- Лето – прекрасная пора, великолепная пора, когда все вокруг цветёт, когда поют птицы. Это великолепная пора! – говорила Лика. Она удивлялась, как могла что далеко могла забрести, и что могло настолько ее, - осмотрительную и внимательную по всей ее опытной жизни восемнадцатилетней девушки (так рассуждала она),- могло так развлечь, чтобы не было возможности теперь…
Она подняла голову. Многовековые деревья, кроны их затмевали небо. Кажется, здесь существовало нечто то, что не существовало до тех пор там, где ей приходилось бывать. Но это нечто, - предполагала она, - так же вдруг когда-нибудь разъяснится.
«Обязательно».
Вячеслав злопамятен, но не мстителен.
«Он слишком ленив, - думала Лика, - потому меня к нему притянуло. Ведь я – такая работоспособная, жизнелюбка, а он…»
Часто Славика она видела в каком-то подавленном состоянии. Он не замечал того, а она видел, что человека, которого презентует собой якобы не есть тот, кто есть, не очень-то замечательное настроение может быть.
Он был не таким, каким хотел казаться. И весёлость его – напущена была.
Какой-то огонь горел в душе высокой его, и она это стремление понимала.
«Как могло случиться, что на Славика запала? Ведь разобраться: эдаких миллионы!»
«А видала ли ты из своей «многоопытной» восемнадцатилетней «эдаких»? Кого? Вот только - типаж!»
«И ты на первый же типаж из твоего типажа и уткнулась!»
«И что же?»
«И то, - вёлся внутренний диалог, - что нужно окончить школу сначала, готовиться в институт, а потом…»
«А потом там и встретила бы ещё такой типаж и заново – тебя потянуло…»
«Но дело-то все в том…»
Она остановилась.
Какое-то многоцветковое растение, тянущееся вверх, стойко и честно, - упрямо добиваясь развития своего, пользуясь даром питательных веществ, чем кормили его корни, окружённое и защищённое лотосом круглых плотных лепестков-чашечек, привлекло ее внимание.
«Вот, - подумала она, - вот он такой!»
Она пригнулась и тронула пальцами цветки, заспанные, обращённые вниз.
Ей вдруг ощутилось все значение и ценность одинокого растения. Она почувствовала, будто ее кольнуло: энергия передалась ей от этого пятивершкового цветка.
- Вот он – такой, - повторила она, поднялась и пошагала дальше.
Лика заблудилась.
Она искала выход из дремучего леса, который все сгущался непроходимо, знакомя гостью со своими многочисленными жителями. Они повсюду: стройные балеринки ёлочек, знающие толк в покойной красоте, холеричные берёзки, искривлённые своими тонкими молодыми телами, выискивающие себе путь к небу, - некоторые из них достигли гигантских размеров и зрелыми расшелушили кожу-бересту на стволах, приглашали будто: «на-ка, возьми-ка, колупни, полакомись. Берёзового сока хочешь?»
Но сок тот, - думала Лика, - должен быть наверняка невкусным, и даже ядовитым.
«Тут - ядовитое!»
Жёсткий мох расстилался под ногами, выливая бугристыми кляксами условную дорогу.
Невольно девушка придерживалась их семейного расположения, но когда поняла, что напрочь потеряла тропинку, и мхи только больше путают ее своей назидательной выдержкой, она попробовала свернуть в сторону, - куда-нибудь.
Там стоял палисадник из крупной чёрной ягоды.
«Черника, - сказала бы бабушка».
И, действительно, что-то миролюбивое состояло в этих ягодах: не такой вызывающий блеск, лоснистость. Уставшие листки, истекшие жизнелюбивостью своей просто ожидали окончания чего-то. И это и была жизнь.
Платье снизу истерзано. Оно не могло разорваться при любых условиях: крепкое.
«Даже если придётся заночевать в лесу, где-нибудь на кучке веточек – утром оно будет все таким же, а закроешь глаза…»
«- Это ты думаешь: заночевать тут?
- А что делать?»
С ужасом Лика понимала, что тема подобного внутреннего диалога естественна и необходима, что если не выбраться через каких-то два часа – стянет всю округу вечер.
«А в подобном месте вечер - не тот вечер, что на лавочке под подъездом, например».
Она вспомнила вчерашний день: хорошо было дома!
Вернулась из школы, поела, подождала маму с работы. Пока ждала – уснула. Потом – чтение. Мама должна была узнать о подготовительных курсах университета. Вот только спорить пришлось долго, пожалуй, и непримиримо, - куда пойти учиться.
