После походов с королем Генрихом у господина д’Артаньяна-старшего остались воспоминания, боевая шпага и дублет: из добротной шерсти яркого синего цвета, с плоеным воротничком, украшенный пуговицами, половина из которых затерялась со временем. Когда-то он был прошит с изнанки полосками стали, но потом госпожа д’Артаньян выпорола их и заменила подкладку на саржевую.
Долгое время сын поглядывал на это немое свидетельство отцовской доблести с вожделением, не меньшим, чем на отцовскую шпагу, и даже тайком примерял дублет. Но он тонул в нем, как в мешке. Только к шестнадцати годам он надел его его, и с удивлением убедился, что куртка ему впору: ну, почти впору. Правда, дублет уже не выглядел новым, он порыжел на швах, синяя краска вылиняла, приобретя местами лазурный цвет небес, а плоеный воротничок пришел в окончательную негодность.
У матушки д’Артаньян при замке были козы: три чудесные рыжие козы с длинной бело-рыжей шерстью. Сельские зимы способствуют рукоделью, и долгими вечерами, под завывание ветра, мадам дАртаньян пряла нить из козьей шерсти, а потом вязала бесчисленные шали, носки, перчатки, шарфы и прочие необходимые в жизни вещи. Вязала сыну и мужу, вязала на подарки к Рождеству немногочисленным домочадцам и соседям. Изделия из-под ее рук выходили теплыми, красивыми и носились долго, Шарль даже в детстве думал, что матушка и дублет отцу сшила в походы, но, оказалось, что у него своя история.
Король никогда не был модником. Нельзя сказать, что он моду презирал, но предпочитал одежду удобную и к случаю. Бедному корольку из Нерака не стоило расшвыривать средства на туалеты, когда приходилось думать о будущем, и даже пребывание при дворе с девяти лет не приучило Анрио к щегольству.
Генриху было пятнадцать, и этот поход для него был из первых. Гаспар Колиньи, командовавший в этой компании, старался, по мере сил, приглядывать за юным Бурбоном, который, невзирая на природную осторожность, все же не мог отказать вебе в удовольствии участвовать в сражениях.
Ночь на 25 июня 1569 года выдалась душной и беззвездной. Небольшое поселение Ла Рош Л’Абей, вокруг которого расположилось лагерем войско Колиньи, не спало: настороженная тишина не обманывала ни жителей, ни солдат маршала. Отомстить за смерть принца Конде, погибшего в марте этого же года в битве при Жарнаке – эту цель гугеноты преследовали со дня гибели своего вождя. Войско короля, перекрывавшее путь на Перигор и Лимузен, стояло у гугенотов, как кость в горле. Обратив его в бегство, реально было получить власть над всем югом Франции.
Костров не жгли: было тепло и душно, и темнота надежно скрывала количество воинов.
Генрих сбросил свой дублет еще в палатке и, несмотря на немое возражение своего ординарца, только сменил рубашку на темную, чтобы не светилась в темноте. Сидеть на месте и ждать у юного принца не было не сил, ни терпения. Ему, с его ненасытным любопытством, все было интересно, а, в особенности – что думают о предстоящем сражении простые воины.
В призрачном сумеречном свете палатки казались огромными валунами, а на горизонте мягко вырисовывался светлый силуэт скалы, увенчанный темной шапкой растительности. Было что-то сказочное, неестественное, в этом пейзаже, в почти звенящей тишине. Никто не пел, не разговаривал громко, не молился. Люди сидели, лежали на теплой земле, переговаривались полушепотом.
Духота стала невыносимой, приближалась гроза. Генрих, чьи рысьи глаза гасконца отлично видели в темноте, переходил от палатки к палатке, слушая, о чем шепчутся солдаты. Боевой дух был на высоте, войско готово было сражаться до победы.
На юного Бурбона никто не обращал внимания, пока он, уставший и голодный, не присел у какой-то палатки. Собственно, это не и палатка была, а старое одеяло, наброшенное на вбитые в землю колья. На земле сидели два солдата: один лет тридцати, тридцати пяти и парнишка, немного старше Анрио. Перед ними стояли две кружки, которые они наполняли из лежавшего рядом бурдючка, и разложенные на платке сыр, ломти хлеба и пара луковиц – нехитрый ужин простого люда.
Быстрый взгляд старшего в сторону гостя – и оба гасконца вскочили, признав принца. Но Анрио сделал им знак продолжать трапезу, и они оба опустились на землю.
- Монсеньор желает разделить с нами ужин? – спросил старший.
- Благодарю, я ужасно проголодался, - чистосердечно признался король наваррцев. – Но я боюсь, что у вас самих не останется, чем подкрепиться, а завтра вам понадобятся силы.
- Для нас это честь, разделить свой ужин с нашим принцем, - ответил старший. – Разрешите представиться: мое имя Жан де Монтескью, а это мой кузен, Бернар де Кастельмор, сьер д’Артаньян. Садитесь, монсеньер, и угощайтесь, чем Бог нам послал.
