Всё то, о чём вы прочитаете здесь, произошло с моим отцом, Вебером Виктором Фёдоровичем.
Январь 1945 года. Оренбургская область.
- Герхард, вставай! Охранник идёт!...Герхард, ну, поднимайся!
- Мама говорила...там... хорошо...я...
Виктор и Густав (братья-близнецы) смотрели, как охранник подошёл к их, лежащему на снегу, умирающему другу Герхарду, пнул его ногой, и, поняв, что тот умер, грязно выругался.
- Туда тебе и дорога, фашистский ублюдок. За сегодня уже двенадцатый. Ну, а вы чего стоите, бездельники? План никто не отменял, а для вас он теперь ещё увеличился. Давайте-давайте, работайте!
Мерзлую землю копали кирками и лопатами. Чтобы ускорить рытьё траншей под нефтепровод, в земле выдалбливали ломом лунки, в которых разводили костры. Руки у всех ребят были покрыты грубыми наростами от мозолей.
Из-за плохого питания мальчики были истощены и с трудом выполняли дневную норму. Желанный утренний паёк состоял из липкого и вязкого, как глина, куска хлеба. Его надо было разделить хотя бы на два раза, но голод был так силён, что съедали сразу, запивая черпаком мутной жижи, называемой супом. На порцию той баланды полагалось всего лишь 17 грамм овощей. Вечером точно такой же черпак жидкой каши. И больше ничего.
На эту каторгу согнали около четырёхсот подростков. Каждое утро, после поверки, перед выстроенными в шеренги мальчишками, начальник лагеря произносил одни и те же слова:
- Все вы фашисты и диверсанты! Только работа спасает вас от заслуженного наказания! Только работой вы смываете свой позор и вину перед Родиной!
И каждое утро, израненная душа Виктора кричала в ответ: "За что? Какую вину и перед кем я должен искупать, если вины не было и нет?"
Барак, сбитый в одну доску и крытый дёрном, насквозь продувается ветром, земляной пол покрыт инеем. С трудом забравшись на верхние нары, братья пытаются согреться, прижавшись друг к другу в своих тонких пальтишках, которые заменяли им одновременно матрац и одеяло. Башмаки снимать нельзя. Ноги сразу окоченеют, да и могут украсть.
Не смотря на смертельную усталость не заснуть. Сегодня особенно холодно. Всё время хочется есть. А теперь вот ещё смерть друга. Герхард был из того же села, что и братья. Село Гримм находилось в республике немцев Поволжья, где раньше, до насильственного переселения в Сибирь, мирно жили ребята со своими родителями. Дружили с детства, учились в одном классе. И в лагерь, из сибирского посёлка Абан, куда выслали их семьи, забрали ребят вместе. А теперь лежит Герхард совершенно голый (одежда нужна живым), среди таких же голых мёртвых подростков, уложенных штабелями на мёрзлой земле под Бузулуком, никем не похороненный. Весной, когда земля согреется, выкопают большую яму и трактором свалят в неё все трупы.
Голод, холод и 12 часов изнурительной работы, под постоянные окрики вооружённых охранников: "Давай-давай, работай!", неумолимо вели всех "трудармейцев" к скорому концу.
Выпущенное Государственным Комитетом Обороны Постановление от 7 октября 1942 г. "О дополнительной мобилизации немцев для народного хозяйства СССР", предписывало мобилизовать на работы мальчиков с 15, а девушек с 16 лет.
Мобилизовать? Нет! Арестовать! Ведь теперь их жизнь была под конвоем и за колючей проволокой, где убивали по-садистски - мучительно и изощрённо - голодом и непосильным трудом. Но прежде превращали в отверженных изгоев общества, в бесправных, поставленных вне закона.
Безвинно, не имея на то ни малейших оснований.
- Густав, это ждёт скоро и нас. Мы так же умрём, как Герхард, на рытье этих проклятых траншей, если не сбежим. Прямо сейчас.
- Витя, я слышал, как охранники говорили между собой, что сегодня мороз до 50 градусов.