Она желала – журналистский.
Мама решением была просто ошеломлена.
- Дочь, - твердила она, сначала взывая к «поверхностному» рассудку, ей в голову никак не могла прийти осознание, что дочь может стать какой-то репортёршей. И смысл, и выгода в чем?
«Ха!»
Потом, проникшись пониманием, что дочь где-то сглупила, попыталась ещё раз включить ее ум, снова наткнулась на пренебрежение рекомендациями. Оставила.
Лика успокоилась, казалось.
И все же в доказательство своих намерений и в сопротивление чему-то набрала учебников для поступления в Вуз, стала вчитываться…
«Черт! Что это такое? Зачем поволокло на этот факультет? Вроде врачом собиралась стать, а? Ну, как все девочки….»
«И что? Разве не интересно: все увидеть, все знать».
Но логика, как ни крути, строилась под воздействием того же Славика. Это он пошёл на журналиста, и она вслед.
«Ну, хорошо, - неслось в голове девушки, продолжающей шагать по мхам, - вот он решил стать журналистом, ладно. Вот он решил свой внутренний, тяжкий мир прибить эдаким хитрым способом к социуму, чтобы…»
«Чтобы что?»
«Чтобы спрятаться поглубже!» - Смекнула она, удивляясь ручейковой плавности течения своих, на этот раз собственных рассуждений.
«Травы пахучие здесь, токсичные. Даже спать хочется…»
«И, вот, значит, - продолжала она, - хочет поглубже нырнуть эдак Слава, чтобы натуру дерзкую хорошенько припрятать, чтобы никто не разгадал его намерений стать неким довольным успешным и зарабатывающим парнем.
И где тогда буду я? Журналисткой-то?»
Лика вдруг осознала глупость своего сопротивления – пойти вслед за парнем на газетчицу, только чтобы быть рядом с ним, - в струе его интересов. Ввернуть в какую-нибудь хитрую исследовательскую работу по выявлению бюджетных махинаций, - она видела по телевизору, или политика разоблачить, или какую-нибудь продуктовую лавку или ещё чего.
«О, Боже!»
Она осознала попытки своей измотанной матери, которая уже стала привыкать к подростковым идеям дочери. Лика поняла, что теряет последнюю рассудительную опору и что жить как-то так больше нельзя.
«Нужно остановиться и хорошенько, и трезво, трезво все обдумать!»
И она остановилась.
Ей захотелось присесть на свой любимый стульчик, там, в городской квартире, купленный по скидке мамой из салона офисной мебели. Ей захотелось запрыгнуть с ногами на свой любимый крохотный диванчик – в его бочкообразно изогнутое лоно приветствия.
Но ничего рядом этого…
Несло неведомой угорью от всех этих окружающих явствующих деревьев, растений, мхов, живших судьбой своей, - никак не параллельной судьбы ее, - Лики.
«И, в конечном итоге, Славик, обходя, - ловко обходя, - препоны страстей, глупости, все естественные пороги бурной реки перешагивая, взаимоотношений разных, буйных столкновений людей нюансов, - идет-плетет своей дорогой».
«Вот, черт! - Осенило Лику, - так вот - собака зарыта!»
«Это его дьяволово спокойствие, режимный вид, который лишь она подметила, так он зацепил мою суть!»
«И что теперь с этим делать?»
«Есть люди многоэтажные, многосложные, но их многосложность…»
Она замерла. Носок - в дюйм от земли.
Звуки леса - не шум асфальта. В незнакомых природных звуках так же запечатана мелодия, впечатления, советы.
Лика опустила подошвы сандалий на сопротивляющуюся ворсистую кожицу почвы. По пальцу проползла какая-то букашка, и не думающая изменить путь из-за какой-то здоровячки, объявившегося тут раз в полста лет.
«Это ли мне ли, показалось?» - Подумала Лика, услышав треск кустов.
Волочащийся и исходящий от живого движущегося существа, - автономно движущегося, невольно заставил ее подогнуть коленки. Она присела в траву. Трава, оказалась на уровне глаз.
Край льняного платья за что-то зацепился и то, - впереди – неизвестное, и то, - позади, потянуло ее назад, чем-то живым, возбудили в ней от пяток до макушки настоящий страх.
Так она просидела несколько минут, не в силах избавиться от ощущения, что кто-то находится рядом с ней. И, как это часто бывает, - как только она решила подняться из засады, дать отдых отёкшим ногам, выровнять занемевшую спину, - в ту самую секунду, вышла сгорбленная фигура в сером одеянии и быстро, параллельно горизонта наблюдению девушки прошелестела мимо.