- Сыр – это пища истинного гасконца, - рассмеялся принц. – Все очень вкусно, спасибо, господа. – Завтра мое третье сражение, - помолчав, признался он. – И сколько их еще у нас впереди…
- Бог будет хранить вас, монсеньер, вы сражаетесь со своими подданными за правое дело.
Генрих внимательно посмотрел на гостеприимных соотечественников: типичные гасконцы, которых он немало повидал за свои пятнадцать лет. Их всегда было много при французском дворе: храбрые, предприимчивые, задорные, остроумные южане умели найти себе место при короле, находили способы продвинуться и даже немало возвыситься в той конкурентной гонке, которую всегда устраивает придворное окружение, ищущее внимания высоких особ, распихивая при этом соискателей должностей всеми дозволенными и недозволенными методами.
Он с девяти лет воспитывался вместе с детьми Валуа, и всего насмотрелся. Тонкий ум, осторожность, терпение удивительно сочетались в этом юноше, почти мальчике, с бесшабашностью. Впрочем, двор французских королей мог научить многому, а главное – учил никому не доверять.
Но здесь, напротив Анри, сидели другие люди: преданные своей религии, готовые ради нее на смерть суровые горцы. И драться они будут до последнего.
Духота стала невыносимой, а где-то вдали уже слышались раскаты грома: словно гигантский пес ворчал в небесах, предупреждая незваных гостей о том, чтобы не ждали гостеприимства. Сухой ветер налетел порывом, погнал сухую траву, взметнул пыль на дороге. Сверкнула молния, высветив белоснежный силуэт Пчелиного утеса*. Первые тяжелые капли упали на землю, взбив фонтанчики пыли, и хлынул град: явление довольно частое в этих краях. Впрочем, он почти сразу сменился дождем, и холодные, злые струи стали поливать все вокруг, мгновенно превратив пыль в топкую грязь.
Генрих, оставивший свой дублет в палатке, мгновенно вымок до нитки. Спрятаться было негде, разве что под одеялом, но и оно быстро намокло. Через несколько минут на принце не осталось ни одной сухой нитки, его начало колотить от холода. Заметив это, младший из гасконцев снял свой дублет и накинул, невзирая на возражения, на плечи Анрио. Плотный, скроенный из плотной шерсти и кожаных вставок, тяжелый и теплый, он согрел юношу. Дождь кончился так же внезапно, как и начался.
Анри хотел вернуть дублет владельцу, но молодой человек, с почтением поклонившись, попросил оставить его у себя, уверяя, что этим он оказывает ему, простому дворянину, великую честь. Что отдают с открытой душой, надо и принимать с открытым сердцем! Принц поблагодарил и поспешил вернуться в свою палатку, и вовремя: у него еще осталось пару часов для сна, что он честно и использовал.
Последующий день принес войску под предводительством Колиньи победу: они сполна рассчитались за смерть принца Конде. Сражение под Рош л’Абей стало одним из трех сражений, происшедших в Третьей религиозной войне, которую вели между собой последователи Лютера и приверженцы католической веры. Много воды утекло с той поры, а еще больше – крови, а впереди была ещеВарфоломеевская ночь. Но и потом, то с новой силой, то затихая, до самой отмены Нантского эдикта Луи 14, прокатывались по Франции волны нетерпимости к гугенотам.
Однако, вернемся к героям небольшой зарисовки: д’Артаньяну-отцу и принцу Анри, будущему королю Генриху 4, доброму королю всех французов. Генрих не забыл об услуге, оказанной ему гасконским дворянином в дождливую ночь. Бернар д’Артаньян еще не раз оказывался перед глазами короля, доказывая свою храбрость и верность гасконскому принцу во всех его походах. А потом он был ранен, вышел в отставку, вернулся в свой замок Кастельмор и женился. Был он уже далеко не молод, детей у него с женой долго не было, а потом, когда они уже потеряли надежду, Бог наградил их сыном.
Король узнал, что его верный соратник женится, стороной: разве мог бы храбрый воин, но простой дворянин, писать о таком своему королю? И разве мог он надеяться, что великий король помнит о нем?. Он ошибался! К свадьбе Генрих прислал своему воину подарок, показавший, что король все помнит: роскошный пурпуэн из шерсти такого насыщенного синего цвета, который могли себе позволить только богатые люди. К нему прилагался и плащ со шляпой, украшенной прекрасным страусовым пером. В этом наряде и венчался господин д’Артаньян, этот пурпуэн и перешел в наследство к его сыну. Годы заставили его порыжеть на сгибах, он изрядно потерся на швах, но, когда Щарль в Париже нашил на него галун, который мать тайком спорола с камзола его отца, он стал выглядеть подходящим, чтобы отправиться в нем знакомиться с капитаном королевских мушкетеров господином де Тревилем.
Ну и что, что он был не нов: зато у него была длинная и славная история!
• La Roche l’Abeille Ла Рош л’Абей – Пчелиный утес