Они жили в соседних хрущевках и были знакомы с детства, с тех еще славных времен, когда каждый порядочный октябренок больше всего на свете боялся, что его не примут в пионеры. Мама называла шустрого чернявого Славика с характерным взглядом глубоко посаженных светлых глаз «мой волчонок». Впрочем, среди знакомых ни это, ни какое-либо другое прозвище не прижилось. Зато рыхлый и флегматичный, всегда следовавший за ним Саша Каргопольский, казалось, еще дошколенком уже носил неизвестно откуда взявшуюся кличку Свин, полученную, скорее всего, за невыразительную пухлость и флегматичность.
Те немногие, кому посчастливилось раздобыть дефицитную книгу про мушкетеров, и все без исключения, кто посмотрел советский фильм с неудержимым Боярским и корпулентным актером, чье имя в народной памяти не осталось, сравнивали друзей с Д-Артаньяном и Портосом.
Красивая и добрая мама Славика угощала детей сосащими конфетами барбарисками. Засунув лакомство в рот и прокатившись на первой волне терпкой сладости, Славик давал волю удовольствию, словно ледокол, разогнавшийся на Гольфстриме от экватора, крушил таящие радость торосы жженого сахара, те звонко хрустели на пионерских зубах и быстро таяли. Свин сосал барбариску долго и сосредоточенно, держал на языке, перекладывал за одну щеку и за другую, следил за ее вкусными прикосновениями, и лишь когда от нее оставалась крохотная льдинка, а Славик уже повторно требовал бежать-играть, давил ее между передних зубов.
Со Славиком хотели дружить все ребята, вне зависимости от наклонностей и увлечений. А он принимал всех, иногда совсем непохожих. Вокруг него возникла большая компания из одноклассников, соседей, приятелей, очарованных им после первой же совместной игры. Торговец марками, первый силач в классе, отличник-зубрила, спортивная надежда, любитель дразнить девчонок, медлительный Свин — все были очень разными и с трудом находили общий язык, сообщество держалось на Славике, его живом характере, авантюризме и бескорыстии. Ему казались равно безразличны и власть, и победа, зато он был сам не свой в игровом азарте, упоении в борьбе, решимости в готовности рискнуть – а там уж была ни была. Если он и ставил, бывало, подножку убегающему в отрыв нападающему чужой команды, то никак не из подлости, а все из того же стремления поддержать напряжение – иначе не интересно.
• Что, выиграли?
• Нет, зато какая была игра!
Прятки-догонялки, пятнашки, футбол, баскетбол, карты, тотализатор и всяческие пари – с возрастом игры менялись, но Славику было интересно все, в чем расчет и случай сплавлялись воедино, и никто не мог бы гарантировать результат заранее.
Свин не был способен к подвижным играм, в команду его брали крайне неохотно и лишь по требованию Славика. Из всего обилия предлагаемых советскому детству-юношеству спортивных секций Каргопольский выбрал почему-то греблю, которой и занимался до окончания школы. Хотя и там никаких способностей он не проявил, кроме упорства и силы характера. Пахал на тренировках, стараясь еще добавить нагрузки после их окончания, на соревнованиях тяжело боролся, тянул жилы, держал как мог темп, иногда по счастливой случайности на финише обходил кого-нибудь из не рассчитавших силы и на последних метрах, далеко отстав от первой тройки, втискивался на место повыше.
Подростками вместе ели пирожки с мясом, что продавали у метро за десять копеек. Славик – весело, вертя головой по сторонам и отвлекаясь; Свин – сосредоточенно, втягивая носом богатый запах жареного теста и пряного фарша. Слово «мясо» в названии пирожка было таким же приукрашиванием действительности, как и прочие достижения советской пропаганды, зато, если особенно не разжевывать и не придираться к отдельным имеющим место недостаткам, все это было обжигающе вкусно.
Славик учился с ленцой и небрежно. Свин — туповато и старательно. Оценки у них были одинаково посредственные.
Отец Славика интеллигентно и задумчиво, как и свойственно коренным ленинградцам, все последние годы неуклонно спивался, процесс ускорился после развода. Мама искала свое запоздавшее счастье.
