Харакири

(невесёлая сказка о жизни, смерти и Голубом драконе)

Вам, я вижу, непонятно, зачем этот красивый молодой человек сейчас, в эту самую минуту стоит здесь без кимоно, и для чего ему нужен этот кинжал.

Это не кинжал – это катана (или – другими словами – кинжал). Она нужна красивому молодому человеку для проведения древнего и благородного японского ритуала – сеппуку (или – другими словами – харакири).

– Но! – воскликнете вы. – Харакири – это же очень больно… наверное?

Нет. Это не больно – это смертельно.

– Почему?! – закричите вы. – Почему?!

В первый и последний раз я прощаю вам этот глупый вопрос, ибо вы ничего не знаете о Японии и японцах.

Хорошо. Я расскажу вам.

* * *

Я родился в бедной семье на окраине захудалой деревушки Токио в провинции Мицубиси в центре великой солнечной страны под названием Ниппон (или – другими словами – Японии). Был конец весеннего месяца сан’гацу, и вся страна праздновала день рождения… нет, разумеется, не мой – а нашего любимого тэн’но (или – другими словами – Императора).

А ведь вы даже не представляете, кем является Император для японца. Император для японца – это вовсе не тот, кто сидит у себя там во дворце и только и думает, как бы этого японца притеснить и ограбить… хотя и это тоже. Все императоры – это прямые потомки богини солнца великой Аматэрасу… ну, по крайней мере, они сами так говорят. Поэтому не любить Императора не только невозможно, но и зачастую даже опасно.

Наш нынешний Император уже при жизни вписал себя в историю – повысили цену на рис в два раза, не повысили цену на рис в три раза, ввёл в моду капроновые кимоно-унисекс, распустил профсоюз муниципальных рикш, сделал ещё много полезных вещей. В общем, жизнь стала ощутимо лучше.

Когда мне исполнилось два года, меня отдали в дэн’сю:дзё (или – другими словами – школу ниндзя). Обучение в дэн’сю:дзё длится три года, и это, пожалуй, самый суровый и важный период жизни любого японца. Всё время обучения за каждым учеником ходит мастер с длинным бо (или – другими словами – палкой), и стоит только ученику попытаться сделать что-то непозволительное или даже только подумать об этом, как мастер сильно бьёт его этим бо по лбу и кричит: «НиндзЯ!» Стоит ли говорить, что к концу обучения выживали самые крепколобые, но зато на всю жизнь усвоившие, что можно делать, а что – нет.

В нашей семье было тринадцать детей и две девочки. Наш отец, старый самурай, прошедший всю русско-японскую войну в звании «камикадзе первого ранга», всё время рассказывал нам разные сказки и легенды. Как сейчас помню сказку о девочке и Голубом драконе.

Давным-давно, как-то заблудилась девочка в горах. Долго ходила она, ходила и вышла прямо к логову Голубого дракона. Схватил её дракон, запер дверь на крючок и говорит – будешь теперь мне служить, в логове убираться да сакэ с рисом готовить. Испугалась девочка, да делать нечего. И вот служит она Голубому дракону, служит, а сама всё думает, как бы ей домой возвратиться… целиком. Думала, думала – и придумала. Попросила она как-то дракона отнести своим родителям весточку, мол, со мной всё в порядке, к ужину не ждите. Тогда ещё не все были подключены к голубиной почте, и дракон согласился.

Тогда девочка сплела из бамбука большую корзину, наготовила кучу сакэ и риса, с ног до головы облилась сакэ, вывалялась в рисе и залезла в корзину. Прилетевший дракон, немного удивившись габаритам весточки, взвалил корзину на спину и полетел. Летел, летел он, пока не проголодался. Дай, думает, съем немного риса и выпью глоток сакэ. Но стоило ему присесть, как откуда-то послышался голос девочки – не садись на камень, не смей мешать сакэ с рисом, я сижу на вершине Фудзиямы, и у меня дальнозоркость с рождения.

И вот еле долетевшего полумёртвого от усталости дракона прогнали слуги с нунчаками, а девочка вернулась домой целая и невредимая.

Как вы думаете, страшно ли было маленькой, заблудившейся в горах девочке оказаться закуской для дракона, эдакой рисовой лепёшкой с мясом, да ещё и воняющей сакэ? Да наверняка страшно. Но не придти домой было ещё страшнее. Просто ниндзЯ было не вернуться к папе и маме.

Кстати, о маме. Наша мама была самой искусной пряльщицей во всей провинции. Любой, кто ложился отдохнуть на её циновке, тут же сладко засыпал и видел божественные сны. Ещё бы, ведь мама всегда вплетала в полотно стебли какой-то особой травки, название которой держала в секрете. Мама тоже знала множество сказок и всё время нам их рассказывала. Как сейчас помню сказку о двух братьях и Голубом драконе.

