«Мир содрогнется, когда русские вспомнят своих богов»
Ф.М. Достоевский
Глава 1.
На дворе был холодный ноябрьский день 1941 года, когда немцы колонной неспешно въехали в деревню Крюково по размокшей от стужи дороге. Привычную тишину нарушал неприятный танковый лязг гусениц «Тигров», пробуксовывавших на подъемах к покосившимся опустевшим дворам. Следом за ними показались, измазанные грязью, бронетехника, тяжелые мотоциклы и грузовые автомобили, из которых, как разъяренные муравьи, выбежали солдаты с овчарками. Они принялись тут же обыскивать дома и сгонять на центральную площадь местное население. Гауптман Отто Шальц, затушив сигарету, с прищуром смотрел на этих напуганных жителей, которые содрогались от каждого звука чужеземной речи, похожей на лай собак. Благо, что некоторые из них могли верно перевести его слова своим товарищам, иначе это грозилось перейти в настоящую головную боль, сопровождающую немецкого офицера от безграмотности местных:
- Немецкий народ вам не враг. Мы пришли сюда, чтобы освободить вас от гнета вашей партии и подарить вам свободу. Тот, кто окажет нам помощь, будет жить хорошо. Но тот, кто примет сторону партизан, будет повешен или расстрелян. - Закончил офицер, обводя взглядом толпу, которая обменивалась немыми взглядами друг с другом, а после, о чем-то перешептываясь, направилась по домам. - До чего же эти русские идиоты… Как же я устал. Надеюсь, вы осмотрели эту деревню и готовы предложить мне что-то подходящее для комфортного проживания, - молвил Шальц, глядя на своего обер-лейтенанта, который тут же охотно кивнул в ответ.
- Есть парочка мест. Но все же самым безопасным считается вон тот домик на окраине, - кивнул молодой светловолосый паренек, указывая в сторону подъема, - оттуда вся деревня как на ладони.
- Как и сам дом? Уверены, что к нему не так легко подобраться?
- Более чем. С заднего двора начинается болото, по другую сторону отсюда - лес. Соседние дома пустуют, поэтому в них мы разместим пару пулеметчиков. Так что не то, что партизаны, сама мышь не проскочит незамеченной, - улыбнулся обер-лейтенант, провожая офицера к его автомобилю.
- Что ж, это громкое заявление. Не спускайте глаз с этих местных. Нам нельзя допускать критических ошибок, ведь впереди Москва. И помните, что лес близко, а в лесу - партизаны. Хорошего вечера.
- Хорошего вечера, герр гауптман! - отчеканил парнишка, а после удалился в комендатуру для обработки полученных списков жителей, чтобы к завтрашнему утру подготовить для них необходимый фонд работ на благо немецкой армии. Да, с приходом новой власти здесь начиналась новая жизнь.
Когда автомобиль остановился напротив выбранного дома, Шальц, поправляя фуражку, медленно вышел из салона, осматриваясь по сторонам. Да, место и правда неплохое, только вот какое-то заброшенное и нелюдимое на первый взгляд. Подойдя ближе к старому деревянному забору, офицер заметил висящий бычий череп, отчего из любопытства коснулся его пальцем.
- Герр гауптман! -испуганно молвил молодой адъютант, не заглушив двигатель автомобиля, - что-то мне подсказывает, что это гиблое место…
Не стоит ходить туда…
- Я не думал, что ты такой трусишка, Ганс! - засмеялся Отто, глядя на побледневшего парнишку, - наверняка его повесили сюда местные жители, чтобы нас напугать. - Он снял череп с деревяшки и выбросил его со склона, - видишь? Из трубы идет дым, а значит там кто-то живет. Возьми мои чемоданы и следуй за мной.
- Герр гауптман, но… - Нерешительно молвил Ганс, глядя на череп, напоминающий собой теперь уже белое пятно внизу склона, сжимая руль крепче. - Я чувствую, что…
- Ты слышал меня? Немецкий солдат никогда не должен показывать свой страх врагу и уж тем более верить во всякие суеверия. - Шальц, пройдя дальше, изучал взглядом ничем непримечательный двор, на заборе которого сушились глиняные горшки и чугуны, а на веревках – выстиранная одежда и носовые платки. Определенно, в этом деревянном доме кто-то жил, но только почему никто не показался?
Сбив на порожке грязь с сапог, Отто постучал во входную покосившуюся дверь, готовясь к возможной встрече с жильцами. Но в ответ была мертвая тишина. Усмехнувшись, Отто приложил свое ухо к двери, прислушиваясь к звукам внутри дома, но по-прежнему все было тихо. Тогда, вздернув курок, офицер дернул дверь, которая оказалась не заперта, отчего мужчина удивился: этот таинственный житель не только не боялся мародеров. Он не испытывал страха перед завоевателями этой страны. Хотя, все могло обстоять иначе: этот самый хозяин, увидев немецких солдат, попросту сбежал в лес, оставив ужин на печи.