Родители Свина жили дружно, трудились на одном заводе в соседних цехах, не пили вообще, за трудовые успехи получили дачу и все свободное время горбатились на шести сотках. Не было жареной картошки с луком вкуснее, чем с их огорода.
Беззаботное школьное время закончилось. Над светлым будущим свинцовой тучей нависал священный долг — служба в армии. Славик послушал свою заботливую маму и убедил всех друзей поступать в надежный вуз с военной кафедрой, чтобы не забрили. И единственный не смог засесть за науки и подготовиться как следует, бездарно и бестолково потратил драгоценное время на развлечения, провалил вступительные и отправился служить на два года.
Свин не решился претендовать на место в вузе с кафедрой по причине высокого конкурса, кое-как поступил в заштатный институт, и, уже в звании студента, после первого курса тоже намотал портянки и надел сапоги.
Оба дембельнулись в одно время. На гражданке их ждали новые трудности и заветные радости. Главным счастьем стала еда — как ни скудно жилось в последние советские годы, но перловку семь раз в неделю жрать не приходилось. Особенно когда Буш протянул Горби ножку дружбы, мясистую и жирную, и чудесное лакомство с кожицей в пупырышках аппетитно скворчало на сковородках вместо символа поры тотального дефицита, жалких останков умершей от голода и страданий колхозной синей птицы. А на сытое брюхо к молодым здоровым парням часто приходят мечты о прекрасном.
Славик нравился девушкам не всем, и не сразу, у него не было ни особенных внешних данных, ни обходительных манер, ни атрибутов социального триумфатора - настоящих американских джинсов или стереосистемы. Но если неосторожной комсомолке случалось внимательно заглянуть ему в глаза, она получала много больше, чем могла ожидать.
Как настоящий игрок, к любви Славик относился всерьез. Трепетал перед ее захватывающей сложностью, превосходящей любые достижения разума, богатейшими, данными природой возможностями, невероятной свободой маневра, гибкими правилами, строгими запретами, древними ритуалами, тонкой химией взрывоопасных субстанций. Вечный двигатель отчаянной погони инь и ян; межгалактическая битва двух микрокосмов; непредсказуемость сильных чувств; никаких планов, кроме совершенно безумных; все сейчас, как в последний раз. Горячие ночи, трепетные, волнующе неровные отношения, ревность, ссоры, обиды, расставания, примирения. Исчерпав все душевные ресурсы, комсомолка возвращалась назад в реальный мир скучных циничных самцов вся в соплях и с разбитым сердцем, причем Славик всякий раз долго горевал от жалости к несчастной. Не эти ли сентименты и дороги более всего слабому полу?
Свина девушки совсем не замечали, да он на их внимание и не рассчитывал. Иру присмотрел еще в школе, в незапамятные времена, и теперь, уже бывалым сержантом в отставке, не задавал лишних вопросов и обхаживал с настойчивой уверенностью. Иных, более интересных предложений ей все как-то не поступало. А Каргопольский приглашал в кино, сидел рядом и никуда не спешил; водил в парк Победы, катал на лодке, греб мощно и неутомимо, проскальзывал между ленивых, оставлял за кормой пытавшихся соревноваться. Ира смеялась, иногда мешала — повисала на крепкой ухватистой руке, а то еще и брызгала прохладной водой в его довольное лицо. Они поженились и скоро завели ребеночка.
Между делом грянул ГКЧП, Славик повел друзей на площадь — многие были там и кричали вместе про свободу, о которой никто из них не имел представления до этого самого дня. Свина не пустила жена.
Крах советского режима открывал новые возможности не только бывалым хитроватым коммунистам, но и молодым предприимчивым комсомольцам. Славик охотно вступил в новую игру. Воодушевив тех из друзей, кто был хоть немного активен и готов к изменениям, вместе с ними халтурил в первых кооперативах, ездил челноком с тяжеленными баулами польского и китайского шмотья, побывал даже менеджером разъездного циркового артиста-целителя с магическими способностями, работал в коммерческих магазинах, все как-то невсерьез, словно и не было у него желания подняться, разбогатеть.
Свин не разобрался в обстановке, по распределению из института отсиживал в конструкторском бюро погибающего осколка военно-промышленного комплекса. Жена пилила и требовала что-нибудь делать. Он не знал.
