Глава 71
Поскольку Королева Анна приходилась родным братом Королю Испании, не удивительно, что она активно переписывалась с ним и принимала близко к сердцу его проблемы, а иногда и его просьбы. Ведь он остался на её Родине, так что она переписывалась в его лице и со своим отечеством, и со своим детством.
Я бы не поставил этого ей в вину, но её переписка была чрезвычайно обширной. Я уже говорил, что её корреспондентами состояли Мирабель в Брюсселе, и Оливарес, получавший её корреспонденции через него. В числе тех, с кем она переписывалась, были также и герцог Карл Лотарингский, получавший письма через Шеврёз, находящуюся в Турени, и Мария Медичи в изгнании, переписку с которой организовала госпожа дю Фаржи. В Англии её письма получали граф Холланд и Монтегю. Все эти люди ненавидели Ришельё и давали свои советы, как с ним расправиться, а также предлагали самую разнообразную помощь.
Если Короля больше всего беспокоило, что Королева может ему изменять с помощью этой переписки, что, ей-богу, странно, поскольку Король уже давно перестал интересоваться Анной Австрийской как супругой, то Ришельё обвинял её в государственной измене и был не так уж неправ. Действительно, она ведь искала пути свержения первого министра, и, впрочем, не отказывалась, во всяком случае, и от таких проектов, преимущественно от Месье, Марии де Шеврёз, Екатерины Медичи и дю Фаржи, в которых одним из результатов было отстранение также и её царственного супруга от власти.
Я и сам был столь же непоследователен в этих интригах, как Ла Порт. Мы помогали ей в её переписке, хотя с оружием в руках защищали Францию от иностранцев, поскольку разделяли вопросы целостности и единства государства с вопросами беспрекословного повиновения кардиналу. Кардинал, который правил в это время страной, казалось бы, ничуть не заботился о том, чтобы его поддерживало большинство аристократов. Ему было достаточно собственной уверенности в правильности всех предпринимаемых им шагов. Возможно, он был прав, ведь я в последние годы действовал точно также.
Разумеется, своими чувствами мы были целиком на стороне Королевы. Король ведь был порой столь груб и столь прямолинеен, он не желал проявлять к Королеве не то чтобы хоть какую-то толику любви, но даже ни капли деликатности.
После того, как французская армия наносила очередное поражение испанцам, он устраивал шумные празднества в честь таких побед и заставлял Королеву наряжаться, требовал, чтобы она была весёлой и демонстрировала свою радость публично. Разумеется, на сердце у неё было тяжело, ведь это было каждый раз поражение её отечества и лично её брата, это была победа кардинала и нелюбимого ей супруга.
Кто же был рядом с ней, чтобы её поддержать?
Во-первых, я передавал ей письма Шевретты через Ла Порта или через мадемуазель де Отфор. Да, юная фрейлина, которая пленила воображение её супруга, была, как ни странно, одной из немногих её союзниц. Почему Королева доверяла ей? Этого я сказать не могу! Среди тех, кому она могла бы полностью доверять, был лейтенант королевских мушкетёров д’Артаньян, граф де Ла Фер, а также я, и, конечно, Портос. Но она, по-видимому, опасалась, что мы можем предать её. Я не знаю причин этого, но полагаю, что Ришельё, прекрасно понимая, что мы можем оказаться для неё чрезвычайно сильной поддержкой, поспешил подорвать в ней доверие к нам, вероятно, с помощью каких-то наветов. Кардинал был мастер портить чужие репутации. По этой же причине мы держались в тени, полагая, что никакими оправданиями невозможно вернуть утраченную репутацию, в особенности, если не знаешь, в чём, собственно, тебя обвиняют, или если, и того хуже, тебя вовсе ни в чём не обвиняют, а просто сторонятся тебя, словно прокажённого. Это послужило самой главной причиной того, что Атос решил уйти со службы и удалиться от двора. Натура возвышенная, он чрезвычайно тонко чувствовал лицемерие или недоверие. Имея все основания занимать самые высокие посты при дворе, он держался скромно и в тени, и когда по некоторым признакам понял, что при дворе ему не рады, решил удалиться в Блуа.