Сгорбленная фигура, балахон на голове, корзина в руке. Старуха.
Она, видимо, что-то собирала.
«- Славик, идиот! Видишь, куда меня занесло?
- Ого! Чего ты вообще делаешь в лесу?
- Гуляла, пройтись решила…
- Нет, врёшь.
- Не твоего ума дело-то!»
- Э-э-о-э-й! – Услышала девушка и уши ее непроизвольно потянулись вверх.
Это был голос старухи.
- Кто здесь? – Услышала девушка. Она вновь нырнула в траву.
Взмокший лоб пропускал всю тираду пота, которая прорвалась от сильного беспокойства. Преградой - морщины, которые никогда раньше не проявлялись, но теперь избороздили горизонтальными оврагами поверхность лба.
Серая фигура к ней приближалась. Она слышала.
«Пусть все мимо пройдёт!»
Ещё раз она услыхала призыв откликнуться. И фигура, беспрепятственно, шелестя ногами по направлению к Лике, бубнила «кто здесь, кто здесь…» шла верно, - к Лике.
Под ней - прижатые друг другу коленки, ступни в сандалиях, подошвами притулившиеся друг другу. Крохотная венку щелкала вокруг большого пальца на ноге.
«Откуда она взялась?»
Она увидела вдруг как-то по-новому, будто впервые свои собственные ноги, как попали они теперь на обзор: от кончиков, крючками взявшихся пальчиков, по лодыжкам - вверх, до края платья.
Насколько была неправа, изначально сунувшись в тёмный лес, где людского следа давно не было – она осознала.
«А что: было интересно?»
- Кто здесь!? – возник вопрос рядом с ней.
Глаза приподнять бы.
Все в ведении Господнем, все ухожено и уложено. Каждое существо, житель каждый намерен выполнять жизнедеятельность. Лес не мог, и не предлагал вместить какую-то гостью, с какими-то намерениями. Ещё бы: не природными намерениями!»
- У тебя намерения-то какие были? – Спросил голос сверху.
Лика все также глядела себе под ноги. Терпела.
«Вытерпеть бы!»
Она ощущала, как по спине потянулась полупрохладная стручка пота.
И кряхтение, старание на даром было.
…Влившись в гладкую промежность таза, порассудив, насыщенная капля двинулась дальше и…
«Наверное, зацепилась, где-то за край трусиков».
- У тебя, спрашиваю, какие намерения были? – Снова голос над ней спрашивал.
«Однако, то, что думаю я, то есть, вопрос тезисно сформированный в моей голове не может выскользнуть в мир наружный. Не может же, а? Не правда ли?»
Мелкая букашка с восьмью ногами – Лиза посчитала – подумав хорошенько, прежде чем, взобралась на кожаный переплёт сандалия ее, уселась, ждала чего-то.
Букашка открыла ротовую щель и спросила:
- Ты чего тут делаешь?
Лиза оторвала глаза от земли и подняла их вверх.
Над ней стояла женщина в лохмотьях, седой головой, крючковатым носом, плотными оранжевыми короткими губами. Глаза старухи пронизывали суть Лизы. Она ничего не говорила, но девушка понимала то, что она хочет сказать.
- Ты кто такая? – Рот старухи разомкнулся.
- Ты кто такая? – Повторила женщина, подбородок упирался в ворот балахона, и тот подавался живой тому движению.
Лика, не поднимаясь, снизу ответила:
- Я – Лика.
- Ну?! Молчать будем? – Спросила старуха. В ряби морщинок около глазных появилась икринка иронии.
«Эта старуха – добрая старуха, должно быть», - разрешилось в Лике.
Она поднялась, треща суставами (так ей показалось) и повторила, вслушиваясь и отслеживая каждую фонему, выходящую из уст:
- Я – Анжелика или Гликерия, или Милолика, Лия ещё. Яровая – моя фамилия. Здравствуйте.
***
- Пошли, - предложила старуха.
Лика тронулась вслед.
- В урожайный год из-за ягод не видно даже зелени листвы, - говорила женщина, волоча ноги, изредка останавливаясь и прислушиваясь к чему-то, - здесь растёт хорошая сосна с прочной древесиной. Кондовая. Я тебе покажу. Может быть, - она повернулась к девушке, - знаешь?
Лиза помотала головой: нет.
- А-а! Из такой построен мой дом, смотри.
Старуха указала в сторону и Лика увидела избушку, высоко поднятую над землёй, установленной на бревенчатом основании, крест накрест сложенных брёвен. Избушка колыхнулась, - ей показалось.