В ларьках стали продавать невиданное лакомство – шоколадки-сникерсы, непривычно роскошные, как капитализм, и сладкие, как богатство. На инженерскую зарплату Каргопольского можно было купить их с десяток. Славик брал сам и угощал Свина. Тот ел маленькими кусочками, часто моргая. Однажды попробовал спрятать угощение в карман — отнести домой жене и ребенку; Славик заметил, купил еще два сникерса и настоял, чтобы тот их взял.
Славик удачно устроился на очередную работу и уговорил полуголодного Каргопольского бросить его пустое занятие, пойти на служение Маммоне в недавно открывшийся храм торговли — крутом магазине с импортом. Тот прижился. Славик общался с покупателями, Свин тягал рулоны и ящики. Часто ролями менялись, у обоих получалось не хуже. Славик заменял физическую силу молодецким задором, но и Свин, как ни странно, оказался вполне успешным продавцом. Его сосредоточенная флегматичность убеждала богатых посетителей, среди которых преобладали бандиты, чиновники, их жены и проститутки, совершить покупку ничуть не хуже, чем обаяние коммуникабельного Славика. Кроме солидности, Каргопольский обладал еще и тонким политическим чутьем. Обходя зал с выставленными товарами, Свин непременно поправлял край висящего покрытия, снимал с ковра невидимую соринку и даже не обращал внимания, присутствует ли начальство.
Открылись первые макдональдсы с восхитительными чипсами, в изобилии нового капиталистического уклада выпирающими из фирменного конвертика наружу, норовящими выпасть и съедаемыми на лету, обжигающими. Продавцы дорогих магазинов чувствовали себя хозяевами жизни, особенно после чаевых за доставленный к машине тюк коврового покрытия.
Славик становился все импозантнее. Даже красотка Таня, искательница приключений, бандитская подружка из провинции, внешне чуждая глупой романтики, из всей многочисленной и разношерстной компании его непохожих, взбудораженных ее явлением друзей выбрала Славика в числе двоих счастливцев, то есть по сути победителем сразу после шедшего впереди любого конкурса двухметрового супермачо Паши, при первом взгляде на которого любая девица округляла глазки, при не заставлявшей себя ждать первой шутке начинала хихикать, а то и грубовато гоготать, прикрываясь ладошкой, от неожиданной цитаты из горячей парочки Гумилева с Ахматовой, к примеру «Шесть коней подарил мне мой друг Люцифер» или «Я его приняла случайно за того, кто дарован тайной» коленки жертвы становились ватными. Таню поэзией не впечатлишь, но Паша был гибок и для подобных случаев заменял лирику на брутальный тост: «За Спецназ! За нас, братишки, и за тех, кого с нами нет! … эй, а что я один здесь, ух, извините». Скоро ее уносли в тихое местечко, покачивая под самым потолком, безропотно замершую и легкую в могучих руках, как перышко. Романы с Пашей у девушек были всегда быстрыми, приятными и короткими — едва отдышавшись и вернув себе способность размышлять, счастливица приходила к выводу, что неотразимый герой вполне и заслуженно доволен собой и, следовательно, абсолютно бесперспективен. Не ругая себя за простительную оплошность, Таня немедленно соблазнила Славика. Да, он не был ни велик, ни красив, ни особенно эрудирован, но обладал своей особой бесшабашной харизмой, вероятно, чем-то напоминавшей ей об удали крутых пацанов из рабочих уральских районов. Она даже пожила недолго с ним и его мамой, но не найдя, тем не менее, даже и в нем, требуемых способностей немедленно превратить ее жизнь в рай, Таня пропала из исчерпавшей ее интерес компании друзей Славика и, став помощницей депутата, завертелась в криминальном кругу лучших людей города.
Однажды на Дне Рождения Магазина, пост-советском празднике торгашеского изобилия, что в последующее десятилетие претерпит стилистические изменения и получит название корпоратива, Славик с бокалом в руке маневрировал в приятном окружении среди не слишком дорогой, но умело подобранной выпивки, успокаивающе сытной закуски и визжащих под грохот музыки сослуживиц. Искал своего друга Свина. Между регулярных звонков супруге по общему телефону о ходе неизбежного для лояльных сотрудников мероприятия тот прятался в уютном углу, пил вместе со всеми положенный минимум, никого не трогал, никого не злил, всех слушал и одобрял.