Давным-давно, в одной бездетной семье родился мальчик. Как и полагается, ему дали имя – самое обычное. И рос мальчик тоже совершенно обычным и ничем не выделялся. Как-то раз играл он во дворе, как над самым их домом пролетел Голубой дракон. Мальчик засмотрелся на дракона, споткнулся, упал в колодец и стал тонуть. Соседские мальчишки тут же побежали к его родителям и закричали – скорее, скорее, ваш… тут они назвали это его обычное имя… упал в колодец! Родители схватили верёвку и вытащили сына.

Спустя некоторое время у них родился второй мальчик. И тут родители задумались. Если обычное имя приносит несчастья – решили они – дадим ему имя необычное. Три дня и три ночи придумывали они имя мальчику, и, наконец, имя была готов. Оно состояло из тринадцати слов и, можете мне поверить, было очень необычным.

Но как-то раз, когда братья играли во дворе в самураев-разбойников, над домом снова пролетел Голубой дракон. Младший, конечно, засмотрелся на него и, конечно, упал в колодец, а умудрённый опытом старший побежал в дом и закричал – скорее, скорее, там наш… тут он начал произносить необычное длинное имя брата, но на середине сбился и начал заново, а, дойдя до конца, понял, что перепутал начало и конец, и, с трудом выговорив его правильно, выпили – упал в колодец!

Родители схватили верёвку, побежали к колодцу, но оказалось, что мальчик уже, увы, утонул. Утонуло и его необычное, длинное, приносящее счастье имя. Недаром древняя японская поговорка гласит – «Не всё то счастье, что длинное».

В конце последнего года обучения в дэн’сю:дзё был экзамен. Вопросы были очень сложными, и не ответившего хотя бы на один тут же били палками и оставляли на второй год и без обеда. Судите сами – «Можно ли настоящему самураю в храме Будды вытаскивать свою катану?» или «Можно ли настоящему самураю писать на заборах хокку?» Великая Аматэрасу была милостива ко мне – я правильно ответил на все вопросы «ниндзЯ» и закончил дэн’сю:дзё с золотым поясом. Теперь мне, как простолюдину, предстоял ритуал посвящения в самураи.

Выпускники выстроились во дворе неправильным квадратом, в центр которого вышел директор дэн’сю:дзё господин Каратэ-сан. Он выхватил катану, взмахнул ею, и мы начали хором декламировать Клятву Самурая:

- Только тех, кто любит труд, самураями зовут.
- Мы отважные ребята, потому что самураи. Как страны родной герои, жизнь свою хотим построить, если позволит Император.
- Мы правдивые ребята, потому что самураи. Никогда, нигде, ни в чём мы друзей постараемся не подвести.
- Мы весёлые ребята, потому что самураи. Наши песни, танцы, смех делим почти поровну почти на всех.
- Самураи – будущие ещё более лучшие самураи.

Как только мы закончили, господин Каратэ-сан снова взмахнул катаной и крикнул:

– Кия! (или – другими словами – будь готов!)

И мы все как один ответили:

– Банзай! (или – другими словами – всегда готов!)

По окончании ритуала мне повязали на шею красный самурайский платок, прикололи к кимоно алую самурайскую звёздочку с ликом великого Будды и сказали, что теперь я – самурай господина Хиросимы-сана и моя жизнь и душа – в его руках.

Господин Хиросима-сан был хороший кун’син’ (или – другими словами – хозяин) – дай Будда каждому такого кун’син’а. Он желал, чтобы его самураи были грамотными, а не только умели читать и писать, и отдал меня на учёбу в даигаку (или – другими словами – университет).

Спросите – какое лучшее время твоей жизни? Отвечу – когда я учился в даигаку. Спросите – какое худшее время твоей жизни? Отвечу – когда я учился в даигаку.

Ну, у вас наверняка тоже есть университеты, институты, поэтому не имеет смысла рассказывать, что это такое. У нас было много предметов – японская каллиграфия, японская литература, японская история и множество других. Но больше остальных мне нравились два предмета – география и музыка.

Географию у нас вёл маленький пожилой сенсэй (или – другими словами – учитель) Экибана-сан. Иногда посредине лекции он останавливался, подходил к окну и, глядя на струи зимнего дождя, рассказывал нам одну из своих замечательных историй. Как сейчас помню историю о двух лягушках и Голубом драконе.