В это самое время у Королевы при дворе появился новый друг – Джулио Мазарини. Он недавно был возведён в сан прелата, выполнял функции папского посланники и чрезвычайного посла. Одной из задач Мазарини было понравится кардиналу Ришельё и стать его помощником. Он преуспел в этом настолько, что Ришельё представил его Королеве, предварительно испросив её согласия со словами: «Вам, Ваше Величество, он понравится, ведь он так похож на Бекингема!»
Королеве он, действительно понравился, поскольку он искал мира, слыл миротворцем, чего всей душой желала также и она.
Но у Ришельё была незавидная особенность, насмешка судьбы. Все, кого он продвигал, кому оказывал протекции, его предавали. Впрочем, он платил тем же почти всем тем, кто продвигал его, кроме отца Жозефа, так что есть справедливость под Луной. Ришельё предавали его выдвиженцы, по-видимому, в наказание за то, что он предал де Люиня и Королеву-мать. В наименьшей степени это относится к Мазарини, поскольку он всего лишь умудрился подружиться с Королевой, не пытаясь ещё больше усугубить пропасть между ней и Ришельё. Все остальные выдвиженцы великого кардинала предавали его в существенно большем.
Мазарини привёз в Париж диковинку – карету с застеклёнными окнами. Это позволяло любоваться видами даже в непогоду, ничуть не рискуя испачкать лицо брызгами дождя или грязи, не подвергать его воздействию пыли. Париж был в восторге.
В это самое время Ришельё заметил, что Король охладел к Сен-Симону. Действительно, их связь более походила на дружбу, нежели на связь с де Люинем и другими фаворитами. Но дружба заканчивается, когда перестаёт быть взаимной. Людовик XIII стал тяготиться Сен-Симоном с тех пор, как тот совершил несколько досадных промахов.
В июле 1634 года Король прогуливался с Сен-Симоном по конфискованному у Монморанси лесу. Они встретили на полянке очаровательных молодых барышень, которые для лёгкого увеселения Его Величества велел туда привести кто-то из усердных царедворцев. Де Сен-Симон решил, что эти дамы самого доступного свойства, и повёл с ними беседу напрямик о том, как он желал бы провести остаток вечера с ними. Это чрезвычайно разозлило Короля, который отличатся крайней сдержанностью в отношении подобного обращения с дамами, хотя и допускал нечто подобное со своими любимцами, используя их как пажей.
В другой раз Сен-Симон, зная, что Король по-прежнему влюблён в юную мадмуазель де Отфор, предложил свою помощь для того, чтобы обустроить всё наилучшим образом и довести эту влюблённость до счастливого взаимно приятного и предельно близкого общения. Это предложение также вызвало у Людовика XIII раздражение, досаду и даже гнев. В его глазах Сен-Симон оскорбил и мадемуазель де Отфор, и чувства к ней Короля.
— Никогда более не смейте предлагать мне что-либо подобное! — воскликнул Король.
— Ваше Величество, я лишь хотел угодить вам! — попытался оправдаться Сен-Симон.
— Хотеть могу здесь только я, — резко ответил Король. — И если вы не способны понять, чего я хочу, во всяком случае, вы обязаны знать, чего я не хочу и не захочу никогда!
После этого Людовик XIII заподозрил, что предложение Сен-Симона опиралось на его уверенность в том, что подобное достижимо, что сильно уронило в его глазах и саму мадемуазель де Отфор. Король разом потерял и платоническую любовь, и фаворита, оба стали ему противными.