- Вот и хорошо. Они носа не высунут в такую погоду. Это наш шанс. Пока нам не урезали норму хлеба, как Герхарду за три дня до смерти, и пока ещё есть силы, надо бежать. Скоро будет ночная поверка. После неё и уйдём.
Большие ворота лагеря были сделаны из железа и от низкой температуры они громко и жутко заскрипели, когда ребята их открывали. Этот звук так напугал юношей, что они застыли от страха на месте и подумали: "Ну, вот, сейчас из теплушки выбегут охранники и нам конец".
Впереди - бескрайняя, пустынная, заснеженная степь.
- Куда же мы пойдём, Витя?
- Ты видишь вон там огни? Вот туда и пойдём. Я думаю, что это не так далеко.
Из-за сильной морозной дымки, огни виделись совсем близко, но, как потом оказалось, ребята прошли двадцать километров. Они подошли к железнодорожной станции, на которой стоял товарный поезд, готовый к отправке.
На нём братья доехали до села Октябрьское, где им удалось сесть на пассажирский поезд. Правда, ехали они не в вагоне, а под ним, в промёрзшем, так называемом, "собачьем ящике". Но самое главное, ехали! А этих ящиков будет ещё много в их страшном путешествии к дому.
Один раз, ребятам здорово повезло. Они сидели в самом настоящем вагоне, где можно было не мёрзнуть от холода. Мальчишек даже угостили копчёной американской скумбрией. Густав съел хвостовую часть рыбы, а Виктор остальное. Примерно часов через пять он почувствовал острую боль в животе. Вскоре стало сосем плохо: поднялась высокая температура, в глазах стало двоиться и парень начал терять сознание. И ещё раз им повезло, что рядом оказался врач-поляк.
- Э, дружок, да у тебя ботулизм. Надо срочно промыть желудок. Скоро будет моя станция. Там я тебе помогу.
Поляк, конечно, догадался, кто такие эти близнецы, поэтому шепнул им, чтобы его не боялись.
Благодаря помощи и уходу этого замечательного человека, Виктор остался жив. Звали его Матеуш. Он оказался высланным. Из Польши. Ещё и осуждённым за измену Родины.
- Правда, до сих пор не могу понять, какой Родине я изменил, - сказал он с горькой улыбкой на прощание.
По дороге домой, братья ели что придётся и что удавалось достать по случаю ... вплоть до воровства, но таких тяжёлых пищевых отравлений уже не было.
Но, вот и Канск. Осталось дойти до Абана. Пешком. 60 км. Проситься на подводы ни к кому нельзя. Заходить в населённые пункты, встречающиеся на пути, тоже нельзя, потому что в каждой деревне, селе, районном центре были созданы группы содействия военизированной охране. Местные крестьяне рьяно выполняли долг, выслеживая всяких беглецов, вполне справедливо рассчитывая на вознаграждение. Пойманных, чаще всего ждал расстрел.
Ночью шли, а днём отсыпались в лесу.
- Витя, ты слышишь вой волков? Надо спешить, чтобы они нас не догнали.
- Если они учуют нас, то не спастись.
- Смотри, кто-то едет.
- Эй, ребята, а ну, быстрее запрыгивайте сюда! Волки! – крикнул крестьянин с обогнавшей их телеги. Лошадь не надо было подгонять. Она, чуя опасность, неслась во весь опор.
- Тр-р-р-р! Ну, слава тебе Господи, приехали. Вроде оторвались. А вам куда, ребятки?
- Нам дальше надо. Спасибо, что подвезли и спасли от волков.
Крестьянин, услышав русскую речь с акцентом, (ведь ребята раньше, дома, и между собой говорили по-немецки), стал внимательно рассматривать близнецов: "Не разглядел я в темноте, кто такие. Одеты, как бродяги. Видно, беглые, а может бандиты?" Быстро вытащив из под соломы, лежащей на телеге, ружьё, направил его на юношей.
