Глава 74
На следующий день де Лапотри распорядился препроводить Ла Порта в специальную комнату для допросов с пристрастием.
— Знаете ли вы, господин Ла Порт, для чего нужны вот эти предметы? — спросил он заключённого, обводя рукой многочисленные приспособления, придуманные святой инквизицией.
— Знаете ли вы, господин де Лапотри, какова девичья фамилия покойной матушки Его Преосвященства кардинала де Ришельё? — спросил в свою очередь Ла Порт.
— Её фамилия Ла Порт, — бесстрастно ответил де Лапотри.
— Именно, — подтвердил Ла Порт. — Я прихожусь господину кардиналу…
— Я знаю, — перебил его Лапотри. — Господин кардинал с грустью поведал мне, что многие его родственники часто не оправдывают его надежд, так что он напрасно по молодости оказывал им свою протекцию. Он смирился с мыслью о потере некоторых из них во благо государству и монархии.
— Я знаю, что кардинал не слишком дорожит своими родственниками, — ответил Ла Порт. — Если бы это было не так, мне не пришлось бы оплакивать мою покойную крестницу Констанцию Бонасье.
— Его Преосвященству приходилось во благо Короля жертвовать родственными чувствами и по отношению более близких родственников, — равнодушно ответил Лапотри. — Вы не проймёте меня этим. Так что обсудим эти великолепные приспособления. Вот это, например, называется «Испанский сапог». После него вы сможете надевать обувь намного меньшего размера, нежели носите сейчас, правда, не без болезненных ощущений. Впрочем, я высказываю лишь предположение. Никому из тех, кто примеривал эти сапожки, никакая другая обувь уже не понадобилась. Мы не выпускаем калек. Если признание придётся вытаскивать из вас с помощью таких приспособлений, вам уже не представится возможность выйти отсюда. Во имя спокойствия государства мы не должны волновать народ свидетельствами о методах развязывания языков у врагов Франции.
— Можете не продолжать, я догадываюсь о предназначении всех этих приспособлений, — ответил Ла Порт.
— Самое смешное состоит в том, что ваше мученичество не имеет никакого смысла, — продолжал Лапотри. — Её Величество уже рассказала Его Преосвященству о содержании абсолютно всех писем, написанных ей, а также всех писем, полученных ей за последние полгода. Так что вы спокойно можете рассказать то же самое. Это лишь поможет кардиналу поверить ей и избавит её от лишних неприятных бесед, а вас – от более чем неприятных допросов, конца которым, я думаю, вы будете дожидаться с нетерпением даже в том случае, если конец допросов будет для вас означать смертную казнь.
— Я не думаю, что Его Величество одобрит пытки и казнь верного слуги Её Величества, — сказал с сомнением Ла Порт.
— Не одобрит, конечно, поскольку он очень добр к своим подданным, — согласился Лапотри. — Но он не даром называется Людовиком Справедливым. Для него справедливость превыше всего. А справедливость требует того, чтобы изменники были казнены. Так что он, скрепя сердце, подпишет такой приговор.
— Если у вас есть доказательства моей измены Королю или Франции, предъявите их мне, — возразил Ла Порт.
— Его Преосвященство соизволил предоставить вам возможность спасения своей жизни и даже своей должности и своего состояния, но лишь путём чистосердечного раскаяния, — сказал Лапотри. — Если я вам предоставлю доказательства вашей измены, ваше признание не потребуется, и у вас не останется шанса на спасение.
— Но по какой причине вы полагаете, что я знаю содержание писем, которые писала Королева? — спросил Ла Порт.
— Вы их передавали по назначению, — ответил Лапотри.
— Но они были запечатаны, — возразил Ла Порт.
— Вами, — уточнил Лапотри. — Ведь вы исполняли обязанности секретаря, шифровальщика и личного почтальона Королевы. Если как почтальон вы могли не знать содержания писем, то в качестве секретаря вы должны знать все письма, подиктованные ей, а как шифровальщик вы просто обязаны знать содержание тех писем, которые были зашифрованы.
— Но Её Величество отнюдь не все письма велела шифровать, — возразил Ла Порт.
— Хорошо, мы ограничимся тем, что вы сообщите нам содержание только тех писем, которые вы лично зашифровывали, — согласился Лапотри. — Между прочим, для чего Королеве понадобилось их шифровать?
— Этим письмам предстояло направиться к родственникам Королевы, проживающим в других государствах, — ответил Ла Порт. — Её Величество не желало, чтобы в случае, если письма попадут в чужие руки, кто-то смог бы ознакомиться с её личными семейными делами. Разве Королеве не дозволено переписываться с братом, или с тётушкой? И разве она не имеет права принять меры для того, чтобы семейные разговоры не стали достоянием досужих сплетников?
— Итак, вы согласны ознакомить нас с содержанием тех писем, которые вы шифровали? — повторил вопрос Лапотри.
— Если, как вы говорите, Её Величество сообщила кардиналу содержание всех её писем, тогда я ничего не имею против того, чтобы также сообщить содержание этих писем, — сказал Ла Порт.
