Проходит жизнь, проходит жизнь,
Как ветерок по полю ржи.
Проходит явь, проходит сон,
Любовь проходит - проходит всё...
Песня, авторство которой приписывают то Борису Полоскину, то французскому шансонье, пелась в студенческие годы. По-французски похожая на неё называлась "La vie s'en va" - то есть тоже - "Жизнь проходит", точнее - "уходит".
В школе мы её не знали, у костра пели другие, но такие же сентиментальные и душещипательные песни... А сейчас они всплывают в памяти как сопровождение кадрам старой киноленты, где ты и твои друзья такие молодые, смешные и чистые.
В то моё время старшеклассников и первокурсников отправляли в колхозы на сельхозработы, а проще сказать – на уборку урожая. На севере это была картошка, турнепс, свёкла. На юге - виноград, арбузы, кукуруза.
Виноград студентам и старшим школьникам доверяли тот, что попроще и подешевле: шасла, кишмиш, столовые сорта. Изабелла и дамские пальчики манили из-за изгороди – просто-напросто проволоки, но переходить на запретную территорию мы не решались. Так, сорвём гроночку (гронка - гроздь по-местному) полакомиться: ведь «наш» виноград был тоже ароматный и сладкий, наедались мы его так, что… завтра опять ели, и послезавтра… а тут и выезд на уборку заканчивался.
Деревни с большими основательными хозяйствами были рядом, но мы в них не ходили. Были ли там магазины и что там за товар был, не знаю, как-то не было принято что-то покупать в магазинах. Еду нам привозили, нам хватало.
Но в десятом классе нашим парням захотелось почувствовать себя взрослыми. Обычного рациона им не хватило, и они отправились в деревню «за хлебом и чем-нибудь ещё». Мы не догадались, что это за «что-нибудь ещё».
Молдавия, сухая тёплая осень, начало октября. Молодое вино уже стоит в кэушах, но его не пьют, конечно, разве что пробуют. И всегда есть в закромах прошлогоднее домашнее вино. Вот его-то наши мальчики и напробовались.
Мы ждали их до позднего вечера, у костра без них было скучно, песни не пелись. Когда стемнело, мы встревожились: что происходит, где наши ребята. Куда идти, где искать…
Вот тут они и явились, как-то боком обходя нашу девичью группку, странно хихикая и отмахиваясь молча от вопросов.
- Они что – пьяны?!
Эх, дивное время пуританской трезвости и честности! Мы совсем не пили. Даже на наших не таких уж редких вечеринках с танцами никогда на столах вина не было. Может, кто-то из ребят приносил бутылку и распивали они где-нибудь в беседке, увитой виноградом. Но мы этого не видели и не учуивали запах.
Ах, ушедшее время открытой обструкции нарушителей! Девчонки, которым было обидно, что дивный вечер – целый вечер, всего один из двух под звёздным небом, пропал! Вечер, когда можно было прижаться невзначай к плечу, взять, споткнувшись, за руку, распустить волосы и покружиться в свете костра под музыку, целомудренно млеть под одной курткой, провожая взглядом светлячков…
Бойкот! Кто-то первый произнёс это слово – и все подхватили. Наказать этих пьяниц молчанием и полным игнорированием их присутствия!
За завтраком девицы хранили упорное демонстративное молчание. Парни делали вид, что не замечают.
День был невесёлый. Две кукурузные кучи, мужская и женская, в десяти метрах друг от друга, на которых мы лежим и сидим, очищая от бледно-зелёных одёжек початки и отбрасывая их в сторону, где вырастает постепенно золотая – точнее, две золотых кучи.
Поначалу не переговариваемся, потом перекидываемся колкостями, потом к нам подсылают самого хитроумного, то есть дипломатичного Анатолия, который нас поодиночке пытается вернуть к действительности… Мы бы и рады – но все вместе, а по одной… как-то неудобно, вот и продолжаем изображать негодование и жажду мести. Наконец штрейкбрехер Толька с независимым выражением лица перебирается к нам, помогает нагружать корзины и не отвечает на летящие в него со стороны мужской кучи початки и насмешки.
Но лёд тронулся, всё стало ненужным фарсом, и на обед мы отправились вместе, словно ничего и не было.
Словно ничего и не было – так всё далеко и почти забыто, лента памяти ещё не порвалась и не потерялась...
Но разве такой плоской и бледной была эта стерня на убранном кукурузном поле, разве так холодили пальцы глянцевые золотые початки, разве таким блёклым было небо, как на этой полустёртой ленте! А наши мальчики, дорогие мальчики, многие из вас только в памяти и остались…
На школьных фото мы такие, как только ровесники нас помнят...
И как огромно чувство благодарности к нашему детству и юности, к нашей земле и стране, к незабываемым учителям и дорогой школе.