Зайдя в коридор, Шальц увидел подвешенные пучки сухих трав и грибов к потолку, тут же громко чихнув от обилия запахов.
- Вы всегда оставляете грязь на пороге, когда приходите в гости? - послышался девичий недовольный голос, а его обладательница с укором смотрела на офицера, стоя за его спиной. Отто вмиг развернулся, направив дуло Маузера на девушку, сразившую его своим тяжелым взглядом. Ее большие серые глаза, обрамленные пушистыми ресницами, будто поглощали окружающий свет, как Луна лучи яркого Солнца. Девушка, как и все встречавшиеся ему русские красавицы, была высокого роста, статная, со светлой кожей и заплетенными в две косы волосами цвета пшеницы… Тут же теряясь и убирая оружие обратно, Отто снял фуражку со своей головы, стыдясь своей неловкости.
- Добрый вечер, фройляйн.
- Меня зовут Влада.
- Отто. Простите, я просто… Вы владеете немецким? - пожалуй, этот факт удивил его куда больше, чем ее внезапное появление. И как он не услышал ее шагов?
- Я знаю много языков, - загадочно ответила она, проходя дальше в комнату и мешая кочергой дрова в печи. - Зачем пожаловали? - вновь она посмотрела на офицера, который все еще в ступоре стоял в коридоре. Его же адъютант, заносящий вещи в комнату, был бледен, как сама смерть, ведь тот самый бычий череп снова висел на воротах.
- Тем и хорошо. Мне понравился ваш дом, поэтому отныне я буду жить здесь до той поры, покуда нас не перебросят дальше. На Москву.- Шальц выглянул в окно, а после, пригладив свои светлые волосы, прошел в комнату, осматриваясь по сторонам. Кажется, он все-таки удачно устроился на ближайшее время…
Глава 2.
Отныне спокойную жизнь простых деревенских людей нарушали чужая речь, звук проезжающей техники, лай лютых овчарок и вечерние концерты губной гармошки. Несмотря на автоматные очереди, периодически раздававшиеся в стороне леса, немцы вели себя размеренно и невозмутимо, продолжая готовиться к наступлению на вражескую столицу.
Отто, выбросив окурок сигареты, вдохнул полной грудью свежий ноябрьский воздух, глядя вдаль на осенний пейзаж. Все же здесь было очень красиво: березы и ели покрылись серебристой вуалью, качаясь от легкого ветра; река по краям затянулась тонкой коркой, а воздухе слышалась угасающая трель мелких пташек. Близилась зима, но немцы были уверены в том, что Рождество они встретят в стенах векового Кремля на костях побежденных.
- В последнее время ты все больше и больше вышиваешь. - Нарушил тишину Шальц, возвращаясь в комнату и громко кашляя от холодного воздуха, - что это за интересные узоры? - его ровные пальцы коснулись незатейливой, вышитой красными нитками буквы «Х» со штрихами на концах.
- Оберег Морены. - Беспристрастно ответила Влада, продолжая делать аккуратные стежки, склоняясь над тусклой лучиной.
- Морены? - слышится тихий смех Отто, смотрящего с улыбкой на своего адъютанта, - это что, русская богиня?
- Нет. Славянская.
- Разве в этом есть какое-то отличие? - непонимающе посмотрел на девушку офицер, подняв свои густые брови кверху от удивления.
- Да. У нас нет русских, украинцев и белорусов. Мы все - славяне. Братья. В этом-то все и отличие.
- Хорошо. - Усмехнулся офицер, отходя к окну и складывая руки за спину в замок, - и от чего же эта ваша богиня оберегает? Судя по всему, не от врагов.
- А ты не суди так быстро. Недаром говорят, что на каждую силу найдется еще большая сила, когда придет время.
- И как же выглядит эта «сила»? - с интересом спросил адъютант, глядя то на рассказчицу, то на Шальца.
- Морена? - улыбнулась Влада, замерев на месте, - это богиня Зимы. Она является в образе красивой женщины с белой, как снег, кожей и черными, как ночное небо, волосами, обрамленными серебристым кокошником. Ее верные спутники - волки, так что, если услышите вой вдалеке - бегите.
- Что за детские сказки? Хочешь сказать, что она остановит великую немецкую армию на подступах к Москве? - громко засмеялся Отто, разворачиваясь к девушке лицом, - хотел бы я на это посмотреть!