- А ну, стоять! Вот, я сейчас отведу вас к охране и там дознаются, кто вы такие есть и куда идёте!
Проделать такой большой путь, чтобы в самом его конце быть опять арестованными и расстрелянными? - Нет!- Ребята побежали прочь. Вслед им раздался выстрел. Виктор бежал за Густавом, поэтому пуля досталась ему. Она попала в икроножную мышцу его правой ноги и прошла навылет. Кость не задела. Повезло! А еще повезло в том, что крестьянин не погнался за ними. То ли устал, то ли ночь была очень тёмная, а волки были где-то рядом. Бог его знает.
Выбежав из деревни, братья упали от бессилия в сугроб... Однако время не ждёт. Пока темно, надо идти. Осталось всего ничего, каких-то десять километров.
Только сейчас Виктор стал ощущать сильную боль в прострелянной ноге. Кровотечение небольшое, но было, отчего он слабел и с трудом, превозмогая боль, передвигался с помощью брата к посёлку.
Вот уже вдали видны силуэты Абана, но как не велико было желание дойти, сил у Виктора больше не было.
- Густав, давай я спрячусь в тех высоких сугробах, а ты иди. Может найдёшь санки или Отто (их младший брат) в помощь возьмешь и придёшь за мной. Только долго не задерживайся, иначе я замёрзну.
Когда Виктор открыл глаза, то увидел, что он лежит в той самой полуземлянке, из которой 2 года назад его забрали в Трудовую Армию.
- Мама...
- Витенька, родненький, сыночек мой дорогой! Слава Богу ты очнулся!
Полгода лежал Виктор дома весь чёрный и опухший, из-за того, что сильно обморозился. Но постепенно организм восстанавливался, и юноша стал выздоравливать. Но вот пальцы на его руках совсем потеряли чувствительность. А он мечтал стать пианистом. Его учитель музыки, ещё там, в республике немцев Поволжья, часто говорил родителям мальчика, что он очень талантлив и обязательно станет знаменитым пианистом.
Братья были беглецами и вернулись в Абан нелегально, поэтому им опасно было выходить из своего жилища. Да, к ним никто и не приходил. Все боялись заразиться туберкулёзом, который был у их матери (её отправили работать в колхозный коровник, где она заразилась туберкулёзом от больной коровы).
Война закончилась, комендатуру ещё не создали, а семью Вебер выслали под Красноярск.
Перед отъездом Виктор и Густав навестили мать Герхарда, сообщив ей печальную весть о сыне. Она беззвучно рыдала, повторяя, словно в беспамятстве, одни и те же слова:
- Как же он мог умереть? В новом полушубке?
Полтора месяца понадобилось братьям, чтобы совершить такой подвиг. Большинство побегов из Трудовой Армии заканчивались печально (гибелью или расстрелом). Были, конечно, удачные случаи, но удача улыбнулась немногим. И один из таких счастливых побегов совершили мой папа и его брат.
Сталин сделал всё, для того, чтоб о российских немцах никто ничего не знал. Для окружающего мира они перестали существовать. Десятилетиями советская пресса избегала любого упоминания о существовании в СССР немцев, как отдельной национальной группы. Те, кто знал о немецкой республике до Второй Мировой Войны, должны были забыть о ней. И, действительно, забыли. К 60-ым годам уже никто о российских немцах не вспоминал.
Человеческая память коротка.
Через много лет папа и мой дядя, восстановили по памяти все подробности этого побега, которые легли в основу этого рассказа. Маршрут этого побега начинался за 20 км от железнодорожной станции недалеко от Бузулука, затем Уфа, Челябинск, Омск, Новосибирск, Кемерово, Ачинск, Красноярск, Канск, плюс ещё 60 км до райцентра Абан. Почти 3,5 тысячи километров!
Какая же сила воли и духа была у братьев, чтобы совершить такой побег! Как надо было любить жизнь, чтобы преодолеть все трудности и остаться в живых! Разве это не подвиг?
На фото мой папа - Вебер Виктор Фёдорович - доктор наук (математика и химия).