Внимательный Ришельё организовал выгодное представление перед Королём мадемуазель Луизы де Лафайет, поскольку уже успел отлично изучить пристрастия и вкусы Короля. Эта дама была полной противоположностью мадемуазель де Отфор, скромной и набожной, мягкой и послушной, целомудренной, как и сам Король. Она стала идеальным сочувствующим слушателем, которому Король отныне смог излагать свои беды и обиды. Выслушивая длинные и утомительные жалобы на весь свет, она делала вид, что находит эту беседу занимательной, умела увидеть остроуме или находчивость даже там, где этого и близко не стояло. Она умела рассмеяться столь убедительно, что и сам Людовик после этого находил свои высказывания остроумными и удачными. Они мило ворковали в спальне Королевы и однажды мадемуазель Луиза де Лафайет с таким энтузиазмом развеселилась от очередной шутки Короля, что постельничему пришлось поменять простыни. Одна из фрейлин решила выручить фаворитку и заявила, что пятно появилось вследствие того, что у неё в кармане был лимон, так что это пятно является всего лишь лимонным соком. Оскорблённая Королева велела Ла Порту понюхать пятно, дабы убедиться, что это далеко не лимонный сок. Лафайет была смущена, Король раздосадован, Королева торжествовала от возможности унизить фаворитку.
Между тем Королева, воспитанная при испанском дворе, расходовала деньги быстрей, чем это следовало. Суперинтендант финансов доложил первому министру, что казна скоро может опустеть.
— Вы хотите сказать, что деньги начинают заканчиваться? — осведомился Ришельё.
— Этот бы ещё ничего, Ваше Преосвященство, — ответил суперинтендант. — Проблема в том, что они закончили начинаться!
— Что ж, в следующий раз, когда Её Величество потребует оплатить её счета, объясните ей это, — ответил Ришельё.
Королева желала не только жить на широкую ногу, но и выплачивать пенсионы всем своим бывшим слугам и друзьям, которые по вине Ришельё лишились доходов. Это было, конечно, чрезмерным желанием.
Получив отказ, Анна Австрийская явилась к Ришельё для того, чтобы высказать свои обиды.
— Ваше Величество совершенно напрасно считает, что отказы выполнять ваши совершенно справедливые требования исходят от меня, — возразил кардинал как ни в чём не бывало. — Я напротив всемерно уверял господина д’Агужа, что все ваши расходы надлежит оплачивать без задержек и полностью. Позвольте мне ещё раз переговорить с ним.
После этого Ришельё распорядился об оплате счетов Королевы.
Несколько подобных недоразумений, искусно организованных кардиналом, позволили ему беспрепятственно устранить главного казначея д’Агужа и заменить его на своего верного человека, господина де Шавиньи.
В то же самое время был разоблачён шпион по имени Клозель. Ришельё распорядился, чтобы с особой тщательностью расследовали его связи с Савойей, с Испанией и с Англией, а также выявили все нити, ведущие от Клозеля к Королеве Анне.
Стараясь быть Королеве приятным, не отказавшись от мысли стать её любовником, Ришельё одновременно опутывал Королеву паутиной шпионов, собирал на неё целое досье, с которым он смог бы скомпрометировать её перед Королём. Собранных сведений ему казалось мало, впоследствии они устаревали, и Ришельё мог убедиться по различным умозаключениям, высказываемым Королём время от времени, что собранные сведения были бы недостаточны для того, чтобы Король испросил у Папы развода, после чего Королева отправилась бы в монастырь. Король легко простил бы Королеве измену отечеству, а доказательств измены супружеской у Ришельё не было. Оставалось лишь обвинение в бесплодии, которое с каждым годом было всё большей проблемой для Франции, и в особенности для Ришельё, поскольку здоровье Людовика XIII постоянно вызывало опасения, а воцарение Гастона Орлеанского означало бы возврат к временам правления Королевы-Матери, Марии Медичи.
Хотя Король уже явно демонстрировал нелюбовь и даже презрение к Королеве как к супруге, он продолжал на людях демонстрировать своё высочайшее благоволение к ней как к царственной Королеве, к тому же к дочери и сестре испанских Королей. Поэтому в дни, когда Королю пришлось в связи с военным походом в Пикардию оставить ненадолго Париж, Королева осталась в нём на правах правительницы столицы и главы Королевского совета, что демонстрировало высочайшее к ней доверие со стороны Короля, которого она, разумеется, не была достойна в вопросах, касающихся политики.
(Продолжение следует