Советская малина собралась на совет. Советская малина врагу сказала: «Нет!».
Слова заголовка заимствованы из словесно-музыкального произведения криминальной субкультуры - песни, относящейся к жанру «камерной музыки».
Упомянутое творение повествует о том, как некто, судя по всему, представитель спецслужб Франции, маскирующийся под «уркагана», склонял патентованного отечественного «урку» к собиранию и передаче врагу государственных секретов СССР, обещая вознаграждение в виде «денег-франков» и «жемчуга стакан».
Со слов героя произведения известно, что воровская сходка, обсудив ситуацию, предложение иностранца отвергла. Предпринятый им вербовочный подход завершился отъемом упомянутых франков и жемчуга в пользу «малины». Затем последовала передача шпиона «войскам НКВД» (читай - Военному трибуналу войск НКВД). Упоминание названного органа позволяет датировать событие 30-ми годами прошлого столетия. О дальнейшей судьбе засланного казачка исполнитель шедевра смог сообщить, что впредь «его по тюрьмам он не встречал нигде».
Познания в объеме школьного курса советской литературы позволяют сделать вывод, что содержание названного музыкального произведения в целом соответствует трем системным принципам художественного метода социалистического реализма.
А именно:
Принцип первый – народность. «Понятность литературы для простого народа, использование простых народных речевых оборотов..». Ставим «плюс» («галочку», «птицу»).
Принцип второй - идейность. «Поиск путей к новой, лучшей жизни, героические поступки с целью достижения счастливой жизни…». Тут тоже «галочка».
Принцип третий - конкретность. «Изменения сознания людей и совершение конкретных поступков под воздействием условий социалистического бытия».
И тут против «птицы» не возразишь. Согласно описанию ситуации, совершен конкретный, не связанный с мотивом личной корысти поступок – передача «субчика» «войскам НКВД». Ведь могли же ограничиться вульгарным отъемом франков и жемчуга. Ан, нет!
Нет и еще раз нет солидарности «урок» с преступником «государственной масти».
Тут в меня попытаются бросить камень специалист по «человеческому измерению» - советский диссидент или его идейный последователь всполошенный «****дос» – «Ельцин-Белый дом - Свобода!», а вслед за ними и нынешний вальяжный ворюга - «либерал», уверенные в несоответствии произведения последнему по счету принципу.
-Врешь ты все, - вскипят субъекты, не признающие результатов анализа песни через призму принципов социалистического реализма. Таких случаев не было и быть не могло, «потому, что не могло быть никогда»!
Отвечу сдержанно и с достоинством: «Накось, выкуси!».
- Не просто могло, а случалось в действительности! И не однажды. Мне известны, по крайней мере, три события подобного толка. И не беда, что они расходятся с песней в деталях, зато совпадают с ее смыслом в главном.
Засим, переходим к фактам.
Случай первый описан мною в былинные времена в служебной литературе. Ныне могу рассказать о нем более широкому кругу читателей. А заодно раскрыть некоторые особенности события, обойденные мною ранее по служебно-этическим соображениям.
В качестве отступления сообщу о личном неприятии романтизации различных «урок» и «уркаганов», объявляющих себя Робин Гудами, однако предпочитающих выбирать жертв среди людей беззащитных. И все же, из песни слова не выкинешь.
Процитированное выше словесно-музыкальное произведение обращает память к далекому 1983 году, ко времени работы с материалами по обвинению сотрудника ГРУ МО СССР А.В. Иванова в измене Родине в форме шпионажа.
Наблюдательный читатель спросит: «Почему в твоих писаниях, голубчик, рядом два шпиона с исконно русскими фамилиями «Иванов» и «Петров». Может, еще «Сидоров» появится?».
Отвечу: «Так получилось. Сидорова в моем производстве не было. Зато присутствовали бывшие сотрудники КГБ СССР Лебедев и Свердлов (последний, к тому же, Владимир Ильич)».
Материалы (уголовное дело и дело оперативной разработки) в отношении А.В. Иванова я получил по указанию генерал-лейтенанта юстиции А.Ф. Волкова с заданием подготовить информационно-аналитический обзор для использования в методических и учебных целях в органах и войсках КГБ СССР.
Преступление расследовал заместитель начальника 1-го отдела Следственного Отдела КГБ СССР полковник С-ев. Дело оперативной разработки провел заместитель начальника 1-го отдела Третьего главка (военной контрразведки) КГБ СССР полковник М-ов (в дальнейшем генерал-полковник).