- Саш, ты мне скажи вот что… Если мне Юля нравится, когда я выпил, это ведь значит, что… что она мне нравится, да?
Свин поглядел в сторону танцующих, не сбился с мысли при виде ритмично двигающихся попок, задранных к потолку голых рук с браслетами, прыгающих кудряшек и хвостов, подумал и резонно ответил:
- Если нравится, значит - нравится.
Славик с радостью хлопнул его по плечу, со звоном чокнулся и пошел в обход праздничной сутолоки, весело скалясь, как волк на охоте.
Упомянутая Славиком Юля была совсем не из тех девушек, которые способны легкой тенью скользнуть на свет из темноты чуть приоткрытого дверного проема уютного склада ковров; не из тех, что умеют как ни в чем ничто не бывало одновременно подкрашивать губы, поправлять прическу и одергивать юбочку, снова торопясь влиться в коллектив, промелькнуть неуловимой феей мимо бредущего в туалет дальней подсобки поднабравшегося директора, который и понять ничего не успеет, зато насторожится и поймает ее недавнего визави. С какой бы это стати продавец отдела бытовой техники вылезает с коврового склада, да еще с такой довольный красной мордой, будто только что провернул рискованную и удачную метаморфозу в отчетности по списанным товарам?
Юля происходила из хорошей интеллигентной семьи, была скромна, ложной популярности в мужской части коллектива не искала. Тем не менее, проявленный Славиком интерес был ею замечен и отмечен. Они стали гулять. Ходить в кино, например. После стали уже встречаться, о подробностях Славик не распространялся, скорее всего, обоим было мило и приятно. Как вдруг, слегка не успев за началом очередного этапа развития их романтических отношений, ее прежний кавалер вернулся в город из длительного одиночного туристическо-охотничьего похода по диким лесам и рекам с байдаркой, ружьем, набором ножей и способной загрызть матерого волка добродушной на вид собакой-лайкой хвост крючком. Будучи асоциальным шизоидом, угрюмым интравертом-мизантропом и считая однажды сглупившую по-неопытности Юлю своей благоприобретенной добычей и неотъемлемой собственностью, потрошитель нежных лесных зайчиков и непуганых птичек не принял вежливого отказа, зато названивал ей по телефону, торчал под окнами, а то и в подъезде, и угрожал бедствиями всем посягателям. Встревоженная Юля предупредила Славика, тот лишь усмехнулся. Юля не успокоилась, обратилась к Свину.
- У него же есть друзья, пусть чего-нибудь сделают, в конце концов! – возмущенно говорила она. – На него засаду готовят, хотят не знаю что сделать, а он себя ведет, как будто ему все равно! И еще смеется!
Свин передал тревожное сообщение всем общим знакомым. Безумный ревнивый турист не казался чем-то особенно страшным в суровые времена девяностых. Славику не только давали советы, но и предлагали всяческую помощь. Барыга Гоша обещал привлечь настоящих профессиональных ублюдков – Славик наотрез отказался. Самбист Толя предложил воткнуть ревнивца жопой в асфальт – Славик поморщился. Двухметровый и ста двадцати килограммовый Паша выразил готовность посмотреть на хмыря многозначительно и похлопать тяжеленной ручищей по плечу для стимулирования работы почек – Славик помотал головой. Пижон Леша рекомендовал завести пару-тройку новых подружек, а если вдруг речь идет о патологической фиксации на конкретном объекте, то сформировать график посещений в противофазе с охотничьим расписанием конкурента – этот совет не был выслушан и до половины. Свин ничего не советовал, только и сказал, что готов. В конце концов Славик заорал на всех, чтобы от него наконец отстали, и отправился на поединок с ревнивцем на лестничную площадку у дверей оспариваемой принцессы один, без оружия, без подготовки. Друзья напряженно ждали у подъезда, нервничали и предлагали все же реализовать, лишь бы не поздно, какую-нибудь из отвергнутых альтернатив.
