Художницу Марию Примаченко, работавшую в стиле примитивизма, большому миру открыл Сергей Параджанов, приятельствовавший с ней. В 2011 году его племянник, режиссер Гарик Параджанов снял о ней документальный фильм «Прима».
«Болотня входила в меня аистом на крыше, вышивкой матери, печальной девичьей песней, утренним туманом… Но нет ей конца, моей Болотне, и кажется мне, что в каждом дереве, в каждой капле дождя не только Болотня, но и вся моя родина, голоса далёких людей, песни, которых я не знаю…» - это слова откровения Марии Аксентьевны Примаченко (Приймаченко), появившейся в 1936 году во время кампании по поиску народных талантов и впоследствии удостоенной звания заслуженного деятеля искусств Украины, лауреата Государственной премии имени Тараса Шевченко. Ее работы имели большой успех на Всемирной выставке в Париже, где художница получила золотую медаль. Сегодня работы Примы хранятся в частных коллекциях и музеях мира.
Мария Примаченко родилась под старый новый 1909 год в полесском селе Болотня Киевской области под Старый Новый 1909 год. И прожила она здесь почти всю свою жизнь… Её мать Параска Васильевна была из своих, болотненских, а отец Аксентий Григорьевич сиротой из соседнего села пришёл в дом жены «в приймы» – отсюда и фамилия. С детства Мария при маме и бабушке – Параска вышивает, бабушка расписывает затейливым узором писанки – пасхальные яйца.
Когда девочке исполнилось семь – девять лет, впоследствии она и сама не помнила точно, соседка руганью из-за накинутой на её забор тряпки до смерти испугала Марию. Сильнейшее потрясение привело к хромоте. Так и жила покалеченной, преодолевая в душе горечь, обиду на людей, но своими работами вызывая вовсе не жалость, а восхищение.
С юности слава о руках Марии шла по округе: она стала одной из самых больших искусниц по выпечке пряничных фигурок из теста, обшивала всю Болотню – как у кого свадьба или праздник – все к ней. Мария только спросит, какой фасон хочет заказчица, приложит к фигуре женщины отрез ткани и – без всяких выкроек – просто порвёт эту ткань, тут же на машинке сострочит.
Исстари быт на Украине был сказочно живописен. Ещё в жилищах трипольской культуры II тысячелетия до н. э. стены около дверей и окон украшались орнаментами, связанными с языческими верованиями. На хатах, обмазанных глиной и побеленных снаружи и внутри, возникала яркая настенная роспись. Любовь к цвету, декоративному силуэту вылилась в мощное уникальное искусство – «народную фреску». И в вышивку, ковры, резьбу по дереву и кости, выбивание на льняном полотне… Расписывались не только сельские хаты, но и дома горожан, усадебные постройки, кельи монахов.
Исследователь народного искусства Виктор Михайлович Василенко отмечал, что мотивом росписи стал растительно-цветочный орнамент: простой, строгий, геометризованный, в нём выразилось наивное восприятие природы, и сложный, причудливый, построенный на множестве оттенков, весь в гибких и плавных движениях, как воспоминание об украинском барокко XV II-XVIII веков на Днепропетровщине и Киевщине. Самым удивительным в этих росписях были, конечно, природные краски. В дело шли цветы, ветки и кора яблонь, глина… Чтобы получить синюю, брали для настойки лепестки голубых подснежников, жёлтую делали из лука, зелёную – из цветков махровой мальвы, красную – из жжёной охры. Разводили краски на жидком молоке с водой, с добавлением клейстера, чтобы сделать их прочными. Вместо кистей использовали тростниковую рогозу, кошачью шерсть, иногда работали просто пальцем. Позже появились краски анилиновые, что делало такую роспись грубее, резче и менее ценной. …Однажды семнадцатилетняя Мария пасла на лугу гусей, набрала в реке синей глины, смешала с водой и пережжённым торфом и расписала себе хату. И тут же получила заказ на роспись печки у соседей. В тех местах дома были не глинобитные, а срубленные, поэтому и расписывали, как правило, только печь. Работа вызвала такой восторг, что с ней расплатились поросёнком – и это в голодные годы! Та свинья кормила Примаченко своим потомством несколько лет.