По предварительной оценке начальника «моего» 6-го отдела полковника Ю.А. Замараева, событие преступления, личность и мотивы действий обвиняемого особого интереса не вызывали по причине их типичности.
Иванов А.В. представлял собой «инициативника» с присущим подобным персонажам набором отрицательных качеств личности. Мотивы установления связи с ЦРУ США также не отличались своеобразием: корысть, приправленная местью ведомству и бывшим членам пригревшей его семьи.
Нетипичным в нем был, пожалуй, ранний период появления признаков моральной «гнильцы», обнаружившихся к моменту окончания средней школы.
Внешне это был привлекательный юноша, с грамотной речью и приятной манерой общения, показной сторонник моральных принципов «строителя коммунизма». Однако подлинная суть его натуры существенно отличалась от видимости стремлением делать карьеру для будущей вольготной жизни, не считаясь с нормами официальной морали и простой человеческой порядочности.
Отмашку старту карьерного пути Иванова дал его отец - командир мотострелкового полка, дислоцированного в г. Рава-Русская Львовской области. Родитель обратился за содействием к фронтовому другу - маршалу СССР. По звонку именитого военачальника Александра приняли в Военный институт иностранных языков, в котором он изучал английский и болгарский языки. Негласная репутация маршальского «позвоночника» сопровождала Иванова в течение всего периода учебы, однако для удачного распределения после ее окончания следовало проявить и личную инициативу. Находчивость и внешняя привлекательность Иванова были вознаграждены женитьбой на дочери полковника ГРУ МО СССР. Ход не блистал оригинальностью, однако ожиданий не обманул. Правда пылких чувств и даже привязанности к избраннице жених не испытывал. По окончании Института в 1978 году Александр стараниями тестя был направлен в распоряжение Главразведуправления. Местом его жительства стала квартира родителей жены.
Карьера молодого офицера развивалась на «форсаже». В 1979 году по окончании спецкурсов ГРУ он вместе женой выехал в длительную служебную командировку в Болгарию.
Тамошний обеспеченный быт и работу спустя рукава Иванов воспринимал как само собой разумеющееся приложение к должности помощника военного атташе. Обнаружившейся у него склонности к безделью потворствовал и сам атташе, осведомленный о существовании влиятельных покровителей Александра.
Правда, вскоре прохладное отношение Иванова к службе стало вызывать раздражение сослуживцев. На партийных собраниях коллеги откровенно высказывали возмущение его стремлением переложить на них часть собственных обязанностей. Доставалось за нетребовательность к подчиненному и самому атташе. Иванов реагировал на упреки пренебрежительно, считая их проявлениями зависти.
Тем временем в жизни Александра произошли два значимых события. Во-первых, в Болгарию прибыл новый военный атташе. Генерал-майор был зятем одного из членов Политбюро ЦК КПСС и слухам о покровительстве Иванову со стороны маршала значения не придавал. Во-вторых, жена Александра уехала рожать в Москву.
Второе обстоятельство позволило Иванову пуститься в развлечения с участием иностранок. В этой части он достиг значимых высот, завязав отношения с внучкой одного из руководителей страны пребывания. Это был перебор.
Во избежание возможных осложнений межгосударственного уровня новоиспеченного «Казанову» отозвали в Москву. Здесь его ждали скандальный развод и изгнание из квартиры жены.
Поселившись в квартире убывшего в длительную командировку сослуживца, Иванов приступил к исполнению малоперспективных обязанностей сотрудника информационно-аналитического подразделения.
Горький вкус утраты прежнего статуса скрашивался обретением возможности бесконтрольного времяпрепровождения с местными подругами. Правда, тяга к размашисто-показушному образу жизни требовала постоянно растущих затрат, не совместимых с денежным содержанием старшего лейтенанта.
Поджимала необходимость выбора между переменой поведения или поиском источника дополнительных доходов. Сомнений в предпочтительности второго варианта у Иванова не было. Однако беглый обзор собственных возможностей легального заработка наводил на неприятные мысли. Занятия внеурочной физической или умственной деятельностью вызывали отвращение.
В какой-то момент пришла мысль о возможности продажи, причем неоднократной, уникального товара – секретной информации, которую он рассчитывал добывать по службе. Об иностранных структурах, ведущих охоту за такими сведениями и готовых щедро платить за них, он был в деталях осведомлен за годы учебы в военном вузе и на специальных курсах ГРУ.