Давным-давно, в городе Осака жила-была одна лягушка и думала, что кроме Осака в Японии больше и нет других городов. Но как-то раз явился ей во сне Голубой дракон и сказал: «Отправляйся на север, там есть чудесный город Киото! Всякая уважающая себя лягушка должна там побывать». Утром лягушка проснулась и, недолго думая, поскакала на север, в неведомый город Киото.

А в это же самое время в городе Киото жила другая лягушка, которая точно так же думала, что он – единственный город в Японии. Но явившийся ей во сне Голубой дракон сказал: «Скачи на юг, в город Осака, каждая лягушка обязана там побывать», и утром лягушка отправилась в путь.

А надо сказать, лягушки скакали друг навстречу другу по одной и той же дороге, ровно посередине которой высилась гора Фудзияма. И вот, доскакав до этой горы, лягушки начали одновременно взбираться наверх. Оказавшись на вершине, они, ну скажем, встретились, познакомились, разговорились, и тут лягушка из Осака предложила: «Давай встанем на задние лапы и поглядим – я на Киото, а ты – на Осака». Лягушка из Киото согласилась, и они, пыхтя от напряжения, кое-как приняли вертикальное положение, уперевшись друг в друга животами. Но поскольку глаза-то у лягушки находятся на макушке, а не как у всех нормальных японцев – на лице, то получилось так, что каждая лягушка посмотрела туда, откуда припрыгала. Лягушка из Осака увидела Осака, я лягушка из Киото – соответственно Киото. Разочарованные земноводные огорчённо посмотрели друг на друга – что Осака, что Киото – всё одно болото – и отправились по домам. И каждая рассказывала своим деткам, что нету в Японии других городов, а если и есть – как две капли болотной воды похожи на их родной город, что бы там не говорил Голубой дракон. А детки, конечно, верили, что же ещё им оставалось делать. Так и пошла древняя японская поговорка – «Дети лягушки – те же лягушки».

География поразила меня тем, что, как оказалось, кроме Японии существуют ещё и другие страны. До сих пор не понимаю, где они все помещаются – ведь землю держат всего три слона – но сколь необычны и притягательны были их названия!

Африка, вместе с другой великой державой подарившая миру прекрасных людей – афроамериканцев, и не менее прекрасное имя – Афродита.

Австралия с её удивительными животными с сумками для сбора и транспортировки детей. Видимо, климат Австралии оказался неподходящим для аистов.

Шара… нет… Куба и её бородатый Император.

Но самой удивительной страной была Русь, непостижимая и загадочная страна. До сих пор ни один японский мудрец так и не смог понять, почему русич, выпив накануне очень много сакэ и даже отравившись им, начинает утро с того же самого? Почему на Руси похороны очень дороги, а медицина бесплатна? Наверное, потому что похороны дороги. И, наконец, почему русич все хорошие новости встречает словами «суки всё равно мало», а все плохие новости – традиционным «хусим»?

О, хвала Святому Иероглифу Ом, мне повезло больше остальных японцев – я видел живого настоящего русича. Ну, про то, как мы встретились и познакомились, я рассказывать не буду – не помню – скажу лишь, что ближе к концу нашего знакомства русич, уже находясь в теснейшем контакте с высшими сферами Ветра и Потока и оттого в моих глазах уже немного похожий на Голубого дракона, предложил мне сыграть в русско-японскую рулетку. У меня было большое искушение согласиться, но я подумал и всё равно согласился. Играли мы долго, и, наконец, русич проиграл. По традиции, он должен был сделать себе сеппуку (или – другими словами – харакири). Я дал ему свою катану, но русич остался жив, потому что во время исполнения этого древнего и благородного ритуала умудрился эту катану потерять. Харакири осталось незавершённым, русича пришлось отпустить – всё.

Иногда по выходным мы ходили в гости к гейшам. Ах да, вы же не знаете, кто это такие. Гейши… они… в общем, к ним ходят. Как явствует из названия, гейши в давние времена были мужчинами, но потом постепенно стали женщинами. Ну и менять ничего не стали – так и оставили. В адрес гейш очень часто можно услышать знаменитую японскую шутку – «У них женское есть начало, но нет мужского конца». По географии всё.

Музыка. Лекции по этому предмету у нас начались с того, что сенсэй Тягомото-сан сказал нам – я не буду забивать вам головы гаммами и нотами – всё равно я их постоянно путаю – и не буду заставлять вас зубрить различия между Ямахой и музыкальными инструментами. Я просто научу вас слышать музыку, а не только слушать и играть её. Он снял со стены семиструнный сямисэн (или – другими словами – гитару) и заиграл.