Потом нашлась работа в экспериментальной мастерской при Киевском государственном музее – это были годы украинского ренессанса. В Киево-Печерской лавре, где она работала в тот период, встретила красивого красноармейца, оказалось – односельчанин. Недолгим было счастливое замужество за Василем Маринчуком, он погиб в одной из атак на Первом Украинском фронте, так и не узнав, что родился сын Фёдор, унаследовавший трудолюбие и талант матери. Со временем проявился ещё один яркий дар Марии Авксентьевны – предвидение.
Накануне освобождения Киевщины в сентябре 1943-го увидела она сон, как белые лебеди гнали чёрных птиц.
Свидетели подтверждали: Мария, жившая в 30-километровой Чернобыльской зоне, предвидела катастрофу 1986 года, задолго до неё рисуя четырёхглавых, трёхглавых, двуглавых птиц. Когда Чернобыльская станция горела и мимо их дома мчались пожарные и военные машины, шли обозы с эвакуированными, Мария сказала Фёдору: «Никуда не поедем. Иди, прищепи черенки. А потом садись и малюй, чтоб люди видели, какая на земле красота была». Так и остались в родном селе. Парадоксально, но многим другим такое решение вышло боком.
Все жители зоны получили по 500--600 гривен компенсации – село спивалось на тех деньгах. Киносценарист Александр Рожен, автор сценария фильма «Птицы гнезда Марии», рассказывал о том, как женщина из райцентра Иванков приезжала к Марии и Фёдору, учила, какие принимать меры безопасности. Дескать, на ноги надо надевать целлофановые пакеты, без конца мыться. Мария в ответ написала корову. Обыкновенную, а не стилизованную как обычно. На её копытах, рогах и хвосте были целлофановые пакеты, и она паслась на лугу с радиоактивной травой. Мария и вправду нарисовала много картин, оставшись в селе. Создав потрясающую «чернобыльскую» серию, разошедшуюся по всему миру. Удивительные работы Примаченко – это не только предвидение катастроф и отзвуки народных сказок. Некоторые её композиции навеяны причудливыми рисунками щелей, трещин потолка, глиняного пола. Бытовой сюрреализм дополнял её собственные фантасмагории. Несмотря на то, что в целом мир Марии смягчал зло и дисгармонию (её льву хорошо в колосьях пшеницы, он становится добрым), иной раз её звери и птицы свирепы: у них оскалены пасти, разинуты острые клювы. Но примаченковская опоэтизированная реальность носила прежде всего черты человеколюбия.
– Почему во многих ваших произведениях нет людей? – спрашивали её.
– Как это нет? Они есть… люди.
– Где же в рисунках люди?
– Люди всегда есть в них. Это – я.
Проявление «людины» – человека – это усыпанный цветами крокодил, зайцы-музыканты, цапля-аристократка, лягушки- наездницы, бараны, встающие на задние ноги и обнимающие друг друга… Цветы, склоняющие свои головки-чаши к животным и птицам, словно беседуя с ними… И всё выполнено не так пестро и размашисто, как в старину, а каллиграфически тонко и виртуозно. Вот как рисует Марию Авксентьевну в конце жизни Григорий Островский в книге «Добрый лев Марии Примаченко»:
«Красива она мягкой и чистой лепкой лица, светящимися глазами». Александр Рожен дополняет её образ: «Помню руки её с грязноватыми ногтями, руки настоящей труженицы». В своей хате из кирпича и шифера, где были сени, кухня с большой печью и газовой плитой, две комнаты (на стенах фотографии Юрия Роста, долгие годы дружившего с Примаченко, и иконы в богато вышитых рушниках), она работала до самой смерти.
Последние годы Мария уже не вставала, а потом и не говорила. После ухода матери в 1997 году Фёдор перенёс инсульт и вскоре умер. Когда лежал в больнице, после нежданного визита тогдашнего Президента Украины Виктора Ющенко неизвестные ворвались к Примаченкам, сбили с ног жену Катю, ударили сына Ваню по голове и заперли в пристройке. Грабители искали несуществующие «ющенковские миллионы», но унесли несколько сотен работ Марии, береженных для музея, до сих пор не открытого.
…На её могиле в сыром уголке болотнянского кладбища, выбранного не в том месте, где она хотела, стоит мраморный памятник с изображением одной из Марииных птиц. А рядом – луга, поросшие калиной, ивняком, ольхой, высохшая речка Болотнянка, превратившаяся в ручеёк…
2016