Нескончаемый людской поток медленно течёт по тротуару мимо кафешки, стеклом витрин наблюдающей безразлично за переполненным вечерним проспектом. Там стройные уличные фонари щедро льют золотистый свет на замершие в пробке автомобили, и водителям остаётся лишь с тоской наблюдать за более везучими пешеходами. Кажется, что само время на дороге увязло в янтарной ловушке вечности.
Я перевожу взгляд на сидящего напротив. Неуловимые глаза молодого человека тревожно скрываются за грязными волосами, свисающими длинными слипшимися сосульками; дешёвая давно нестираная одежда. Наверное, так и должен выглядеть типичный художник-неудачник. А суетливые движения не находящих покоя худых костистых рук легко приоткрывают тайну о давно утерянной уверенности в себе.
Нервно перекладывая листки электронной бумаги, он подозрительно косится то на меня, то на моего напарника.
— И-и-и... ?
Я небрежно пожимаю плечами:
— Там же всё написано.
— Но-о что... Что-о это значит? — слегка заикаясь, настойчиво гнёт своё собеседник.
— Вы обратили внимание на даты? Где они, конечно, есть...
Художник, вздохнув, привычно откидывает рукой волосы с бесцветных глаз:
— Это-о ничего не проясняет. А-а только запутывает. Как, впрочем, и вы.
Важно киваю:
— А я вам объясню... Когда вы попытаетесь для разнообразия беседы хотя бы слегка довериться нам.
— С чего бы это-о? — Собеседник никак не может совладать с эмоциональным напряжением, отчего по его хилым плечам периодически пробегает нервная дрожь.
— А с того, что мы с вами на одной стороне.
— Ха-а! Подсунув мне-е не вызывающие никакого доверия карточки пластика, вы сразу хотите получить доверие? — Парень брезгливо отталкивает просмотренные листки, и они разъезжаются по столику колодой шулерских карт.
— Ну, почему сразу? Только после ознакомления с интересными новостями, которые, кстати, напрямую вас и касаются...
— Ну-у-у, во-первых — не меня. Моих картин. Во-вторых... Они-и все были украдены из художественного салона. А-а полиция даже искать не стала — "за отсутствием ценности пропажи". И-и хозяин салона, как назло, сразу же куда-то испарился. Ну-у... И-и в-третьих... Я-а сам могу таких же новостных лент целую пачку изобразить. Но-о от этого мне легче не станет. И-и в кармане приятного звона не прибавится.
— То есть, ВЫ нам не верите? — вклинивается в диалог мой напарник, здраво рассудив, что требуется безотлагательная помощь.
— А-а с чего бы мне ВАМ верить? — агрессивно парирует незадавшийся художник.
— Тогда попробуйте назвать хотя бы одну вескую причину, чтобы в этот прекрасный вечер тратить время на нудную беседу с вами? — легко возвращает подачу мой помощник.
Живописец, замерев, задумывается, натужно перетасовывая в голове свои версии происходящего. И только тонкие пальцы со следами впитавшихся в кожу красок нервно барабанят по столику, словно проверяя реальность происходящего. Мы же не спешим прийти на помощь.
Вызвать молодого человека на разговор не составило особого труда — стоило лишь упомянуть, что речь пойдет о его картинах. И пары ни к чему не обязывающих намёков хватило, чтобы навести на мысль о покупке холстов. Как и любой в его возрасте, парень имел изрядно завышенное мнение о собственных талантах, а отсутствие всеобщего интереса к своим произведениям легко объяснял вульгарностью вкусов бестолковой массы.
— Я-а правильно понял? Вы же-е не собираетесь приобретать мои картины? — ожидаемо ставит он вопрос ребром.
— В данный конкретный момент времени мы действительно этого не планируем, — отметая любые сомнения, заверяет напарник.
Я только утвердительно киваю, безжалостно круша нежно взлелеянные воздушные замки.
— Да-а я понял всё!
Быстро переглядываемся с напарником — где-то умудрились проколоться? Мгновенно проматываю в голове места, где могли случайно пересечься с художником. Однако…
— Согласен продать оставшиеся шесть... За полцены! — Смиряясь с неизбежным, протягивает пустую руку собеседник.