— Я вас слушаю, — сказал Лапотри, обмакнув перо в чернильницу и приготовившись записывать.
— Вы меня не поняли, — уточнил Ла Порт. — Я имел в виду, что в случае, если Королева рассказала содержание писем кардиналу, тогда я, пожалуй, смог бы пересказать содержание этих писем, но только лишь кардиналу, и только лишь в присутствии Королевы, и лишь после того, как она подтвердит, что она уже не делает из этого тайны и согласна, чтобы я рассказал об этом тому, кому она уже всё это пересказала.
Лапотри с ожесточением швырнул перо на стол.
— Ле Манж! — воскликнул он.
В двери вошёл стражник.
— Отведите господина Ла Пота в карцер, — сухо произнёс Лапотри и вышел из комнаты для допросов.
Ночью Ла Порта разбудили и не дав времени окончательно проснуться, отвели в карету, которая поехала по местам, где совершались смертные казни. Поскольку при Ришельё в военное время государственных преступников чаще всего казнили ночью, чтобы избежать лишних волнений толпы, у Ла Порта были все основания предполагать, что его везут на казнь. Сначала карета миновала угол церкви Святого Павла, затем кладбище Святого Якова, затем Гревскую площадь и Трауарский крест. Каждое из этих зловещих мест заставляло сердце Ла Порта учащённо биться, а лоб его обливаться холодом. Всё же после того, как последнее из зловещих мест карета миновала без остановки, Ла Порт понял, что сегодня, быть может, его ещё не казнят. Путь кареты завершился во дворе Пале Кардиналь, дворца кардинала. Первый министр решил сам допросить своего родственника.
В комнате, куда препроводили Ла Порта, восседал в мягком кресле сам Ришельё, по левую руку от него сидел хранитель печати канцлер Пьер Сегье, герцог де Вильмор, по правую руку восседал государственный секретарь Сюбле де Нуайе, который состоял в Ордене иезуитов, о чём Ришельё не был осведомлён.
— Господин Ла Порт! — воскликнул Ришельё и чуть ли не бросился обнимать узника как своего лучшего друга. — Я рад видеть вас у себя в гостях, но огорчён теми обстоятельствами, которые нас свели в столь поздний час, здесь и сейчас.
— Не могу ответить тем же, господин первый министр, — ответил Ла Порт. — Мне кажется, вы собираетесь задавать мне вопросы, на которые, боюсь, я не смогу ответить, не нарушая служебных обязанностей пажа Её Величества, и не заходя за границы дозволенной скромности в отношении августейшей персоны, уважение к которой запрещает любому смертному интересоваться тем, о чём Её Величество не соблаговолила уведомлять кого-либо по своей собственной воле.
— Всё так, дорогой Ла Порт, всё так! — согласился Ришельё. — Но вы забываете, что существует воля Его Величества Короля Франции, против которой воля Её Величества Королевы ничего не значит.
— Так значит, вопросы, которые вы будете задавать мне, исходят от Короля? — спросил Ла Порт.
— Именно так, — подтвердил кардинал.
— В таком случае мои ответы предназначены лишь для ушей Его Величества, и я готов ответить ему в отсутствии других свидетелей, — ответил Ла Порт.
— Подумайте, какая глупая преданность той, которая и не думает вами дорожить! — усмехнулся Ришельё. — Послушайте, Ла Порт. У вас нашли всего лишь пятьсот ливров. Это всё ваше состояние? Всё, что вы заслужили на службе у Её Величества?
— Это, действительно, была большая часть моего состояния на сегодняшний день, но я служу не ради денег, а ради чести служить моей Королеве, — с достоинством ответил Ла Порт.
— Такой человек, как вы, заслушивает большего, несомненно, и если мы договоримся, я готов взять вас к себе на службу с гораздо большим содержанием, считая со дня вашего задержания в Бастилии, — сказал Ришельё, лучезарно улыбаясь.
— Вынужден отклонить столь лестное предложение, Ваше Преосвященство, поскольку я уже состою на службе у персоны, занимающей несколько более высокое положение, чем вы, — ответил Ла Порт, понимая, что, быть может, подписывает себе смертный приговор.
— Вы ошибочно полагаете, что заняли должность при Королеве без моего на то соизволения? — усмехнулся Ришельё. — Вы ошибочно полагаете, что Королева более могущественна, чем первый министр? Послушайте, господин почтальон, шифровальщик, секретарь и камердинер августейшей особы, вы совершенно не разбираетесь в политике, так и не пытайтесь в ней разобраться. Если, как вы сказали, Королева занимает более высокое положение, чем я, пусть она прикажет, чтобы вас отпустили на свободу, чтобы перед вами извинились за то, что вам довелось претерпеть, а главное, чтобы с вами не поступили так, как я намереваюсь поступить. Посмотрим, насколько это ей удастся.
— Я имел в виду не фактическое могущество, — ответил Ла Порт, бледнея и покрываясь потом. — Я лишь сказал, что Её Величество является олицетворением монархии наряду с Его Величеством, а все остальные – только лишь их подданные.