-Страшная смерть настигнет того, кто окажется в ее ледяных объятиях…- Таинственно ответила Влада, продолжая спокойно вышивать красными нитками, пробурчав тихонько под нос. - А раз хочешь, значит увидишь…
Глава 3.
Жестокость и насилие - это своего рода заряженные курковые однозарядные пистолеты в руках опытных дуэлянтов: того, кто пускает их в дело, они ранят больней, чем его противника. И могут даже убить.
Трепетно разложив в темном еловом лесу подношения, Влада всем сердцем просила Морену помочь. Помочь ей отомстить не только за весь славянский род, за мирных жителей, за родной отчий дом, что сейчас сожгли дотла, но и за того, кого она любила больше всего на свете. За партизана Ваню…
Влада помнила, как в один из ясных вечеров со стороны злополучного леса снова разнеслась автоматная очередь, перебиваемая лаем голодных овчарок. Тогда, по лесной тропинке раненые, грязные и оборванные шагали плененные партизаны. Уже в центре площади немецкие солдаты торопливо вкапывали деревянные столбы, с которых свисали веревки, а тот самый Отто, что открыто насмехался над славянскими богами, с улыбкой смотрел на приближающихся бойцов. Он не слушал ее мольбы, он игнорировал ее просьбы и заклинания, стараясь сделать как можно больнее, каждой командой сильнее и сильнее разрывая ей сердце.
Сначала Шальц велел расстрелять каждого десятого жителя деревни за то, что они тайно передавали необходимые сведения партизанам. Дальше последовала незавидная участь и для самих пленников, чья деятельность была вскрыта - всех пятерых повесили на столбах, а самого Ивана безжалостно приколотили гвоздями к стене деревянного дома Влады, выпустив в него пару свинцовых пуль напоследок.
- Существует только один христианский бог, ведьма! - бросил рыдающей девушке Отто, убирая пистолет обратно, - видишь? Твои боги отвернулись от тебя, потому что правда на нашей стороне! И ты сама сейчас это увидишь!
Она помнила, как оставшихся жителей загнали в ее дом, тут же поджигая его из огнеметов и расстреливая каждого, кто пытался спастись от смертоносного огня из окон или двери. Даже сейчас, сидя в лесу, она все еще слышала внутри себя детские крики, плач, предсмертные стоны обгоревших людей и звук обрушения крыши, которая и погребла под собою всех тех, кто был ей дорог. Почему немцы позволили ей уйти, девушка и сама не до конца понимала. Наверное, чтобы всю свою жизнь она помнила и мучилась от собственного бессилия и от божьего равнодушия. Но только Влада, как истинная русская женщина, сдаваться не собиралась…
Глава 4.
Внезапно через день поднялась страшная метель, занося все дороги и проходы, заставляя германскую технику увязнуть в распутице, а солдат скрыться в окопах в ожидании окончания бури. Спустя еще пару дней ударил сильный мороз, вдыхая свой ледяной воздух в легкие немцев, что ютились у костра в серых шинелях. В каждой роте четверть солдат умирала от переохлаждения, пулеметы попросту примерзали и не стреляли, тяжелые танки глохли на половине пути, отказываясь следовать дальше. Но никто не догадывался, что это всего лишь начало… Начало конца завоеваний непобедимой германской армии. Начало заката всего Третьего Рейха.
Прошло около недели как Отто стоял на подступе к Москве, разглядывая с улыбкой купола ее храмов в бинокль. Он уже потирал руки в предвкушении будущих трофеев, но тут случилось непоправимое. Впервые его враг предпринял успешное контрнаступление и теперь остатки бригады Шальца шагали обратно по бескрайнему полю в поисках своей дивизии.
- Нам нужен отдых герр гауптман! Мы идем уже пять часов, люди…- Молвил молодой обер-лейтенант, укутанный в женский платок, стуча зубами от холода и оглядываясь на отстающих солдат.
- Видишь, заходит метель, - кивнул в сторону горизонта Отто, откуда надвигались мрачные серые тучи, пожирающие солнце. - Люди предпочтут умереть от снежной бури или от переутомления? Думаю, мы обязательно что-нибудь найдем по пути, хоть какой-нибудь домик…
Шальц упорно шагал, запрещая себе останавливаться, иногда оборачиваясь назад, замечая за своей спиной все меньше и меньше темных фигур солдат, падавших в снег от усталости. Никто не слышал его криков, никто не выполнял его приказов, лишь верный адъютант все еще петлял за ним, покуда сам не провалился в сугроб.