Как прошла встреча, Славик рассказывал лишь в общих чертах, так что слушателям оставалось лишь строить свои предположения. Псих из леса все же попробовал использовать преимущество в габаритах и физической силе, для чего и навесил ему разок для проверки на вшивость, но, убедившись в безукоризненной отваге и непреклонной решимости оппонента стоять на своем, и, не исключено, обратив внимание на собравшуюся под окном подозрительную группу, прорычал на охотничьем языке напоследок что-то невразумительно злобное, что в конце концов не могло означать ничего другого, кроме полного отказа от персонально-имущественных претензий.
Нужно ли говорить, что чувство Юли к Славику после этой истории существенно окрепло, может, что и называться стало по-другому. Началось лучшее время их отношений. Увы, безмятежное счастье мимолетно, без новых переживаний его чувства начали остывать. Весь прежний опыт Славика обещал ему непременное возвращение свободы в обмен на незабываемую в ином, чем принято у более жизнерадостной молодежи смысле, прощальную ночь слез и откровений, и тягостных пауз, поцелуев и объятий той особой горькой нежности, что делает страстное примирение невозможным. Но не тут-то было. Юля была скромной девушкой из приличной семьи, так что и при личных встречах и объяснениях, хоть в дневное, хоть и в ночное время, большую часть которых она тупо и отчаянно рыдала, не слушала никаких резонов и не подводила никаких итогов; так ведь и через друзей, и общих знакомых, и от родственников, и от коллег по работе — со всех сторон Славика обвиняли в живодерстве, вдобавок некто пожилой и солидный, представлявшийся ее лечащим доктором, тоже звонил негодяю домой и, каждый раз подчеркивая свою непричастность к чьим-либо личным делам, сокрушенно констатировал прогрессирующее ухудшение самочувствия несчастной, быструю потерю в весе на почве глубочайшей депрессии. Не столько пытающийся сохранить реноме хорошего парня в глазах общества, сколько измученный собственной жалостью Славик принял единственно требуемое от него решение. На свадьбе невеста выглядела заслуженно счастливой и, нужно отдать должное глубине пресловутой депрессии, как никогда ранее стройной и изящной.
После женитьбы Славику пришлось искать новую работу.
Один из предприимчивых, быстро поднявшихся друзей, барыга Гоша, предложил идти к нему управляющим в новый бизнес - производство пластиковых окон. Зарплату установили где-то в половину от рыночной стоимости труда наемного директора, что, в общем, справедливо, поскольку десять процентов акций и прибыли тоже входили в пакет. Возросший статус был для Славика неотъемлемым бонусом, как и возможность почувствовать себя еще более крутым и успешным.
Эпоху первоначального накопления постепенно сменяла эпоха гламура.
Теперь все полюбили суши с приводящим любой вкус к единому знаменателю соевому соусу и зеленой горькой дряни, которую в нем следовало предварительно размешивать; после этой смешной еды у здоровых мужиков всегда оставалось чувство голода, только теперь оно не беспокоило, а казалось уже забавным. Надо же, поел, а все равно есть хочется.
Славик полюбил хорошие машины. Покатался на Ауди 4, пересел на 6, пусть и были все они не первой свежести. Передвигался быстро, с заказчиками и поставщиками общался просто и дружелюбно. Дело шло хорошо. Требовались люди, и он пригласил застрявшего в магазине Свина к себе в менеджеры по продажам. Тот сразу включился, работал четко и старательно, был надежен и полезен, особенно если Славику не хватало терпения проработать сложный проект или довести до ума затянувшийся.
В качестве нового развлечения Славик играл в сквош. Свин ни во что не играл.
Славик иногда как следует выпивал, особенно если отмечал хорошую сделку, полюбил хорошие сигареты. Свин не пил и не курил.
Умная Юля понимала, что семью нужно крепить всеми доступными средствами. Быстро заберемела. Уберегла мужскую впечатлительность от кровавых подробностей родильного отделения. Славик не мог налюбоваться крохотным сморщенным личиком мирно спящей после первого в жизни испытания дочери и полюбил ее больше всего на свете.
Новые бизнесы открывались один за другим. Всем были нужны опытные оконщики. Славик за пару лет в деле успел заслужить репутацию и уважение. Все знали, что не кинет, за слова отвечает. Взятку заказчику даст, это святое, без смазки машина не поедет; откат ни от поставщика, ни от агента не возьмет ни при каких обстоятельствах.