Сведения об этапах возникновения и реализации цели «заработка» на предательстве, о борьбе мотивов, отказе от чувства сопричастности к «своим» за «бочку варенья и корзину печенья» от «чужих», в уголовном деле детально не исследовались.
Следователь ограничился записью ходульно-покаянных фраз, не имеющих связи с конкретными событиями жизни обвиняемого и вызывающих сомнение в авторстве подследственного.
Протокол допроса сохранил набор штампов самообличительного содержания: «У меня были искаженные представления о ценностях жизни. Мне были присущи высокомерие и болезненное самолюбие, излишние самоуверенность и самонадеянность, честолюбивые амбиции, переоценка своих способностей и качеств…»
В качестве «покупателя» информации Иванов выбрал разведывательную структуру «главного противника» - ЦРУ США. Принятию окончательного решения об установлении «деловых» связей с ЦРУ, кроме корыстных побуждений, способствовали два обстоятельства. Во-первых, чувство обиды на ведомство, «закрывшее» ему на неопределенное время (а может, и навсегда) зарубежные командировки. Во-вторых, месть родственникам бывшей жены, исподтишка разрушающим остатки его карьеры. Движущей силой навлечения на Александра карьерных неприятностей, как выяснилось в ходе следствия, была экс-теща, мастерски подстрекавшая своего мужа к воздаянию «неблагодарному выскочке». На этом направлении она добилась серьезного успеха, о котором пойдет речь далее.
Реализацию Иудиного греха А. Иванов начал в понедельник 22 июня 1981 года в своем служебном кабинете. Казалось бы, у любого человека с остатками совести совпадение времени первого шага предательства с датой начала Великой Отечественной войны должно было против воли вызвать ассоциации с ненавистными понятиями «враг», «предатель». «шпион» и даже пробудить тревожные предчувствия. Однако Александра тонкости нравственной материи, как и тревожные предчувствия, не беспокоили. А зря, может быть, одинаковость дат была намеком судьбы на сходство итогов этих несопоставимых по масштабам событий.
По задумке Иванова, выход на контакт с американцами следовало начинать с письма – обращения, предлагающего услуги по передаче им информации, составляющей государственную тайну.
Послание предполагалось подбросить в одну из автомашин с номерами посольства США, привозивших в летние выходные дни работников этой организации на «Дипломатический» пляж у Николиной горы.
Со времен учебы на спецкурсах Иванову было, известно что в ожидании подобного рода обращений «дипломаты», покидая место стоянки для водных и иных забав, оставляли стекла автомобилей приспущенными.
Обращение было изготовлено 22 июня 1981 года в два приема. Начальный вариант текста, выполненный в служебном кабинете, Иванов доработал по возвращении домой.
Посещение «Дипломатического» пляжа состоялось субботним утром 27 числа того же месяца. Выбрав подходящее место неподалеку от автостоянки, Иванов расположился под грибком метрах в 20-ти от водной кромки. Письмо – обращение, вложенное в пачку от сигарет, ждало момента передачи в кейсе Александра.
Обстановка и состав посетителей пляжа соответствовали репутации одного из главных мест цивилизованного отдыха москвичей. Отдыхающих в это время было немного.
Разоблачившись до плавок, Иванов направился прогулочным шагом на разведку в сторону автостоянки. Американских машин, как он и предполагал, на площадке еще не было. Предстояло запастись ожиданием.
Обратный путь был столь же неспешным до момента обнаружения факта, породившего временное затмение сознания: кейс, оставленный под грибком в числе других вещей Иванова, отсутствовал.
Молнией ударила мысль: «Вот она, контрразведка! Откуда узнали?» Оглянулся по сторонам, незаметно высматривая группу захвата. Однако внешность и поведение окружающих тревоги не вызывали. И все же он с трудом сдерживал желание бежать от ставшего зловещим места события. Облачившись в нетронутые неведомыми лицами пляжные одёжки, Иванов добрался домой в полусумеречном состоянии. По пути обдумывал легенду с ответами на возможные вопросы следователя. Однако ничего убедительного придумать не смог.
Вечером вдруг пришла спасительная мысль: «С какого боку тут привиделся КГБ? Зачем контрразведке «светиться» завладением вещдока, оставляя на свободе подозреваемого? Скорее всего сработали обыкновенные пляжные воры».