- Вставай! Вставай, Ганс! - тут же крикнул Отто, подходя к парнишке, у которого от мороза покрылись инеем длинные светлые ресницы. Тот жадно глотал холодный воздух, печально глядя на небо, а после шумно вздохнул:
- Нет. Не могу больше. Герргауптман… - Но тут адъютанта перебил одинокий вой волка в паре километров отсюда, отчего тот испуганно посмотрел на офицера, - говорил я вам тогда… Не стоило ходить к той ведьме… Чуяло мое сердце… Что беду накличем… Зачем я вообще приехал сюда… Я…Я так хочу домой…- на его бледных щеках показались кристальные слезы, - мне так холодно…мне так хо…
- Ганс! Нет! Вставай! - снова крикнул Отто, пытаясь поднять парнишку, но тот, прикрыв свои голубые глаза, больше не отвечал. Снежинка упала на молодое лицо обер-лейтенанта… Потом еще одна… Неминуемо приближалась снежная буря, грозившая накрыть белым чистым одеялом тех, кто уснул мертвым сном по дороге домой.
Оставив пустые попытки дотащить адъютанта до первого дома, Отто упорно шагал по сугробам, несмотря на порывистый ветер, играющий со срывающимися хлопьями снега. Пару раз он уже падал, все-таки поднимаясь и продолжая путь, не желая сдаваться бескрайнему русскому полю и русской проклятой зиме. Скрипя зубами, чувствуя, как стер ноги в кровь, он заплакал, понимая, что больше не может идти и что отныне его путь закончен. Рухнув в сугроб, Отто достал флягу, допивая оставшийся шнапс, чтобы немного согреться и взбодриться. После, потерев замерзшие руки, он развернул свой полевой блокнот, записывая свои данные и адрес родных, на случай, если его найдут здесь, как вдруг его карандаш дрогнул от раздавшегося волчьего воя…
Глава 5.
В начале апреля 1942 года советские солдаты продолжали контрнаступление, шагая по бескрайнему полю, усыпанному останками врага. То тут, то там лежала немецкая форма, платки, шинели, каски, покрыв собою то, что было уже сложно назвать человеком. Сколько же германцев тут полегло морозной зимой от холода - сразу не сосчитать. Но лишь один из них привлек внимание одного солдата: это был сидящий, вмерзший в остатки снега обглоданный дикими зверьми скелет в офицерской шинели, чья челюсть была широко открыта.
- Что, испугался Фриц перед смертью? - усмехнулся сержант, остановившись рядом с товарищем, - жуткая картинка.
- Смотри, у него в руках что-то есть… - Молвил солдат, аккуратно забрав полевой блокнот из костяшек немца, кое-где покрытых его мерзлым мясом, - надо же… Последняя запись у него датирована четырнадцатым декабря 1941 года.
- Ну и что он там пишет? Передает привет своей невесте и фюреру? Идем, солдат, а то отстанем. - Сержант направился дальше, поправляя винтовку на своем плече и запевая походную песню, а солдат, спрятав находку за пазухой, еще раз посмотрел на скелет, давая себе обещание, что после войны обязательно направит на указанный адрес тот самый заветный последний листок, на котором дрогнула рука немца. И правда, спустя шесть лет после этих страшных событий послание все же достигло своего адресата в Берлине:
«Меня зовут Отто Шальц, я гауптман 39 моторизованного корпуса 3-ей танковой группы. 5 декабря 1941 года наша батарея была разгромлена в ходе контрнаступления Советской Армии, остатки моих солдат пытались найти уцелевшую дивизию, чтобы перегруппироваться, но чертов русский мороз внес свою лепту, отняв жизни десяти человек. Среди них был мой адъютант Ганс Вермер, верно служивший мне и всему Рейху, подавая собою пример смелости, отваги и чести, до самой смерти не сдаваясь врагу.
Здесь адски холодно, снова метет чертов снег и… Еще я снова слышу вой волков. Вон они, обгладывая кости, медленно идут ко мне, сверкая желтыми глазами, будто бы усмехаясь моему упорству. Ничего, я сейчас достану свой Маузер и перестреляю их к чертовой матери! Но… Они не одни… Нет, они не одни! То ли кажется мне, то ли правда… Позади этих серых голодных зверей шагает высокая бледная девушка…Ее длинные черные волосы развевает северный ветер,белоснежное платье будто соткано из тысяч снежинок, а ее голову покрывает массивный кокошник из тонких льдинок…Совсем уже близко волки, а пули их не берут! Остался последний патрон, но Маузер дал осечку, а теперь еще и примерз!
Меня окружили эти голодные твари, а их хозяйка с лукавой улыбкой склонилась ко мне…Морена… Я вижу в ее серых стеклянных глазах свою погибель и погибель всего тысячелетнего Рейха…»