под дождём и похождения по пересечённой местности с пересечением реки вброд лишь вызвали обострение болезни.
По совету врача я перестал посещать секцию бокса. Однако, одновременно стал осваивать приёмы самбо в домашних условиях. Получилось это как-то случайно. Секции самбо в городе не было. Но однажды ко мне домой пришел Артур с журналом «Наука и жизнь», в котором была подробная статья о приёмах самбо для защиты от ударов ножом с иллюстрациями. Мы жили в городе, в котором инциденты с применением ножей происходили регулярно – многие мои сверстники ходили с ножами. Артур предложил мне научиться приемам самбо по фотографиям и отработать их друг на друге. Я подумал, что это было бы полезно и как агенту подпольной организации – никогда не знаешь, где и когда это может пригодиться. Артур, правда, о подпольной организации был не в курсе. На протяжении двух недель он приходил ко мне, мы вчитывались в текст, изучали иллюстрации и отрабатывали приёмы самбо друг на друге, выступая по очереди то в роли нападающего, то в роли защищающегося, пока не довели свои движения до рефлекторного автоматизма. Через две недели у нас обоих, вроде бы, стало неплохо получаться несколько приёмов. Мы решили, что этого достаточно для противостояния, по крайней мере, вооружённой ножом шпане, а не специально обученному противнику.
Мой товарищ подарил мне складной охотничий нож. У меня уже сформировались какие-то зачатки навыков метания холодного оружия, пока мы тренировались кидать в дерево стилеты. Я решил их дополнительно отработать с помощью этого ножа. Я регулярно выходил во двор и метал нож в деревья с разного расстояния, и со временем у меня что-то, наконец, стало получаться. Труднее всего было оценить скорость вращения ножа в воздухе таким образом, чтобы нож попадал в цель в правильной фазе, сориентировавшись к ней лезвием. Со временем я понял, что соответствующая оценка происходит подсознательно и рефлекторно, и лучше всего не просчитывать мысленно траекторию и фазы вращения ножа в воздухе, а довериться интуиции и своим рефлексам. Для того, чтобы их отработать, я старался бросать нож в цель, оценивая направление и расстояние за один короткий миг после моментального взгляда. Для этого нужно было проходить мимо деревьев на некотором расстоянии, глядя в противоположную от них сторону, чтобы, не зная расстояния до цели и направления, затем, на миг обернувшись к дереву, за долю секунды интуитивно принять решение о правильной скорости вращения ножа и произвести бросок в цель.
Однажды пока я тренировался во дворе, пошёл дождь, и мне пришлось пойти домой. Но мне очень не хотелось прерывать тренировку. Я её решил продолжить дома, выбрав в качестве цели для метания ножа межкомнатную дверь. Когда вечером усталый отец пришёл с работы, прилёг на диван и бросил взгляд на комнатную дверь, он пришёл в ужас:
– Андрей! Что такое с нашей дверью?!
– Это я пытался научиться кидать нож как в фильме про индейцев. Глупо, конечно. Простите, я больше не буду…
– Кошмар! Как же её теперь отремонтировать???
Я не отличался хорошей физической подготовкой и ловкостью. И в драках, когда они случались, совсем не выглядел суперменом. Но мне хотелось стать более ловким. Я часто представлял себя в роли спецагента, владеющего какими-то чудесными приёмами. Одним из таких приёмов, как мне представлялось, мог стать неожиданный бросок обуви с ноги. Я ставил на табуретку пластиковую банку и пытался, метнув с ноги свой шлёпанец, попасть в неё с большого расстояния – через две комнаты, между которыми открыта межкомнатная дверь, не зацепив при этом табуретку. Со временем у меня это стало очень неплохо получаться. Мне удалось прочувствовать не только траекторию полёта тапка, но и фазы его вращения в воздухе. Для того, чтобы тапок не задевал табуретку, сбивая с неё банку, нужно было, чтобы он попал в неё не плашмя, а задником. Я понял, что интуитивное ощущение фаз вращения тапка сродни аналогичного ощущения фаз вращения брошенного в цель ножа.
Мне стало интересно, до какой степени я могу прочувствовать фазы вращения в воздухе тапка. Смогу ли я, например, ногой забросить по дуге свой тапок за гардину – круглую штангу для занавесок над межкомнатной дверью – так, чтобы он не просто туда залетел, но и повис на штанге, опираясь задником о стенку. После тренировки у меня и это стало получаться.
Однажды меня за такой тренировкой застала моя младшая сестра, вернувшаяся из школы:
– Что это ты такое делаешь? – удивилась она.
– Трюк отрабатываю. Сможешь ногами забросить свои шлёпанцы за вот эту гардину так, чтобы они с гардины не упали вниз?
– Ногами? Да еще так, чтобы они не упали вниз? Это невозможно!