Предложение разряжает возникшую было напряжённость. Ха! Ну зачем нам его картины?
— Вы обратили внимание на даты? — продолжаю я, возвращая разговор в нужное русло.
— Обратил. Там полная ерунда. И я понял вашу задумку. Берите за четверть. Больше цену ронять не могу. Мне ещё нужно рассчитаться за комнату и краски.
— Новости подобраны за период в БУДУЩИЕ сто лет, — выделив интонационно, пытается всё-таки достучаться до рассудка художника мой коллега.
Но нищий живописец ничего не слышит, переживая наш категорический отказ скупить по сходной цене оставшиеся холсты оптом. Обхватив голову руками, он о чём-то напряженно размышляет.
— Эй! Очнись. Вернись-ка к нам. — Я легко трясу за сухое плечо.
Слабые отблески надежды быстро истаивают в глазах собеседника, а на смену им прорастают ростки безумия... Наконец наступает психологический момент, когда парня можно брать "тёпленьким".
— Ты понял, о чём речь?
— Розыгрыш? Кто-о вас направил? Друзья? Хотя-а... Какие к чёрту друзья?
Я кардинально меняя тактику:
— Мы из хроно-полиции. Из будущего. Инспектор Лосев. — Тычу пальцем в напарника, и тот, снисходительно усмехнувшись, отвечает утвердительным кивком головы. — А я — старший инспектор Манцев. Новости подлинные. Как ты, наверное, понял из прочитанного — в ближайшее время твоё имя станет узнаваемым, картины войдут в фонды национального достояния сразу нескольких европейских государств. На доме, подвал которого ты сейчас занимаешь, повесят медную табличку: "В этом доме с ... до ... жил такой-то известный художник". Любая твоя картина — через каких-то пять лет — станет стоить целое состояние...
По мере того, как мои слова всё глубже проникают в мечущееся сознание, туман в тусклых глазах начинает постепенно рассеиваться, взгляд приобретает осмысленность, и только брови, уверенно покорив пик высокого лба, ни в какую не желают спускаться вниз.
— Что вы сказали? — Ошалелый взгляд испуганно перепрыгивает с одного непроницаемого лица на другое.
— Привести цитату из Всемирной Энциклопедии изобразительного искусства, изданной в две тысячи сотом году?
Неожиданно он вспыхивает яркой петардой:
— Хватит меня разыгрывать! — Порывисто вскочив, пытается бежать из уютной кафешки, где мы сидим за столиком уже битый час.
Профессионально успеваю перехватить его трепещущую длань:
— Да подожди ты! Убежать никогда не поздно. Но если сейчас убежать, тогда и наступит то самое — безвозвратное поздно.
Художник останавливается, делая сложный выбор — ему, конечно, хочется верить и в это сказочное будущее, которое сулят новостные ленты: о случайных находках его пропавших картин, ставших бесценными шедеврами; и наши льстивые речи. Но здравый смысл, устоявшаяся вера в беспросветную безнадёгу нашёптывают об изощрённом дьявольском обмане и требует поостеречься.
— "Становление", "Уповаете", "Слияние", "Без преград"...
— Как? — Волосы на голове собеседника начинают шевелиться, уподобившись змеям Горгоны. Видимо, моя подача переворошила все устоявшиеся представления живописца о мироздании. — Никто-о… Понимаете, ещё-о никто...
Мы многозначительно молчим, давая паутине растерянности как следует опутать клиента.
— Вы хотите сказать, что знаете названия ещё только моих заготовок? А-а может вы из полиции? А-а я указал их в протоколе?
Слова звучат излишне резко. Видимо, парень пытается найти простое объяснение необъяснимому. Но слезящиеся глаза ждут продолжение сказки.
— Что-о же вы от меня-а хотите?