Когда его однажды спросили, не может ли он порекомендовать надежного человека директором в новое предприятие, он назвал Свина. Каргопольский вполне оправдал доверие. В делах он был аккуратен и предпочитал не выделяться среди бизнес-сообщества: давал, когда положено; сам с грубой прямотой откатов не требовал, но и от адекватных предложений не отказывался. На этот счет имел теорию, однажды поделился ею со Славиком: личный процент укрепляет отношения с поставщиком, делает их доверительными и продолжительными ввиду общей выгодности, а скидку для предприятия тоже можно и нужно требовать побольше.
Теперь они чаще созванивались, чем встречались, но продолжали дружить, как и раньше. Если заказов у Славика было много, а Свин жаловался на недостаточную загрузку, мог перебросить ему клиента.
Юля в роли матери немного успокоилась, отчего ее фигура постепенно вернулась к свойственным ей от природы округлым очертаниям. А у Славика завязался бурный роман с Оксаной, его собственной молоденькой секретаршей. Как-то так вышло, улучила момент, поймала его выпившим, сама полезла, красивая и самоуверенная, а он не смог отказаться. Наверное, из жалости. Остается и запоздалый вопрос, с какими такими целями и по каким критериям он выбирал ее на работу из других претенденток.
Гламур требовал новых жертв. Успешные представители среднего класса ездили путешествовать два раза в год: летом купаться, зимой на горных лыжах. Славику приходилось делать это еще чаще — Юля требовала на законных основаниях, Оксана — с обиженно надутыми губками. Какое-то время двойную жизнь удавалось скрывать, пока однажды супруга не обнаружила в его загранпаспорте лишние отметки о пересечении границы. Здесь обычная рассудительность покинула Юлю, в бешенстве она даже угрожала облить проклятую шлюху серной кислотой. Чтобы уберечь Оксану от несчастья, Славику пришлось к ней окончательно переехать. Юля немного остыла и стала искать пути для компромисса. Славик, к его великой радости, продолжал видеться с дочерью в любую свободную минутку, даже подгадывал деловые встречи. А уж в выходные — обязательно, и подарки по каждому поводу. Юля тяжело переживала разрыв, была только рада позлить молодую соперницу частыми отлучками чужого краденого мужа и проявления отцовской заботы всячески поощряла.
Все было прекрасно, пока не налетел очередной кризис. Продажи окон встали; конкуренция выросла, цены упали; расходы остались. Производители оказались под давлением обстоятельств. Славик пытался выбраться, искал новые заказы; но с оборотными средствами было плохо. Хозяин Гоша усугублял положение, по привычке нет-нет да и и запуская руку в драгоценный кэш. Окна вроде бы еще были нужны, только оплата как-нибудь потом. Банки мелким предприятиям денег на приемлемых условиях не давали. Не в силах выдержать молчаливый укор в глазах своих работяг, Славик быстро и по-дешевке продал отцовскую квартиру, набрал кредитов.
Российские предприниматели по-разному понимали дух партнерства и взаимного доверия в своем сообществе. Кто-то в силу большей образованности руководствовался ницшеанским «падающего толкни», кто-то держался народной мудрости деда-конвоира, нажитой им от блатных - «сдохни ты сегодня, а я завтра». Повстречав горячечно деловитого Славика в предсмертной агонии его бизнеса, каждый понимал — этот не превзойдет, фраер-то совсем доходяга. Свин производил иное впечатление и действовал по-иному. Если Славик слишком быстро заканчивал переговоры тем, что вникал в сложные обстоятельства партнера, то Свин уламывал любого до тех пор, пока тот не был вынужден обратить внимание на нужды Каргопольского. Убедил арендодателя понизить ставку; освоил дешевый профиль - ничего, что желтоват, клиент все равно не разглядит; дешевую фурнитуру — год продержится, а там видно будет; выжал из поставщиков все, что мог; достиг временного и трудного взаимного понимания с учредителем, крышей, ментами, налоговой, пожарниками, технадзором и санэпиднадзором. Из десяти рабочих на зарплате и обещании премий удержал двоих — лучшего в сварке профилей; лучшего по установке фурнитуры. Четверо остались на подхвате — сдельно для сборки окон, сдельно для монтажа. Прочих на улицу. Трудными мерами Каргопольский уберег дело от закрытия и себя от увольнения.
