моя Цистерна 2. Именины сердца

Андрей Фиднер
                *  *  *


   Приключение со счастливым концом. Относительно счастливым. Основное счастье тут в том, что приобрёлся ценный опыт не доводить натуру свою грешную до таких приключений. Не травить судьбу. Ибо она постоянством не отличается. Сегодня пронесло, завтра вляпаешься по самые уши, что и башка отлетит. Ангел-хранитель за полётом пьяной твоей мысли может и не уследить.

    Усвоить-то этот опыт, я, может, и усвоил. Но по горячей буйной юности даже после такого кунштюка пить не бросают. Рановато.

    Однако ходить на такие авантюры в лихих компаниях я перестал. Приём спиртосодержащих препаратов стал с тех пор более камерным, более осторожным и подстрахованным от неожиданностей. Даже, стыдно сказать, эти мероприятия мной планировались и регулировались. Постепенно, с годами определилась некая норма, после которой я реально останавливался.

    И вот настал, ещё постыднее сказать, момент, когда я начал задавать себе этот крамольный вопрос “на хрена?”. К тому времени я заметил следующее – сколько б я не пил, кайфа не наступало. Расслабона не было. Цыганского счастья не чувствовалось. Жизненная ясность не приходила. Приходили только негативные стороны процесса – неконтролируемое поведение, дезориентация в пространстве, заплетающиеся язык и ноги. Ну и, конечно, абстинентный синдром на утро. Страшный синдром, с которым не хотелось жить дальше.

    А потом дошло самое главное. Как в той сказке про голого короля. Ну нашёлся же юный пионер, отвязанный да неотёсанный, обнародовал свой домысел некошерный – а король-то голый! Так и у меня. Нашёлся какой-то атом во всей мятущейся утробе да выдал на всю ивановскую – а водка-то невкусная! И пошла по утробе цепная реакция. И прогремел этот большой взрыв. Ля!!! Да они ж тебя надувают как цыгане хворую лошадь! И за что это стадо тебя купило, старое ты мудило? За невкусную дурью жижу, красиво разлитую в стеклянную филигрань, за эту слезу комсомолки, которая только и умеет, что динамить такого молодца, как я?
    Я раньше робко подозревал, что мир неискренен со мной. Что под меня не заточен и под меня не прогибается. А тут – нате! Мой дивный добрый любвеобильный подход к нему, к миру, в одночасье рухнул. Мужику за сорок, а он только допёр. Вот это чудо, добро, любовь, красивый секс с комсомолками, вселенское хиповское братство, реализация прогрессивных начал – хрен вам, молодой человек. Вот получите эрзац-мир вместо того – водку. Да, мне один товарищ признался – меня, мол, иногда тянет на женщин. С этим мне сложно. Взаимопонимания никакого, не умею я с ними. Но вопрос решается просто – стакан наливаю и пью. И тяги как не бывало. Водка, говорил он – это типа наше всё. И добро, и смех, и женщина, и семья, и песня без баяна. Как это просто – инстинкт альфа-самца утопить в стакане. Сублимировать все эти сложные тяги и поползновения. И жизнь, и смерть с ним реально легче, со стаканом.

    Когда я пил свою Цистерну, я даже об этом не задумывался. Просто искренне хотелось на свою корму приключений. Романтики. Восторга железных арматур, как выражался один мой покойный приятель, поэт и непризнанный гений жизненных аллюзий.

    А тут вот так. Приплыл. Открыл сермяжную правду.

    Далее я задумался оп следующем. А чем же культура пития с библейских времён брала людские души, каким таким позитивом? И ответил себе: да она просто была не такая, эта культура. Мы просто о ней и не знали, с пелёнок видя культуру невкусной дури, сублимирующую всякие нереализованности простых советских людей.
    Я читал Библию. Я читал Евангелие. Я читал разную хорошую литературу про вино. Вино, именно как кровь Христову. И кое-что понял.
    И тут нас обманули.  И тут нам заменили божественный напиток бесовским суррогатом. Там же, товарищи, что вином называли? Натуральный перебродивший сок, скажем, винограда. Выстоявший сколько положено, в каких надо мехах, очищенный временем и людским терпением. Разлитый грамотно по амфорам, кувшинам, стеклянным бутылям. Хранившийся как надо, в каких надо погребах. И так далее.
    А, главное, поднесено сие к хорошей доброжелательной компании, выпито с надлежащим смаком, не торопясь, под неспешный да нематерный разговор. Гармония тела и духа, не иначе.