– Смотри! – я сделал два коротких движения сначала правой ногой, затем левой. Мои шлёпанцы один за другим описали в воздухе дугу и красиво залетели за гардину, опираясь задниками за стенку. Они разместились рядышком друг с другом под одинаковым углом так, словно их туда специально аккуратно кто-то пристроил руками.
– Здорово! – восхитилась сестра. – Прямо как в цирке! Я тоже хочу попробовать!
Сестра стала швырять ногами свои тапки в гардину, но они попадали то в потолок, то улетали в проём двери, над которым висела гардина.
– Ты слишком сильно кидаешь, – объяснил я. – Тапок должен лететь не по прямой, а по дуге. За гардину тапок должен залетать уже после того как пролетит высшую точку дуги. Гардина находится близко к потолку, поэтому траекторию дуги нужно точно рассчитать. Тапок не должен в полёте цеплять за потолок, но залетать за гардину в направлении сверху-вниз. Вот, смотри! – и я ещё раз продемонстрировал трюк. Мои тапки снова пристроились за гардиной, пролетев по дуге в миллиметре от потолка.
Сестра попыталась запустить тапок по дуге, но он шлёпнул подошвой по потолку и упал, не долетев до гардины.
– Не получается! – расстроилась она.
– Попробуй ещё.
Мы долго швыряли тапки, пока и у сестры, наконец, тоже не начало что-то получаться.
– Ура! Получается! – Когда она смогла оба тапка забросить на гардину, её радости не было предела.
Поздно вечером отец пришёл усталый с работы, по обыкновению прилёг отдохнуть на диван, и его взгляд скользнул по потолку…
– Боже мой! Откуда у нас на потолке следы ног?! Как вообще по потолку кто-либо мог ходить?!
Мы с сестрой выглянули в комнату и увидели следы, отпечатавшиеся от наших шлёпанцев на выбеленном известью потолке. Днём солнце светило из окна под другим углом, и мы их не заметили, а вечером они стали хорошо заметны. Пришлось опять признаваться и каяться. Родители посокрушались – ремонт в квартире сделали совсем недавно. Отец назвал меня «вредителем сельского хозяйства», лёг на диван и, расстроенный, отвернулся носом к стенке.
* * *
Хорошо, что мой отец отходчивый. На следующий день он зашёл в школу, пообщался с классной руководительницей и договорился помочь в организации экскурсии для нашего класса на городскую телевышку – у отца там были связи. Мой отец не впервые помогал с различными мероприятиями для нашего класса, прежде он уже помогал организовать экскурсию за город для катания с гор на лыжах.
Через несколько дней я вместе с классом отправился на экскурсию, организованную моим отцом, на городскую ретрансляционную телевышку. Телевышку было видно из нескольких районов города, но её размеры, откровенно говоря, при взгляде на неё издали не особо впечатляли. До тех пор, пока я не оказался рядом с ней и внутри неё. Нас повели по залам, кабинетам, этажам, показали системы энергоснабжения с резервным питанием, ряды стоек с приёмной, усилительной и ретрансляционной аппаратурой… Это было интересно, познавательно, но не только. Я отметил для себя, что организация инженерных систем на такой телевышке уже в существенной степени соответствует принципам массового воздействия на сознание людей. Если мы отработаем технологии ретрансляции усиленных мыслей с помощью СВЧ-оборудования, мы можем отработать также технологии лавинообразной и незаметной интеграции нашего оборудования в подобные ретрансляционные телевышки. Я обратил внимание на охрану телевышки. Потребуется как-то проникнуть на телевышку, желательно аккуратно, без поднятия тревоги – надо будет подумать, как. Специально натренированный отряд должен будет отработать техники оперативного проникновения на телевышку и оперативного подключения, заведомо подготовленного СВЧ-оборудования. А когда оборудование уже включено, сознание всех людей в зоне охвата такой телевышкой окажется уже под нашим контролем. Так что можно внушить всем сотрудникам, что и куда сообщать по инстанциям, чтобы не поднялась тревога. Осторожно завладев лишь одной телевышкой, можно было бы с её помощью воздействовать на персонал соседних телевышек, оказавшихся в зоне ее воздействия. Таким образом, можно было бы без лишнего шума и без применения грубой физической силы потихоньку завладеть всеми телевышками на территории, для начала, СССР, и такая операция могла бы пройти совершенно незамеченной ни другими государствами, ни силовыми структурами на территории, пока еще не охваченной телевышками. Таким образом, начал вырисовываться концепт совокупности СВЧ-оборудования для усиления мыслей для воздействия на сознание населения с системой ретрансляционных вышек и технологии постепенного расширения территории, охваченной такими вышками. Который предполагал незаметный и постепенный захват власти в нашей стране, а затем и во всём мире таким образом, чтобы нынешние политики оставались бы у власти, но, попав под воздействие наших систем, уже при этом работали бы в нужном нам направлении. Так появилась концепция «незаметной ползучей планетарной коммунистической революции».
<продолжение следует>