Две подружки-кумушки, годов этак под сотню с хвостиком на двоих, разговоры вели неторопливо, сидя на крылечке крашеном. А что им не вести разговоры эти. Жизнь то, считай, прожита. Много повидали в ней бабоньки. Большей частью трудные годы были. И становление советской власти в молодости захватили, а там война с проклятущим Гитлером. Да и послевоенные годы легкими не назовешь никак.
Время для учебы в школе не нашлось у каждой. Могли только крестики вместо фамилии ставить, где нужно было расписаться. А сейчас любо-дорого, что ни жить то. Дети с внуками выросли, помогают, привечают. Сиди вот на крылечке, да и мели языком, чо попало. А вот ежели прислушаться, то молодое то поколение и не всё поймёт, о чем судачат эти старушки. Уж больно замысловатые и непонятные слова у них в разговорах проскакивают. Послушаем и мы тогда, коли подошли к ним. Начинают обычно с погоды и здоровья.
- Чо то, кума, заморочало сёдни не на шутку. Не дай бог, ливанёт сейчас. Покамест до дома своего дошкандыбаю, промокну вся до нитки. Придется у тебя, если чо, пересидеть. Да и ноженьки мои тоже сулят непогоду, вона как все суставчики наизнанку выворачиват. Мочи уж нет никакой.
- И не говори, кума Матрёна. И у меня тот же коленкор. Спасу никакого не стало и терпежу тоже. Лонысь то худо-бедно всеми днями на огороде шеперилась, а теперича больше сиднем сижу на крылечке энтом.
- Вижу я, кума, и тебя тоже скособочило. А помнишь, как мы в Ларионовом то логу с литовками по косогорам наяривали с тобой. Ни кака мошкара не успевала укусить. Да, дивно переробить нам за жисть свою пришлось, подружка моя.
- Вчерась постряпушек всяких разных настряпала, а исть то без зубов не могу. От хлеба мякишек с молоком пошамкаю, вот и вся еда моя. Когда-никогда толчанкой разговеюсь еще.
Посидели, помолчали, каждая о своём думая. О многом можно вспоминать, о многом и переговорить. Времени теперича море, не то, что ранее. Хоть и знали две кумы друг о друге практически всё, но разве мешает это им вести свои неторопливые разговоры дальше. Да и тучи вроде уже расходятся. Вёдро, скорей всего завтра будет.
- Внучек то у тебя младшенький не надумал жениться?
- Ты чо такое говоришь, кума! Это же истый фулюган, парнишка малохольный, а не жених. Дундук дундуком. Ему бы чо нибудь набедокурить, так это хлебом не корми. Покась, она и есть покась. Ко всему еще и простодырый в придачу.
- Ой! И не говори, кума. И что за молодежь пошла. Вот и наша Нюрка совсем ведь обезумила! Вертихвостка и есть вертихвостка! Толька одна забота в головушке. Начепуриться и вдоль по Питерской. Так бы и повышшолкала шары ейные. Одним словом, скурвилась девка совсем. На кобылу нагайску стала находить. Весь срам наголе. Вот така страмина и выросла у нас.
Да уж. Дела семейные. В каждой что-нибудь да приключится, что-нибудь да не так. И снова малость посидели молча, каждая проблемы с молодежью непутёвой обдумывая.
- А что, кума, хозяйство то большое на зиму оставили?
- Да где там! Я не лезу в их дела, пусть живут, как хотят. Но где, кума, было видано ране, чтобы в стайке одна коровёнка яловая стояла. Гольные мослы, а не корова. Свинья супоросная в придачу, да иман с иманушкой. Да с десяток курчонок облезлых. Вот и хозяйство всё. Собаку с двумя кошками чуть не позабыла.
- Я вот по первости тоже было сумилась молодым советы давать, как жить надобно. Пока они чуть ли не прямым текстом заявили – мол, вали отседова, старая. Сами с усами, разберёмся как-нибудь.
Тары-бары-растабары. Вот уже и стадо домашних коров пастух гонит. Он сёдни, видать, в настроении. Не матерится, не стегает коровёнок непослушных бичом своим, что сзади в тороках привязан. С другой стороны черный блестящий дождевик. Тоже непременный атрибут пастуха.
- Моё вам почтение, бабоньки. С кисточкой даже могу. Кому на сей раз косточки моете? Не мне, случаем?
- Митька! Да ты пошто такой-то! Да рази мы можем. Или ты где-то уже причаститься успел никак?
- Во дают! Это кто же мне в Дияновом логу поднести посмеет? Рази что коровы, когда хвост свой подымать зачнут. Вы вот лучше соседу Семену с Марией скажите, что ихняя коровенка в охоту пришла. Пусть ведут завтра к быку, покроет её бедолагу. А то сёдни всех коров грязью перегваздала, скакала на них.
Проводили глазами своими стадо деревенских коров бабоньки-старушки, вместе с пастухом Митькой. Опять сидят, помалкивают. Пока внимание их не привлекла по улице идущая девушка с верхнего края деревни.
- Глянь, кума, вон туды. Нюркина то девка форсит теперича в новых сапогах с голяшками длинными. Исповадили они девку свою, вот вырастит, ишо даст им просратца. Лахудра, она и есть голимая лахудра.
- Это же Дунька! Вот стерва полорота, так ить и пошла полканить.
- Ты чо это, кума, с лица вся сошла? Плохо стало ли, чо ли? Ослобонись маненько. А я вот сёдни шла, да как спотыкнулась, чуть лоб себе не расквасила. А сикилявки, что к речке скупнуться пришли, давай хохотать. А я имя, мол, смотрите, сами не саданитесь. А они снова да ладом.
- Да вон своего внучка охламона увидала. Ванька! А ну стой! Отстебать бы хворостиной тебя, как след! Раздербанил веть весь свой лисапет! Выросла дубина стоеросова, а ума не накопил нисколь. Ты ли, чо ли, шарамыгой хошь стать? Только одно на уме у тебя чего-нибудь да стырить.
- Ну что, кума, пора и честь знать. Не обессудь, если что. Поговорили и на душе полегчало. До завтрева, моя подруга дорогая. Пошкандыбаю потихоньку. Приходи теперича ты в гости на крылечко моё. Оно тоже баским выглядит.
Вот такие разговоры мы могли слышать в наших деревнях каких-то 60-70 лет назад. Нет уже тех старушек, и могилки их давно травой заросли на кладбищах. Кресты и те уже почернели и покосились от старости. А говор, словечки эти до сих пор в ушах стоят, будто только вчера их слышал.
Жаль, здесь всего лишь мизерная часть этих словечек, которые очень редко или совсем не услышишь теперь в разговорах наших. Теперь всё больше иностранные слова в моде. А жаль. Очень жаль.
*** фотография взята из интернета ***