    Вот вам другая сторона медали. Дошедшая до современного потребителя спиртного.
   
    Современное ширпотребное зелье вином назвать уже нельзя. Технология изготовления библейских напитков сильно затратна для массового производства. Дело поставлено совсем уж, простите, раком. Кто-то донельзя умный догадался, что весь цимес в алкогольном напитке – это относительная доля чистого спирта. Именно она действует на чела наркотически эффективно. По сему задача – повысить, как говорят простые люди, обороты. И началось! Крепление вин – даёшь! Перегонка вин в винные спирты – на ура! Будормага (благородное слово купаж тут не подходит) хрен те знает чего с чёрт знает чем – да ради Бога! Разбавление промышленного спирта (хорошо, если из какого-нибудь зерна или картошки) водой – да на здоровье! Градус дури повысить! Время производства сократить! Выстаивание – убрать совсем.
    И пошла дурь конвейерами да ящиками. И пошли декалитры на душу населения. И пустились абстинентные синдромы на поток. Я уж не говорю про всю кесареву составляющую процесса, то есть деньги. Богова часть культуры отброшена и забыта напрочь. Диавол потирает руки в сторонке, мерзко улыбаясь.

    Я не сторонник постоянного цитирования Библии. Я не знаю, что в ней на сей счёт сказано. Но при желании там можно найти и эту печальную сказку.
    В общем, позор джунглей, как говорят простые люди.

    Это я так рассуждал, когда моя Цистерна уже реально подходила к концу. Она поэтому и не была такой объёмной, как у моих более простых приятелей. Которых добрую половину уже отнесли вперёд ногами. В том числе и по традиционной русской причине.

    Я долго думал, как вернуться к библейской культуре потребления крови Христовой. Чтоб получать от неё кайф. Такой старорежимный сермяжный кондовый кайф. Непохожий на тот, что пришлось испытать во времена Цистерны.
    И пришёл к следующему. Надо попробовать изготовлять кровь Христову самому. И употреблять её не иначе как апостолы на Тайной вечере. Каждое винопитие должно быть сакральным актом, чистым жизненным пейзажем и настоящими именинами сердца. Наверное, это трудно. Но не невозможно, как, согласно старому анекдоту, Ленин писал на стене туалета по поводу раскуривания брошенных в унитаз бычков. Я прошу прощения за не шибко корректный бряк, просто навеяло.

    Винограда в наших суровых краях не растёт. По крайней мере, такого, который давал бы пригодный для виноделия сок.
    Я читал много литературы по виноделию. По технологиям изготовления алкогольных напитков. И, в конце концов, остановился на технологии изготовления сухого вина из смородины, красной и белой, как основного виноматериала. Я отмёл технологии сладких, полусладких, игристых, токайских вин из-за их относительной сложности в домашних условиях. Я даже не стал вникать в технологии изготовления креплёных вин, всяких там портвейнов, мадер и вермутов. Ибо никто изначально кровь Христову ничем не крепил. Нечистый сюжет, решил я насчёт вышеперечисленного. И даже не заморачивался о технологиях водок, наливок, виски, коньяков, чачи и прочей самогонки. Вообще трэш, как говорят нынешние простые молодые люди.

    Итак, сухое вино из огородной смородины. Я убедился, что она и есть наш северный виноград. Именно красная и белая (встречается ещё бордовая, но реже). Из чёрной вина в классическом виде не сделаешь, ибо чёрная смородина по сути немного другая ягода, полная клейких веществ пектинов. Они загущают сусло и портят его чистоту. Поэтому я её применял только в качестве красящей ароматической добавки в небольших количествах для придания бархатистого шарма конечному продукту.