И все же следующую неделю Иванов провел в настороженном ожидании. Высматривал признаки изменившегося отношения со стороны руководства и сослуживцев. Поднимая трубку служебного телефона, с замиранием сердца ожидал вызовов в неизвестные кабинеты.
Избавиться от наваждения помог детальный анализ всех обстоятельств события. Отсутствие симптомов недоверия на службе подтвердило первоначальное предположение о непричастности «компетентных органов» к исчезновению «документа». Здравый смысл настаивал на том, что его кейс стал добычей какого-то прощелыги. В этом случае неприятные последствия события ограничивались лишь потерей привычной вещи, приобретенной во время заграничной командировки. О судьбе находящегося в кейсе обращения можно было не беспокоиться по нескольким причинам. Во-первых, вор вряд ли придаст значение какой-то бумажке, вложенной в пустую пачку из-под сигарет. Во-вторых, в случае обнаружения едва ли поймет, с чем имеет дело. В-третьих, не станет предавать огласке случай завладения кейсом из соображений собственной безопасности и бесспорной неприязни к «органам».
Из перечисленных рассуждений следовал главный вывод: чекистам его послания ЦРУ читать не доведется.
Ах, Иванов А.В., к твоей бы логике да немного интуиции и совести. Ведь именно совесть, по утверждению великого русского философа Н.А. Бердяева, остается «верховным органом для оценки и познания смысла вещей».
5 июля 1981 года, решив взять быка за рога, Иванов снова оказался на пляже Николиной горы. Высмотрев мужчину, вышедшего из автомашины с номерами посольства США, Александр незаметно передал ему записку о своей готовности тайного сотрудничества с американской разведкой.
Американец, это был Питер Сэмлер, оказался «чистым» дипломатом в ранге советника посольства, однако от участия в установлении контакта Иванова с разведкой США не отказался. Ровно через неделю, 12 июля, на том же месте он познакомил Александра с сотрудником ЦРУ под дипломатическим прикрытием Дэннисом Макмэхеном. Новые знакомцы договорились о встрече 9 августа в лесопарке, примыкающем к улице Дыбенко.
В названный день, во время прогулки по лесопарку Иванов сообщил Макмэхену свои личные данные, сведения о месте службы и возможностях добывать интересующую ЦРУ информацию. Пожаловался на семейные неурядицы и материальные трудности. Дэнис обещал Александру помощь в преодолении жизненных невзгод. При расставании передал Иванову несколько листков сверхтонкой бумаги с печатным текстом и 5000 рублей. Послание ЦРУ было спрятано в спичечной коробке. Иванов, в свою очередь, вручил Макмэхену материалы с грифом «для служебного пользования», собранные по собственному усмотрению.
В переданном послании Американцы выражали удовлетворение установлением контакта с «дорогим другом», обещали сделать сотрудничество взаимовыгодным и просили Александра ответить на ряд вопросов разведывательного характера. Записка завершалась графиком встреч, намеченных на четыре предстоящих месяца.
Дальнейшее развитие отношений Иванова с сотрудниками ЦРУ неоднократно описано в мемуарах бывших сотрудников 2-го (контрразведка) и 3-го (военная контрразведка) Главков КГБ СССР и журнальных статьях.
Надо сказать, чтение публикаций по делу А.В. Иванова оставляет впечатление некоторой недоговоренности – непонятного отсутствия деталей начала, хода и завершения контрразведывательных мероприятий, вызывающих в подобных случаях вполне объяснимый интерес.
-В чем причина? - задастся вопросом раздраженный читатель.
Отвечу откровенно – она заключается в намеренном умолчании о сути и обстоятельствах «советско-малинового» участия в разоблачении изменника и, скажем прямо, досадных просчетах, случившихся в ходе использования полученной информации.
Однако, на мой взгляд, именно эта, обойденная молчанием часть сведений позволяет отнести «дело Иванова» к числу заслуживающих изучения. Уверен, отрицательный опыт, как горькое лекарство, не менее важен, чем милый некоторым руководителям сладенький сироп околичностей. В конце концов именно на обобщении просчетов базируются наставления по безопасности любого рода деятельности.
Но вернемся к особенностям дела.
К первой из них относилась «пропавшая грамота» - то самое письмо Иванова - предложение сотрудничества с американцами, исчезнувшее вместе с кейсом на «Дипломатическом пляже».
Улетучившись в начале повествования, письмо таинственными путями появилось в качестве повода для начала расследования в собранных следствием материалах, и заняло почетное место рядом с постановлением о возбуждении уголовного дела.
