Я смотрю на желтую, истертую по углам бумагу и буквы плывут у меня перед глазами…
Народный Комиссариат Внутренних Дел СССР
Отдел Актов Гражданского Состояния
Штамп Усть-Сертинского Сельсовета…
Свидетельство о смерти № 17
Выдано 30.12.1941 г.
Она лежала в занавешенном углу…
Эшелон с соседями, знакомыми и обжитым местом в теплушке ушел неделю назад, увозя ее старшего сына, а ее с младшими детьми оставили здесь, в избе в ста метрах от железной дороги. Ехать дальше вместе со всеми было нельзя, ее сорокалетнее тело было до того измучено годами полуголодной жизни и тяжкого труда, что не выдержало… сопровождающие не хотели, чтобы в их эшелоне кто-то умирал, это вызывало задержки с оформлением, поэтому совсем тяжелых оставляли в придорожных селах.
Последние четыре года без мужа были особенно трудными. Его забрали прямо из сельсовета, куда вызвали якобы для сверки трудодней, и увезли в район. Больше он не вернулся, ходили слухи, что его отправили на Колыму. Она ездила в район, но там сказали, что никакой информации нет, и пригрозили, что если будет надоедать, то тоже пойдет за своим мужем, а детей отправят в детдом.
Она еще не знала, что не выйдет больше из этой избы, а вынесут ее через месяц и отвезут в больницу, где врач безнадежно покачает головой. А еще через две недели ее совсем не станет, и тело отнесут в подвальный морг. Никто не позаботится об обычных для такого дела вещах, и ее еще теплые руки сползут по телу и так застынут в промороженном подвале.
Она еще не знала, что только через месяц это известие найдет ее старшего сына в шахтерском городке. Этот городок стал конечной станцией эшелона, в который их погрузили теплым крымским августом.
Сына отпустили без охраны, строго наказав после похорон матери немедленно вернуться назад.
С помощью хозяев домика как-то решилось все с гробом и санями, и сам хозяин поехал с сыном в больницу. Замерзшее тело с разошедшимися локтями не помещалось в гроб, и хозяин выдолбил в боковых досках места для локтей. Возвращались в ночь, местные предупредили, что в округе гуляют волки. В небольшом лесочке среди деревьев замелькали огоньки, и так неспокойная из-за такого груза лошадь вдруг захрапела и понесла, хозяин перекрестился и достал топор.
Как-то обошлось, и они доехали, и похоронили ее на местном кладбище.
Она еще не знала, что троих детей ее, которые ухаживали за ней, как могли, уже через неделю после того, как ее увезли в больницу, забрали в детдом. И покатятся их судьбы по ухабистым дорогам жизни в разные стороны… всякое будет, у кого тюрьма, у кого сума…
И встретятся они снова через восемь долгих лет, каждый со своим грузом нажитого за эти годы…
у одного уже семья с двумя малыми детьми,
у второго другая фамилия, на два года старше возраст в справке из колонии и татуировки…
у третьего годы унижений за тихий характер и происхождение…
и навечно застывший детдомовский испуг в глазах младшенькой… даже когда улыбалась…
А пока она лежала в занавешенном углу…и в перерывах между полудремой и приступами боли она думала, что же будет с ее деточками. Реже приходили мысли о муже, иногда в памяти вставала мамочка… и любимые сестры… где же они сейчас, какие эшелоны увезли их и куда?
За что же, Господи, нам всем такие испытания?
На желтой бумаге плывут косые строки…Елизавета Андреевна… 18 ноября… запись 30 декабря… возраст и причина смерти…
Это все, что у меня есть от моей бабушки… и одна фотография, где ей 14 лет…
где она еще ни о чем не знает…