Петр Ильич Чайковский
Симфония №4 фа-минор
Берлинский филармонический оркестр
Герберт фон Караян (дирижер)
Sousa: Бывают ли у вас в жизни приступы острого отчаяния? Бывают ли у вас минуты, когда хочется поговорить по душам, а не с кем? Есть ли вещи, которых, несмотря на ожесточенное стремление к ним, вам так и не удалось достигнуть?
И, наконец, любите ли вы американские горки?
Если ответы на все эти вопросы утвердительные, значит, Четвертая симфония Чайковского написана специально для вас.
Это одно из тех немногих произведений, которые мне не надоедают никогда, независимо от количества прослушиваний, одно из тех немногих произведений, при одной мысли о которых у меня ощутимо увеличивается частота сердечных сокращений.
Четвертой симфонии Чайковского немножко не повезло. А во всем виноват сам автор, неосмотрительно рассказавший в письме к фон Мекк, о чем он повествует в каждой из четырех частей. Эх, Петр Ильич, Петр Ильич! Не думали вы, видно, о том, что не успеет остыть ваше тело, как на ваше эпистолярное наследие набросятся стервятники-музыковеды и с леденящим душу криком — «Все написанное вами может быть использовано против вас!» — начнут безжалостно перлюстрировать и анализировать каждое слово, не особенно интересуясь, подумав или не подумав вы его произнесли.
В итоге, благодаря этому злосчастному письму, мнения специалистов разделились. Одна точка зрения (более распространенная за рубежом) гласит, что, дескать, симфония эта слабая из-за своей слишком уж прямолинейной программы. Другая, противоположная, позиция (чаще встречаемая у отечественных авторов) не подвергает сомнению гениальность этой музыки, а изложенную автором «программу» трактует как истину в последней инстанции. Даже не знаю, какая из этих точек зрения меня более забавляет.
Возрадуйтесь, нелюбители прямолинейных программ! Никакой программы, ни прямо– ни криволинейной, у Четвертой симфонии нет. В письме к Танееву Чайковский так и написал: программа есть, но словами ее не сформулируешь.
Собственно говоря, ровно то же самое можно сказать абсолютно о любой «чистой» музыке. Что же касается имеющейся авторской «программы», то написана она была в частном письме и по просьбе фон Мекк. Попробуйте-ка отказать в столь мелкой любезности тому, кто так щедро платит! Это было бы, по меньшей мере, невежливо. Кроме того, Чайковский написал эту программу уже после того, как симфония была опубликована и исполнена. То есть произведение уже полностью «отпочковалось» от своего автора, зажило самостоятельной жизнью, и Чайковский имел столько же прав порассуждать о нем на досуге, сколько их имеет любой обыватель. Так что если вам не нравится программа Чайковского, вас никто не обязывает ее придерживаться. Вы можете придумать свою собственную программу или же слушать вообще безо всякой программы, просто наслаждаясь абстрактным звучанием музыки.
Нет, разумеется, то, что автор сам писал по поводу своей музыки, в высшей степени любопытно. Любопытно — но не более того. И дело не только в том найочевиднейшем соображении, что программа, даже опубликованная композитором, не может и не должна передавать все, что есть в музыке, — в противном случае музыка просто была бы не нужна, достаточно было бы одной программы. Не надо забывать и еще об одном, редко учитываемом аспекте. Чайковский делился своими соображениями не с кем-нибудь, а со своей меценаткой, влюбленность которой вряд ли была для него секретом. Мог ли Петр Ильич быть с ней стопроцентно откровенен? Мы знаем, что симфония создавалась композитором в период тяжелейшего душевного кризиса. Хотел ли Чайковский посвящать чувствительную барыню во все подробности мучивших его проблем?
Что-то сомневаюсь. Переписку Чайковского с фон Мекк в целом отличает редкая искренность и непринужденность. Это была одна из немногих отдушин, где композитор мог чувствовать себя самим собой, ну или почти самим собой. Однако в данном случае он, конечно же, юлил, выкручивался и выбирал выражения. По моему сугубо личному мнению, больше всего от такой «внутренней цензуры» пострадали описания двух последних частей симфонии.
Чтение критики, мемуаров и переписки может иногда подтолкнуть к пониманию музыки, дать какой-то ключик. Но вообще-то, чтобы понять музыкальное произведение, самое главное — это его внимательно послушать.
Премьера Четвертой симфонии Чайковского состоялась в феврале 1878 года в Москве под управлением Николая Рубинштейна. Чайковский в это время находился во Флоренции и неимоверно волновался за успех своего любимого детища. С нетерпением он ждал известий от своих московских друзей, но кроме восторженной телеграммы от фон Мекк — не получил ничего. Друзья музыканты не знали, что сказать. Симфонию никто не понял, и потому она была встречена прохладно. Некоторые — в том числе, как я уже упоминал, Танеев — сочли, что перед ними скорее симфоническая поэма с искусственно добавленными тремя частями, нежели «настоящая» симфония. Еще один друг Чайковского — критик Герман Ларош — написал в своей рецензии, что, дескать, и без этой симфонии знал, что Чайковский может нашуметь в оркестре больше любого другого композитора. (После этой рецензии композитор несколько лет с Ларошем не разговаривал). «Почвенники» всех мастей не были довольны ни выбором музыкальной темы для финала, ни тем, как Чайковский развивал ее.
Но сам автор был удовлетворен своей симфонией. Думаю, не будет большим преувеличением сказать, что ее сочинение стало для него своеобразной психотерапией, которая помогла ему преодолеть личный кризис.