Судя по стилю документа, автор старался быть предельно убедительным в описании своих намерений и возможностей. Предлагая услуги по обеспечению ЦРУ совершенно секретной информацией о деятельности Министерства обороны, КГБ и МИД СССР, он допускал, что его действия могут быть приняты за провокацию, однако заверял иностранную спецслужбу в искренней готовности служить интересам США.
Впервые увидев этот документ, я счел его появление в деле результатом оперативной комбинации, позволившей зашифровать подлинный механизм добычи вещественного доказательства. Удивлял, однако, необычно затратный по времени способ легализации. Обращение Иванова к американцам поступило в КГБ СССР кружным путем из ГУВД Мосгорисполкома. На «Петровку, 38» оно пришло по почте от анонимного отправителя.
Мое заблуждение по поводу вероятной оперативной комбинации развеял начальник отдела Ю.А. Замараев.
-Не ломайте голову, - пояснил Юрий Афанасьевич с присущим ему тактом. – Это не легализация. Письмо и в самом деле пришло «самотеком», без участия нашей конторы. Отправитель не установлен. Судя по обстоятельствам – это пляжный вор, слабо разбирающийся в разграничении компетенции «органов». Минимум реквизитов адресата (надпись на конверте - «Петровка, 38») подсказывает, что для отправителя это не столько адрес, сколько символ средоточия «сыщиков» на все случаи жизни. О мотивах передачи обращения Иванова «органам» можно лишь гадать.
-В таком случае, - предположил я, - вор, скорее всего, человек возрастной, и руководствовался при направлении письма на «Петровку» примером из известной в его кругах песни про «советскую малину» и «жемчуга стакан».
-Догадка заслуживает внимания, - улыбнулся Юрий Афанасьевич,- однако ее исследование выходит за рамки задач обзора.
Отсчет начала реагирования официальных органов на «обращение» Иванова пошел с момента вскрытия содержавшего его конверта в секретариате ГУВД Москвы.
И тут, надо признать, случилась первая потеря темпа необходимых действий. Причину задержки можно было объяснить необычностью формы и содержания «обращения», поставивших секретарей в тупик при его классификации по установленным Инструкцией признакам: «краткое содержание», «суть обращения», «адресат», «классификация по тематике», «характеристика обращения».
По этой причине анонимка «непрофильного» содержания некоторое время блуждала по кабинетам ГУВД Москвы. В конце концов последовал обоснованный вывод о том, что документ может представлять собой предложение о сотрудничестве с иностранной разведкой неизвестного лица, имеющего доступ к секретным сведениям ряда ведомств СССР. На этом основании обращение было направлено в секретариат КГБ СССР.
Дальнейшее прохождение документа в потоках информации также не отличалось быстротой. На Лубянке определенное время заняло рассмотрение вопроса об отнесении вероятного изменника к объектам заинтересованности Второго или Третьего главков.
В итоге дело оперативной проверки «Каин» завела военная контрразведка. С этого момента поисковые мероприятия, в первую очередь по почерку, приобрели авральный характер. Аналитические способности и опыт розыскников позволили вскоре выйти на подозреваемого. Однако, в целом, как показали события, время сыграло против органов госбезопасности.
До попадания в поле зрения КГБ Иванов успел не только установить шпионскую связь, но и провести несколько конспиративных встреч с сотрудниками ЦРУ.
В начале сентября за «Каином» было установлено наружное наблюдение. Начало работы «наружки», как выяснилось впоследствии, пришлось на паузу между плановыми контактами изменника с американским куратором. Каких-либо подозрительных действий в поведении Иванова «Семерка» (прежнее название оперативно-поискового Управления) по понятным причинам не выявила.
В середине месяца Иванов «загремел» в военный госпиталь с приступом радикулита. Порядки лечебного заведения ограничили свободное перемещение больного границами территории госпиталя. Кроме того, вместо собственной одежды, сданной в камеру хранения до окончания срока лечения, Александр получил в пользование больничную пижаму. Свободный выход больного за пределы лечебного учреждения исключался.
С учетом описанных событий руководство 1-го отдела Главка сочло возможным снять наблюдение с объекта проверки до конца срока его лечения. Крайне загруженная «Семерка» переключилась на другие объекты. Это решение стало серьезной ошибкой.