— Ваша поправка принимается, — миролюбиво сказал Ришельё. — Я ничуть не снимаю с себя звания подданного Её Величества, так же, как и Его Величества, но мой долг, долг первого министра Франции – защитить монархию, защитить интересы Короля, и в конце концов даже защитить саму Королеву от неё самоё, и от тех опрометчивых поступков, которые она может совершить под влиянием её мнимых подруг и мнимых друзей, ввергая её в заговоры, которые могут закончиться плачевно даже для неё. Поскольку, как вы понимаете, августейший брак до настоящего времени не оправдывает своего главного назначения. У Его Величества до сих пор нет наследника. Королевство не может существовать при постоянной угрозе того, что оно перейдёт в руки Месье, поскольку фактически к власти вернётся Королева-мать. Вы хотите для Франции появление нового маршала д’Анкра? Хотите изменения политического курса на подчинённо-союзнические отношения с Испанией и Нидерландами? Вы хотите раскола страны? Отделения Ла Рошели, Лотарингии, Наварры? Хотите окончательного разрыва с Савойей? Этого вы добиваетесь? Хотите, чтобы наши острова и побережье отошло Англии и Испании, а приграничные области отошли нашим воинственным соседям?
— Я лишь служу моей Королеве, — тихо сказал Ла Порт.
— Так послужите ей, сделайте для неё то, что Его Величество и я тщетно пытаемся сделать для её же блага! — воскликнул Ришельё. — Уговорите её покаяться и отказаться раз и навсегда от попыток вмешательства в политику! Её долг – любить Короля и рожать принцев и принцесс. А она занимается интригами вместе с этой интриганкой де Шеврёз!
— Не мой удел – поучать Её Величество, — скромно ответил Ла Порт.
— Разумеется, — ответил Ришельё. — Но разве не ваша обязанность была удержать Королеву от опрометчивых шагов в ущерб Королю?
— Я не могу знать, какой ущерб будет нанесён Его Величеству Королю тем, что Её Величество Королева продолжает общение с тем, кто ей дорог, — уклончиво ответил Ла Порт. — Имею ли я право удерживать Королеву от общения с её братом, свекровью, свояком, кузенами и кузинами?
— Итак, вы подтверждаете, что Королева переписывалась с Королём Испании, с Королевой-матерью, с Месье, с Генриеттой Французской и с герцогиней Савойской? — обрадованно сказал Ришельё.
— Я ничего такого не утверждал, я лишь сказал, что Королева, на мой взгляд, имеет право на родственные чувства и на их проявление, — поспешно поправился Ла Порт.
— Послушайте, любезный Ла Порт, — миролюбиво проговорил Ришельё вновь мягким голосом. — В конце концов ведь долг подданного велит вам подчиняться распоряжению Короля. А Его Величество распорядился, чтобы вы рассказали то, что уже рассказала ему и мне Её Величество Королева Анна. Вам следует попросту подтвердить своими показаниями её признание, что облегчит и вашу участь, и участь Её Величества.
— Я не могу подтвердить то, о чём ничего не знаю, — продолжал упорствовать Ла Порт. — Для того, чтобы подтвердить то, что сказала Королева, я должен знать, что именно она сказала, а, кроме того, я должен быть совершенно уверен, что именно это она и сказала. То есть я должен услышать о неё самой, что именно она рассказала Королю и вам, чтобы подтвердить это.
— И вы полагаете, что подобное подтверждение может значить хотя бы что-то? — спросил с усмешкой Ришельё. — На этих условиях вы можете подтвердить любую ложь, с таким же успехом вы могли бы просто заявить мне: «Я подтверждаю всё то, что скажет Её Величество и отрицаю всё то, что отрицает она».
— Именно эту формулировку я хотел бы вам предложить, за неимением лучшей, — покорно согласился Ла Порт.
— Меня не устраивает такая формулировка! — раздражённо крикнул Ришельё. — Короля не устраивает такая формулировка, вы слышите? Его Величество Король Людовик XIII желает услышать от вас не такую общую формулировку, а детальный перечень всего того, о чём его дражайшая августейшая супруга Королева писала и шифровала с вашей помощью, куда именно, что именно, когда, кому, понимаете ли вы меня?
— Я вас прекрасно понимаю, Ваше Преосвященство, но и вы поймите меня, — продолжал упорствовать Ла Порт. — Я не могу клеветать на Королеву.
— Вас никто не просит клеветать, — оборвал его Ришельё. — Говорите правду.
— Правду я уже сказал, — упрямо ответил Ла Порт. — Мне нечего сообщить, поскольку я не знаю, что сообщила Королева, а всё то, чего она не сказала, не было, поскольку я полностью согласен с её мнением на эту тему.
— Уведите этого болвана обратно в Бастилию, — отрезал Ришельё и дал знак, что допрос окончен.
Сюбле де Нуайе вышел в двери, пригласил конвой, который вывел Ла Порта и отвез обратно в Бастилию.
(Продолжение следует)