Через разросшуюся высокую траву они добрались до неё.
Бабка стала подниматься наверх. Перила подрагивали при каждом ее прикосновении. Хватка костистых рук крепка.
Что-то сильное было в этой старухе - Лиза отметила – и если бы не возраст, горб за спиной, седые лохмы волос, выбивающиеся из-за мешковины головного убора, она была полна энергии.
- Что же ты стоишь? – Спросила, поднявшись на площадку с дверью избушки.
Лиза подняла ногу, пошла.
- Я заблудилась.
- Это – слышала, - отозвалась старуха и толкнула дверь.
В помещении светло. Скромный свет вливался через небольшое окошко, закрытое молочными стеклами. Едва можно было рассмотреть через них что-то.
Старуха принялась устраивать палку-помощницу в угол, потом стягивать с себя кофточку из плотной толстой нити, наверное, больше предназначавшуюся макраме, чем одежды.
- Что новенького скажешь? – Спросила старуха, оборачиваясь к девушке.
«А ведь это, - мелькнуло у той, - настоящая баба Яга!»
- Ты ищешь кого в лесу?
- Нет, - Лика ответила.
Она сидела за дубовым столом, поверхность которого испещрена мелкими ножевыми порезами. Стул, на котором она сидела, был из дерева. Он был мягким, даже без подложки. Он был большим с мощными перекладинами для локтей, на нем хотелось расположиться удобнее, поднять ноги и уснуть.
Старуха, понаблюдав за девушкой, потянулась к печи. Гремя старыми железными приборами, изогнутыми столетиями, она тащила из портала котелок с едой.
«Такое я бы могла видеть только в кино».
- Так как тебя занесло сюда?
- Однажды я была здесь, - стала говорить девушка, - я видела избушку, потом она исчезла. И мне стало интересным…
- Вот ещё что, – старуха из-за печи вытянула деревянную миску, проделав два шага к столу, бросила ее на стол, - настройся говорить мне только правду.
- Я и не думала, - ответила Лиза, опуская глаза к посуде.
«Забавное же здесь все!»
Она подвинула миску ближе к себе. Миска была почти черна, пахла липой, (девушка подняла ее к носу), но идеально вычищена изнутри.
- На вот! – Бабушка протянула ложку. Лиза не могла выразить удивления и даже засмеялась – ложка огромная.
Старуха ответила ясным блеском в глазах, и улыбка даже выразилась на ее сухом изнеможённом лице.
- Бутырка, - пояснила она, - бурлацкая ложка. Ещё мой муж владел ею. Я ее берегу для гостей.
- И много у вас гостей? – Поинтересовалась девушка.
- Сколько было, столько было. Не жаловались.
- Хм, - поджала губы Лиза.
- Некуда тут идти – никто не жаловался, - закончился чуть поднявшимся тоном женщина.
Лика отложила ложку. Озноб, предупреждающий о беде, пробежал по ее телу.
Старуха снова пошатала к печи, переваливая плечами, подхватила ухват, потянула казанок.
- Подойди сюда, - сказала, не оборачиваясь.
Девушка вязла миску и подошла к ней.
Та сунула в казанок ложку, скупо махнула им в содержимом. Это была каша. Вязкая, крупнозернистая. Стала наваливать ее в миску Лике, приговаривая что-то. Девушка не могла разобрать что. А только наблюдала, как подбородок старухи подрагивала при каждом броске каши.
«Я есть не хочу», - думала девушка, но не выронила ни звука.
- Ты сообразительная.
- Сколько же вы тут живете? – Спросила Лика.
- Этому времени нет. Мужу моему только сто двадцать.
- Сто двад…, - запнулась девушка.
«Шутит, верно».
Лукавый пронзительный взгляд Лиза снова поймала на себе.
- Иди, - предложила старуха вернуться за стол.
Лика послушалась.
«Ещё минутку и я уйду!»
- Так ты все же нашла меня? – Говорила старуха, отирая рот, трясущейся обнажившейся рукой, с которой спал широкий рукав рубища, - значит, должен из тебя толк выйти.
- Я хочу быть журналисткой. А это требует внимания и интерес ко всему.
- Журналистка, - посмеялась женщина, - это вроде сочинителя? Мой благоверный тоже что-то сочинял. Только это не помогло.
- Что же он сочинял? – Интересовалась девушка, и, удивляясь самой себе, не желая того, запустила «бутыркой» в вязкую слизь каши.
- Сочинял, так сочинял. Разве от нас, женщин, что-то насочиняешь? Все сочинения всего света известны.