    Я также пробовал изготовлять сухие вина из яблок, крыжовника, ирги, малины, что не противоречило замыслу. Но из этих чудесных плодов вино получалось только с большими трудозатратами и изощрёнными методами очистки. Либо конечный литраж был недопустимо мал из-за ограниченных возможностей домашнего виноделия.
    Поэтому я определил для себя оптимум – сухое вино из белой, красной смородины либо их смеси.
    И для этого процесса я отшлифовал технологию под свои домашние условия идеально. Вино указанного сортимента шло у меня как с конвейера. Ни у кого другого из моих озабоченных коллег, домашних виноделов, я такого не видел. И страшно этим гордился. Внутри себя, разумеется.

    Вино из смородины я не отличал от покупного виноградного вина, которое можно было считать честным. То есть реально сделанного из винограда как виноматериала. Ну, с небольшими промышленными издержками. Наподобие консервантов. Я давно уже научился распознавать и по вкусу, и по другим признакам винозаменители из воды, спирта и вкусовых добавок, разлитые в подмосковных сараях какими-нибудь гастарбайтерами. Я брал настоящее вино, чаще грузинское, и сравнивал со своим. Различия во вкусе я не чувствовал.
    Тут надо сказать, что от природы я обделён острыми вкусовыми рецепторами и чутким обонянием. Настоящий знаток и ценитель, конечно, отличил бы смородинное вино от виноградного. Но по мне и так было неплохо. Как и для тех избранных в собутыльники, кого я им угощал.

    Вот, казалось бы, гармония в таком деликатном вопросе через всякие тернии достигнута. Потребляй кровь Христову, хвали Господа за низпосланное озарение, восхищайся плодами его природной матчасти, празднуй с достойными товарищами именины сердца.

    Но ведь что постоянно под Луной? Какая гармония непоколебима под вселенскими магнитными полями, известными своими флюктуациями да бурями? Да никакая, товарищи. Нет ея, и всё тут.

    Далее пошли следующие девиации бытия. Стали пропадать достойные собутыльники. Стала таять та творческая интеллигенция вокруг да около этого процесса. Кто уехал, кто отошёл от дел, кто увяз по уши в семейном омуте, кто, в конце концов, просто ушёл в лучший мир. Опустела без них земля. Не стало творческих личностей – музыкантов, художников, стихоплётов, технарей, влюблённых в хард и софт, любительский эфир без границ и бурлящие новые прогрессивные идеи в электронике и звукозаписи. Не стало красивых и не очень красивых комсомолок, вдохновлявших и на жизнь, и на смерть, и на несколько строк. В общем, контингент мой, как когда-то вера в общечеловеческие ценности, провалился куда-то в бездну.
    А без собутыльников какие именины сердца? Какая гармония пития крови Христовой? Её потребляют ученики да апостолы, да и просто хорошие люди. А тут, глядишь, и ноги помыть некому.

    Раньше, бывало, выпуск такого-то года в виде бомб с вином расходился ещё до начала цветения смородины нового урожая. Всё выпивалось насухую благодарным контингентом.

    А что теперь? Ряды и колонны бутылок стоят в подполье лет пять, дображивают. Пить некому. То есть пить не с кем.

    Я долго думал, чем бы закончить эту краткую, минут на сорок, лекцию. Каким доминантсептаккордом. Пока не придумал нужное слово, на котором и закруглюсь, товарищи.

    Анабиоз. Есть такое слово в науке, которую я в данный момент представляю. Перед уходом в лучший мир чел иногда впадает в анабиоз. Это когда уже всё по хрену в подлунном мире. И вино, и его подделки, и слова, и ноты, и септаккорды из нот. Комсомолки и их слёзы. А также всё человеческое стадо, которое поддерживает эту фуфырную надстройку над базисом.
    Базис продолжает иметь место быть. Доятся коровы, пилятся дрова, режется железо, кладётся камень, качается вода. Клеится какая-нибудь фанера, даётся кубатура. Зреет и наливается виноматериал – виноград, смородина, ячмень. Даже, бывает, пишутся песни.

    Но чела постигает анабиоз. Он проводит оставшиеся мгновения и годы в некоем подобии сна. Я не готов ответить, отчего это бывает.
    Я думаю, сформулирую эту мысль позже, посвятив этому состоянию моё следующее эссе. До встречи, мои благодарные читатели, на разных краснобайских платформах в этом необъятном словесном космосе.