Согласно графику американцев, дата очередной встречи «уважаемого друга» с Макмэхеном пришлась именно на период пребывания Иванова в госпитале. Александр, почти залечивший к тому времени радикулит, решил не нарушать ранее оговоренных планов. Для подготовки встречи он созвонился по телефону-автомату с одной из своих подруг, которая передала ему через лазейку в ограде госпиталя гражданскую одежду.
Для выхода за территорию госпиталя Иванов заранее присмотрел апробированный «самовольщиками» из числа ходячих больных замаскированный в ограде лаз.
Встреча Александра с американским куратором состоялась Химкинском лесопарке в субботу 27 сентября и до поры осталась неизвестной контрразведке. В тот день в целях маскировки и участия в контрнаблюдении Макмэхена сопровождала жена. Свидание прошло без осложнений. Иванов получил от американцев деньги в сумме 2000 рублей и шпионское снаряжение: малогабаритный фотоаппарат, десяток кассет с пленкой на 230 кадров каждая, копирку для тайнописи, инструкцию по применению тайнописи, авторучку для нанесения тайнописных сообщений и пленку с обновленным планом связи в корпусе второй авторучки.
Взамен он передал Макмэхену ответы на часть ранее заданных вопросов разведывательного характера.
Согласно новому плану, место предстоявших конспиративных встреч переносилось в район входа на Даниловское кладбище.
Вечером 6 октября 1981 года «Семерка» зафиксировала нанесение «Каином» сигнальной метки в форме овала на стене дома № 13 по Ленинскому проспекту. В качестве красителя использовалась губная помада.
Согласно сводке «НН» (наружного наблюдения), утром следующего дня метку предположительно «снял» проезжавший на работу американский «дипломат».
Описанные события свидетельствовали о намечающейся личной встрече Иванова с куратором из ЦРУ.
Эта встреча, как стало известно впоследствии, состоялась вечером 7 октября в районе Даниловского кладбища. Наружным наблюдением она не фиксировалась: сопровождение «объекта» было прекращено в связи неблагоприятными условиями и высокой возможностью расшифровки мероприятия.
Беседа Иванова с Макмэхеном проходила в минорных тонах. «Каин» проинформировал куратора о том, что руководство подразделения приняло решение о его откомандировании на «точку» в селе Яковлевка Приморского края. Формальным снованием перевода послужили случаи нарушения служебной дисциплины и злоупотребления спиртными напитками. Однако «Каин» не без оснований полагал, что реальной движущей силой этого решения были происки бывшего тестя, имевшего тесные связи с членами парткома управления. В скобках отметим, согласно материалам следствия это предположение обвиняемого оказалось верным.
Макмэхен таким поворотом событий был заметно огорчен. Подробно расспросив Иванова о причинах предстоящих перемен по службе, посоветовал ему не терять присутствия духа и продолжить сотрудничество с новых позиций. Условившись о проведении «прощальной» встречи на этом же месте, американец дал подопечному команду уничтожить надежным способом имеющиеся у него предметы шпионского снаряжения.
Вечером следующего дня «наружка» доложила о том, что «Каин» бросил в Москву-реку в районе Метромоста пакет с неизвестным содержимым.
По показаниям Иванова на следствии, в пакете находились фотоаппарат «Минокс» и другие предметы, полученные им от Макмэхена.
Очередная «прощальная» встреча изменника и его куратора состоялась через неделю после предыдущей. Макмэхен передал «Каину» инструкцию о способах связи в новых условиях.
«Уважаемые друзья» обсудили возможные направления сбора и передачи разведывательной информации с новых позиций.
Для контрразведчиков факт перевода объекта оперативной разработки в Яковлевку стал полной неожиданностью. Следовало незамедлительно решить, вопрос о продолжении разработки изменника в условиях отдаленного гарнизона или реализации имеющихся материалов путем привлечения объекта к уголовной ответственности.
В итоге, по словам одного причастных к разработке «Каина» оперативников, полковник М-ов предложил «смелое решение»: реализовать второй вариант. Провести негласное задержание Иванова в день его отъезда из Москвы. Предусмотреть возможность последующей оперативной игры между КГБ и ЦРУ с участием обвиняемого.
Предполагалось, что в момент задержания Иванов будет иметь при себе изобличающие его предметы шпионского снаряжения.
Решение несомненно требовало проявления «смелости», правда, не от М-ва, а от ответственного за процессуальное решение следователя С-ва.