- А как вас зовут? – Лиза вложила ломоть каши в рот. На вкус – кислая. Девушка поморщилась, улавливая привычный, тот же пронзительный вид старухи.
- Звать меня Феония. Так можешь обращаться.
- А по отчеству?
- Просто Феонина, Феония. Чувства мои истрепались. Я одна, как эта изба. Никакого отчества. Раньше тут стояло селище, и текла река. Вот прямо за этим окном. Я бегала как ты в платьице и мечтала о богатстве.
- Разве оно нужно так?
- Я искала золото, оно где-то тут разбойниками ещё с давних пор припрятано, пока не встретилась с тем, что дороже того золота.
- Вам нужны были деньги?
- Мне нужно было выкупить суженого из солдат. Он не хотел убивать.
- А у меня…, - задумчиво Лиза призналась, нарочно держа паузу.
Феония перебила:
- Ну, так зачем ты сюда пришла? Может, скажешь дело?
- Не знаю, как и сказать, - засмеялась девушка.
«Какое странное настроение!»
- Из-за парня, видимо, - подсказала старуха.
- Я-я, - сомневалась девушка, - в общем, я слышала, что вы живете в этом доме давно, и, э-э, занимаетесь колдовством.
- Приворожить, значит хочешь? – Бабка, с грохотом вынув ещё один стул из-под стола, уселась напротив.
Девушка ещё раз отметила, как молоды ее глаза были и ясен взгляд. Она вспомнила, когда впервые услышала о существовании старухи, - на школьном марафоне, устраиваемой городской администрацией. Рядом бежала подружка Ксюша, она и посоветовала что-нибудь сделать со Славиком.
- Если я вижу, - объяснялась Ксения, высоко поднимая коленки и тяжело дыша, - что моей подруге требуется помощь, то я – всегда. Ты же знаешь.
- И кто она такая?
- Скромная старушка, живущая в лесу. Ведьма. Она может все.
- Ты пробовала, что ли?
- Нет, но слышала – помогает.
- Кому, например?
- А, не важно.
- Ты сама, верно обращалась? – Пошутила Лиза.
- Нет.
Девочки продолжали бег и позади кто-то из взрослых, из организаторов подстёгивал набрать темп.
- Я сейчас упаду! – Задыхаясь, выдала Ксюша.
- Не спеши. Давай просто подождём, когда все рванут вперёд - отстанем, и за нами никакого надзора.
- А и правда, - согласилась Ксюша, переходя на шаг, - как-будто нам всех больше надо. Мне призов не видать никогда вообще никаких. Все своим умом. А здоровье не лошадиное.
- Курить надо бросать, - справедливо заметила Лиза.
- Так вот, девочка, - не обращала на совет внимания Ксения, - изучающим чужой опыт – слава огромная обязана быть. Обращалась тут одна особа. И знаешь, они поженились. Талант даже если он чужой – никогда во вред не пойдёт.
- А я слышала, - отозвалась Лиза, тоже переходя на шаг, - что за это можно жёстко заплатить. За всякое такое вмешательство…
- Вмешательство то, что ты уже родилась! Вмешательство! А жизнь свою, будь добра, - устраивать нужно! Вот Вячеслав твой – что?
- Что?
- Рыба рыбой. Равнодушное бревно. Из-за высоты своей взирает гордо, а ведь на него есть управа. Насколько он сильно тебя интересует?
- Ничуть.
- Ага, понятно, - Ксюша, отдышавшись, снова взялась бежать, - я вижу, ты влюблена в него по уши. Меня не проведёшь.
***
- Ты ешь, ешь, - приговаривала старуха.
Как - будто аппетит пробудился – девушка осилила всю миску. Мимо замутнённого окошка кто-то прошёл. Старуха взяла опустошённую миску угощения, поднялась и направилась к бидону с водой – ополоснуть. Одной рукой она держалась за палку, другой – пыталась сделать все остальное: снять крышку с бидона, опустить в нее ковшик, зачерпнуть воды.
- Хорошо тут у вас, - зачем-то произнесла Лика.
С краю стола лежало круглое зеркальце. Она подняла его и взглянула. Лика нашла в нем отражение какой-то страшной девушки с перекошенным ртом и жёлтыми зубами. Зеркальце выпало из рук, Лика соскочила со стула, бросилась на выход. Но дверь в стенах исчезла.
- Куда ты? – Задалась старуха.
- Что вы со мной сделали?
- Лика – Анжелика – Сильвия – Малика, - произнесла старуха, - так кто же ты?
2