— Я хочу только, чтобы ты нам поверил. Ни одна, даже самая захудалая газетёнка, вечно страдающая от отсутствия пережаренных фактов, не купилась на этот банальный инцидент. А информации о будущих картинах нет даже в полицейском протоколе. Она присутствует только... — поддавшись искушению, я выдерживаю тягостную театральную паузу, — в твоём БУДУЩЕМ!
— Несколько украденных картин будут найдены в течение этого полувека, — мой напарник указывает на разбросанные по столу газетные статейки, — Ну, ты же прочитал — везде чистейшая случайность... Большая часть не будет найдена ещё и в наше время.
— Ваше-е, это когда?
— Прибавь сотню с хвостиком лет.
— И что? Что вы хотите в нашем времени? Найти все мои картины?
Наступал кульминационный момент. Клиент почти созрел, оставалось только закрепиться. Перебрасывая нить разговора между собой, мы с напарником не даём и секунды на спокойно поразмыслить:
— Нет. Мы намерены защитить.
— От чего-о?
— Понимаешь, кража картин, проблемы с реализацией, гробовое молчание критиков — это всё заговор, инициированный из будущего. Точнее... Из ТВОЕГО будущего.
— Зачем? — Художник наконец-то внимательно слушает. Может, втайне надеясь на объяснение, пускай не совсем безупречно гладкое, но всё-таки объяснение, своих бед... И такое близкое, понятное — он гений, и только злая воля до сих пор мешала реализоваться скрытому потенциалу.
— Цель — манипуляции с ценой на картины.
— Вот, например, кто к тебе обратился о проведении выставки картин?
Перекрёстный разговор давит уже сломленного человека, заставляя всё больше и больше довериться нам.
— Не знаю-у, получил заказное письмо, обрадовался, поэтому даже не поинтересовался. Показалось, вот оно-о — нашлись поклонники моего таланта. Отдал почти все-э свои законченные картины... Самые удачные — пятнадцать штук. До-о этого, за всё время смог продать только четыре. А-а тут пообещали распродать всё в течение месяца. Потом взлом, кража, и всё-о-о... Когда пришёл за компенсацией от кражи, никого не нашёл — ни хозяина зала, ни арендатора-а.
— Это были агенты Темпоральной Художественной Корпорации.
— Неужели-и мои картины настолько дороги в будущем? — Стремительно крепнущая в голосе надежда о многом говорит.
Я незаметно подмигиваю напарнику. А тот отвечает бодрым тычком ноги под столом.
— Не то слово, дороги... Баснословно дороги! — подбрасываю "дровишек" в топку разгорающегося воображения.
Парень уже смотрит на нас, открыв рот. Постепенно согбенность уходит, волосы как будто становятся чуть аккуратней уложены, избавляясь от неряшливых сосулек, и даже одежда начинает расправлять давно окаменевшие складки. Уверенность в себе, только слегка проклюнувшись, стремительно разрастается. Ещё час назад — тусклый и безжизненный — взор приобретает глубину и ясность. Кажется, он начинает зрить сквозь толщу времён.
Наступал нужный психологический момент для реализации:
— Понимаешь, они берут из прошлого малоизвестного художника и "раскручивают" его — кражи, скандалы, утеря картин, купленные отзывы критиков. Всем этим приучают около-художественную тусовку к имени, а затем на нескольких оставшихся картинах, "буквально чудом" избежавших исчезновения, делают ему имя. Публика любит сказки о талантах-неудачниках, восставших из небытия. И это намного проще и эффективнее чем искать истинные таланты. Которые, к слову, уже учтены все и оприходованы Художественными Корпорациями. А для насыщения бездонного изобразительного рынка истинных гениев недостаточно. Поэтому, они уже не ищут таланты. Они творят их сами!
— Не понял. Как это-о... Творят?