И в этот самый миг я вдруг отчётливо-отчётливо понял, что до сих пор в моей жизни чего-то не хватало, что-то было упущено. Нет, конечно, я слышал музыку и раньше, но как-то так. А тут музыка была прямо передо мной, позади меня, вокруг меня и внутри меня. И ещё я понял, что хоть музыкантом мне, честно говоря, и не стать, музыка отныне останется здесь навсегда.

Шли годы, моя учёба в даигаку подошла к концу, я успешно сдал экзамены с третьего раза и приступил к своим самурайским обязанностям.

Мой кун’син’, господин Хиросима-сан, был очень хорошим, но справедливым человеком. Он часто повторял нам, его самураям, свою любимую поговорку: «Терпенье и труд – всё». И мы терпели и трудились с утренней до вечерней зари – охраняли рисовые поля от колорадского жука, выбивали татами от пыли и выгуливали его тринадцать любимых пекинесов.

Иногда по вечерам господин Хиросима-сан, будучи в хорошем настроении, приходил в наше коя (или – другими словами – одноэтажный сарай-общежитие с удобствами на улице), и мы, затаив дыхание, слушали одну из его удивительнейших историй. Как сейчас помню историю о Голубом драконе и Голубом драконе.

Давным-давно, в одной пещере на склоне Фудзиямы жили Голубой дракон и Голубой дракон. Они оба были драконами, оба были голубыми и оба жили в одной и той же пещере. Как гласит одна древняя японская поговорка – «Одна голова хорошо, а две – хорошо-хорошо», драконы жили душа в душу. Именно поэтому эта история вот такая короткая.

Но, конечно, господин Хиросима-сан нечасто заходил к нам, простым самураям, и обычно вечерами мы занимались каждый своим, ну что ли, делом – кто-то медитировал, кто-то украдкой писал на стенке неприличный иероглиф, кто-то читал «Вечерний Токио». А я вытаскивал свой сямисэн, садился в уголке и начинал тихонько играть музыку.

Музыка стала для меня вторым кун’син’ом – она приказывала мне, повелевала и владела мной, и я безоговорочно подчинялся и каждый раз с улыбкой жертвовал собой ради неё. Музыка стала для меня наркотиком – она проникла в каждую клеточку и пропитала меня своим божественным ядом, а я – о нет! – я не желал исцеления!

И музыка стала для меня тем, из-за чего я сейчас стою перед вами, рассказываю свою невесёлую историю, по окончании которой я сделаю себе харакири. А произошло всё так.

Однажды господин Хиросима-сан отправился в свою ежевечернюю прогулку и, естественно, мы отправились с ним. Ничего не предвещало беды, кроме одного – кун’син’ обычно гулял по восточной части Токио, сегодня же мы почему-то забрели в пользующийся очень дурной славой район, носящий зловещее название «Цыганские дворы». Я уже было собрался робко попросить господина изменить маршрут прогулки, как вдруг из окна одного из домов зазвучала музыка. Кто-то играл на флейте. Он – а может быть она – играл так… я не помню как – может быть, даже плохо играл. Но тут же – тут же! – всё вокруг меня пропало – и кун’син’, и зловещий район, и мои друзья-самураи… а последним пропал я, потому что, когда музыка смолкла, я очнулся и увидел… Увидел, что пока я слушал флейту, на нашего господина напали ниндзя этого проклятого района. Пока я слушал флейту, мои друзья-самураи… в общем, они поступили по-самурайски. Пока я слушал флейту.

Мой кун’син’ подошёл ко мне, заглянул в глаза и ничего не сказал. И теперь мне оставалось только одно.

На главной площади Токио стоит маленькая белая пагода – мы называем её Белый дом – в котором живут старейшины. Мудрейшие из мудрейших. Сенсэи сенсэев, можно сказать даже – суперсенсэи. И каждый, кто совершил недостойный японца поступок, приходит к ним и задаёт один-единственный вопрос – «Кёку синкай?» Старейшины совещаются и обычно отвечают – «Синкай».

* * *

А вот что вы здесь сейчас всё хихикали-то? Харакири – это очень весело, ха-ха-ха? Самурайский кодекс – это очень смешно, ха-ха-ха? А между тем – этого японца уже давно на свете нет!

Кто я такой? У меня много лиц и много имён. Одни зовут меня Судьбой, другие – Святым духом, третьи – Голубым драконом.

Я знал этого японца. Я был рядом, когда он стоял в полном одиночестве на вершине Фудзиямы и рассказывал свою историю. А покидая японца, я увидел, как луч утреннего солнца ослепительно сверкнул на клинке его катаны, которая, как известно, нужна для проведения древнего и благородного японского ритуала – сеппуку (или – другими словами – харакири).