Для объяснения рисков такого решения необходимо обратиться ко второй особенности дела. Она заключалась в том, что объем «имеющихся материалов» характеризовался фразеологизмом «кот наплакал». В ходе разработки Иванова не было установлено ни одного прямого доказательства совершения им шпионских действий.
Отсутствовали данные о собирании и передаче иностранной разведке сведений для использования в ущерб интересам СССР. Не было подтвержденной информации о проведении Ивановым операций по тайниковой связи с американцами. О личных встречах «Каина» с его «куратором» из ЦРУ можно было догадываться лишь по косвенным признакам. Контакта лицом к лицу и даже совпадения маршрутов «друзей» зафиксировать не удалось.
В активе имелось добытое неведомым способом и поступившее от неизвестного источника обращение Иванова к неким «Господам» с предложением шпионских услуг. Кроме того, был зафиксирован факт нанесения «Каином» на стену дома графического изображения в форме овала, предположительно – сигнальной метки. Однако наличия этих данных вне связи с другими доказательствами для возбуждения уголовного дела было, мягко говоря, недостаточно. Иванов мог объяснить их существование заранее придуманными, даже абсурдными, доводами, опровергающими подозрения в шпионаже.
Предположение о том, что «Каин» в момент отъезда из Москвы будет иметь при себе предметы шпионского снаряжения, вызывало сомнение, подкрепленное сводкой «Семерки» о том, что накануне он выбросил в Москву-реку пакет с неизвестным содержимым.
Тем не менее, решение о возбуждении уголовного дела было принято.
Утром 2 ноября 1981 года Иванов был негласно задержан в аэропорту накануне вылета к новому месту службы.
Личный обыск задержанного проводил заместитель начальника 1-го отдела Следственного отдела КГБ СССР полковник С-ев. Он – то и обнаружил первое неопровержимое доказательство связи Иванова с ЦРУ США. Это была особая пленка с текстом инструкции о способах связи Иванова с американцами во время предстоящей службы в Дальневосточном военном округе. Эластичный носитель инструкции облегал стержень, одной из двух шариковых авторучек задержанного. На следствии выяснилось, что вторая авторучка также являлась предметом шпионского снаряжения. Она предназначалась для исполнения тайнописных сообщений.
Ошарашенный внезапным поворотом событий Иванов запираться не стал. Тут же, в ходе обыска, дал пояснения о назначении изъятых у него предметов и источнике их получения. Признал наличие связи и совершение шпионских действий в интересах ЦРУ США.
Со следующего дня в кабинете следователя началась детальная фиксация описанных выше обстоятельств установления и поддержания связи «Каина» с американцами. Кропотливо изучалось и оценивалось экспертами содержание переданной цээрушникам информации. Впрочем, сведений, составляющих государственную тайну, передать «кураторам» Иванов не смог по причине отсутствия к ним доступа. Приобретением американцев стали скопированные «Каином» телефонные справочники и некоторые другие материалы с грифом «Для служебного пользования».
На первом же допросе Иванов заявил о чистосердечном раскаянии в совершенном преступлении и готовности активно способствовать его раскрытию.
Число просчетов американцев, выразившихся в установлении связи с «Каином» составило два «маха». В данном случае речь идет о выражении «дать маху», которое не следует путать с «числом Маха» - скоростью звука в воздухе.
Первый «мах» заключался в рисках и пустой трате времени на оперативный контакт с персонажем, скомпрометированным в глазах руководства и не имеющем доступа к значимой информации разведывательного характера.
Второй «мах» состоял в продолжении этой связи после удаления «Каина» из центрального аппарата ГРУ, которое в лучшем случае влекло дальнейшее ограничение шпионских возможностей Иванова, а в худшем было признаком попадания «Каина» в поле зрения контрразведки.
В процессе расследования уголовного дела по его обвинению Иванов участвовал в оперативной игре с американцами. Это контрразведывательное мероприятие позволило около года снабжать ЦРУ не соответствующей действительности информацию о гарнизоне Яковлевки.
Правда, американцы тоже не отличались щепетильностью. Обманывали «Каина» при расчетах наличными за предоставленную (дез)информацию. Уверяли об открытии на его имя в США банковского счета, сведения о котором, как выяснилось впоследствии, оказались фикцией.
В судебном заседании Иванов заявил о философском переосмыслении собственной жизни, сказал слова о «глубине собственного падения», выразил благодарность сотрудникам военной контрразведки, которые «пресекли зло на ранней стадии и удержали его от падения в пропасть».