Я по памяти начинаю цитировать Всемирную Энциклопедию:
— Достоверно известно о тридцати шедеврах. О месте нахождения пятнадцати украденных среди экспертов ходит самая противоречивая информация. Имеются также репродукции четырех "финальных" полотен, являющихся непревзойденным отражением душевных метаний великого художника в трудный период жизни. Сами картины утеряны. Десять ранних полотен, найденных в разное время, хранятся в частных коллекциях и экспонируются в музеях…
Физиономия художник по мере знакомства с собственной библиографической справкой расплывается в блаженной улыбке. Я буквально вижу, как в немытой голове бодро идёт процесс восстановления было навсегда утраченного Эго…
— Постойте-е! — внезапно выныривает он из убаюкивающих видений и вклинивается в самом интересном месте, — Что вы сказали-и? Самоубийство-о? Я-а не ослышался?
— Нет, — напарник холодно повторяет по слогам, — Са-мо-у-бий-ство!
Лицо собеседника леденеет, щёки быстро теряют недавно обретённый цвет живых роз:
— Как самоубийство-о... Когда-а?
— От этого мы тебя и пытаемся защитить. Понимаешь, — профессионально наседаю я, — Как художник, ты, по большому счёту, бездарь. Ценность твоих картин — тьфу и растереть.
Оценив вытянутость физиономии, слегка сдабриваю шок прозрения:
— Хм-м, то есть имеют малую ценность. И не видать тебе признания, если бы не вмешательство Темпоральной Художественной Корпорации. Руками своих хроно-агентов, действующих в этом времени, была организована выставка, потом кража, а затем устраивая периодическую шумиху в СМИ и расчётливо подпитывая её в течение нескольких лет, переведёт твои картины из разряда мало-художественного мусора в шедевральные произведения искусства начала двадцать первого века.
На молодого человека уже нельзя смотреть без слёз. Процесс нарождения нового гения стремительно обращается вспять.
— А позже с помпой будет открыт основной "тайник" с пропавшими картинами, и всё будет распродано с максимальной выручкой. Вот так-то. Это всего лишь бизнес... Из пустоты.
Траурно помалкиваем, давая несостоявшемуся гению от мольберта и красок как следует прочувствовать всю подлость Темпоральной Корпорации.
— Что-о вы от меня хотите? — убито спрашивает он.
— Заявление и показания на хроно-агентов Корпорации. Фактура у нас собрана, и уж мы быстренько предъявим им обвинение и пересажаем. Темпоральное мошенничество и доведение до самоубийства сурово карается в наше время.
— Доведение?
— Ну конечно... С чего бы ты стал бросаться под вечерний поезд в столицу? Живой ты им не нужен. Ожидается начало поступления основной прибыли. Ценность представляют только ограниченные партии "товара", а за свою жизнь сколько ты мог бы "наваять"? Тысячи, при их известной ценности в полтинник. — Мой коллега по цеху покровительственно усмехается.
— Я -а правильно понял — оставшись жить, останусь нынешним, никому неизвестным мазилкой?
— Абсолютно точно! Как бы это цинично ни звучало.
Художник задумывается, и мы уже теперь не торопим, ожидая решения.
— А убить меня они не могут?
— Тут, понимаешь, какая штука. Всё сложно с этими хроно-полями, устоявшейся реальностью и хроно-сдвигами. В общем, процесс должен идти как бы сам собой, без прямых насильственных действий из будущего. Свобода воли, так сказать.
Я заботливо пододвигаю чистый лист бумаги и ручку:
— Пиши…
— Сколько мне осталось? — нервно перебивает жертва темпорального заговора.
— Десять дней. И ты их потратишь на четыре полотна, ставших венцом всей жизни.
Художник некоторое время молчит… Наконец, на что-то решившись, встаёт:
— Я понял, прощайте. Никаких заявлений. Я выбираю известность. Моё имя останется жить в веках.
Парень, не прощаясь, быстро убегает. Что ж... Четыре ещё не созданных "шедевра" ждут своего воплощения.
Переглядываемся с напарником. Он усмехается краешками узких губ. Я оплачиваю счёт, и мы выходим на ночную улицу. Поток пешеходов иссяк, пробка на дороге рассосалась, и только уличные фонари продолжают заливать всё вокруг янтарным светом. Кажется само время не торопится приближать прекрасное завтра.
Я достаю хронофон:
— Два хроно-агента требуют эвакуацию. Закладка произведена. Можно начинать операцию по вскрытию хранилища…