Военный суд счел возможным назначить Иванову А.В. наказание «ниже низшего предела», предусмотренного статьей 64 УК РСФСР.
Поведение «Каина» на следствии и в суде вполне соответствовало слегка перелицованному афоризму известного писателя средневековья: «Бил поклоны служителям правосудия, одновременно показывая зад закону». Обоснованность этого вывода Иванов подтвердил дальнейшей биографией.
После развала СССР он, как лицо, репрессированное «тоталитарным режимом» за сотрудничество с ЦРУ, добился получения гражданства США и переместился на постоянное жительство в «Град на холме».
Там «философски осмыслив» ситуацию с вариантами собственного жизнеобеспечения в новых условиях, Иванов принял участие в разбойном нападении на банк. Попытка экспроприации оказалась неудачной и завершилась для новоиспеченного гражданина США лишением свободы сроком на 15 лет.
Послесловие.
В процессе изучения материалов расследования уголовного дела по обвинению Иванова А.В. в шпионаже у меня возникло представление о необходимости дополнить их более четким изложением причин и условий, способствовавших совершению преступления. Благо, фактические материалы (несколько скудноватые) в деле имелись.
В итоге виде картина получалась такая.
1.Причины преступления:
Врожденное или приобретенное (скорее всего, в семье) неприятие общественных норм и правил морали, извращенное понимание жизненных ценностей.
Несоразмерное влияние физиологических (в т.ч низменных – алкоголь, беспорядочные связи) и материальных потребностей, формирующих отрицательные психические свойства. Стремление к праздности, эгоизм, изворотливость. Готовность удовлетворять собственные потребности за счет окружающих и общества в целом. Мстительность, стремление объяснять собственные злоключения происками недоброжелателей.
Интегральную характеристику подобному типу личности дал американский писатель Г.В. Миллер. Согласно его определению, это «крыса, гложущая жизнь». От потребности «глодать» она («крыса») не избавилась и на американском континенте.
2.Условия, способствовавшие совершению преступления.
Основным условием, способствовавшим совершению Ивановым измены Родине в форме шпионажа, было грубое нарушение правил отбора кандидатов (изучения личных качеств на основе характеристик, психологических тестов и полиграфа) призванных отсеивать от проникновения в разведку подобных персонажей.
Причины нарушений лежали на поверхности - протекционизм и семейственность.
Согласно требованиям статьи 21 тогдашнего УПК, на следователя возлагалась обязанность выявить случаи отступления от правил отбора на всех ступенях карьеры Иванова и вынести в адрес руководства ГРУ представление о принятии мер дисциплинарного и организационного характера.
Такой документ в деле отсутствовал. Но мои соображения л причинах и условиях, способствовавших совершению преступления, вошли в текст будущего обзора.
Направив проект документа в Секретариат КГБ СССР, я отбыл в очередной отпуск. По возвращении на службу узнал, что руководство ведомства приняло решение опубликовать этот материал в качестве статьи в "Сборнике КГБ".
Статья вышла за двумя подписями.
Существует устоявшееся мнение: «Если под материалом стоят подписи двух человек – один из них автор». В описанном случае мнение было опровергнуто. Авторами были названы полковник М-ов и полковник С-ев. Ни один из подписантов отношения к тексту не имел.
В ответ на смущенные пояснения начальника моего отдела я сообщил, что огорчений по этому поводу не испытываю, поскольку считаю эти подписи своим псевдонимом, который следует писать через тире (вроде фамилий Салтыков-Щедрин или Петров-Водкин).
Завершить описание событий, связанных с делом Иванова А.В. хотелось бы раскрытием данных о личности, мотиве, причинах и условиях, способствовавших поступку представителя криминалитета, отправившего предложение Иванова о сотрудничестве с ЦРУ на Петровку, 38.
Значение этого документа для разоблачения изменника трудно переоценить. По сути, он явился поводом для возбуждения уголовного дела и единственным вещественным доказательством вплоть до ареста «Каина».
Увы, остается лишь предполагать, что оставшийся неизвестным представитель криминального сообщества, действовал из патриотических побуждений, пробудившихся на фоне обострившегося противостояния СССР и США.
Возможно, он руководствовался в своих действиях подсказкой из песни про «советскую малину», а может быть словами песни о «зеках» В.Высоцкого : « За грехи за наши нас простят, ведь у нас такой народ: если Родина в опасности, значит всем идти на фронт».