Славик бился с обстоятельствами долго и отчаянно, не желал признавать поражения. Худой, измученный, как загнанный волк, он часто курил, все время куда-то звонил и ездил. Наконец, барыга Гоша, в очередной раз не получивший денежный транш и не видящий дальнейших перспектив их давней дружбы, задешево продал убыточный заводик конкуренту. Славик остался без работы и без перспектив.
Красивая и все еще молодая Оксана решительно попрощалась с Славиком, благо совместный успех их более не связывал, а детей они завести не успели. Он все ей оставил — квартиру, машину.
У него тоже много чего осталось — разной величины просроченные долги разным банкам. Его кредитная история была в самом черном разделе самого черного списка, более того, скрываясь от коллекторов, он даже на работу не мог официально устроиться. Перебивался случайными заработками, частным извозом.
Не было другого выхода, кроме возвращения к брошенной жене. За годы его метаний Юля успела стать директором магазина, а эта должность не столько приносит денег, сколько отнимает нервов. Она поздно возвращалась домой, уставшая и всегда печальная; иногда поругивала блудного мужа. Его отношения с обожаемой дочерью пересечены трещиной незабываемого предательства — да, папа любит и старается, только он неудачник и бросил их однажды. И это в него она вышла некрасивая, в зеркало смотреть не хочется - зубы кривые, ноги какие-то длинные, и прыщи лезут.
С зубами мучился и сам Славик. Отчет дантиста так же соответствовал классической метафоре «пещера, полная гниющих чудовищ», как и его совместные с Куилти шансы найти в ней клад — денег у Славика хватало только на то, чтобы иногда выдергивать прочь доставляющего наибольшие мучения монстра.
И не очень понятно, сколько здоровья у него осталось. Скорее всего, не очень много. К доктору Славик ходить не любил; ведь просто так ходить глупо — за свои деньги слушать всякую жуть. И обследование любое — не та игра, в которой можно выиграть хоть немного, а вот проиграть — запросто. Жить можно. Так, что-то в груди иногда; и проходит, как и не было.
Свин оставался верен своему выбору. Супруга его мало поменялась с годами, зато детки выросли. И сам он держался молодцом. Немного растолстел, но не более, чем положено успешному руководителю; иногда беспокоила поясница, натруженная тренировками и физической работой, впрочем, если действовать аккуратно, особенно при завязывании шнурков на брендованных, хорошо чищенных ботинках, то и от предательского прострела в спине можно было уберечься. Давление иногда скакало, начал бегать. Работал много и старательно. Дети уже большие, скоро внуки пойдут, деньги семье всегда нужны. Старшего хотел было отправить в колледж и потом в армию, пусть оболтус станет мужиком, но Славик учинил настоящий скандал. Пацан остался в школе, учился, вытянул и поступил в универ.
Последнее время Славик полюбил играть в покер в интернете. К делу подошел серьезно, жизнь научила. Прочитал две толстые книжки по стратегии и тактике, практическому применению теории вероятности. Ставил по-маленькой, так, чтобы не проиграться. Партнер может быть лузовый, то есть рисковый, склонный рассчитывать на везение, готовый к блефу, или тайтовый, то есть осторожный, играющий скромнее, чем ему позволяет карта. Хороший игрок выигрывает две трети партий, при этом черная полоса неудачных раскладов может продолжаться долго, главное при этом - справиться с собственным раздражением и действовать в каждой новой партии, как ни в чем ни бывало.
Они сидели у Славика на кухне. Свин глядел из-за плеча, как Славик ставит, как считает, слушал комментарии.
- Этот сразу пасует, карты нет. Этот поднимает. Играть нужно и от карты, и от позиции. Если ты в конце и видишь, что все боятся, можешь поднять. Вот поднимает. Лузовый-тайтовый не знаю, считаем... вероятность, ставка... играем! Что он... Ага! Есть, взяли! Теперь они меня боятся, видят, что играю с картой... Подождем, и можно будет сблефовать... Нет, не сейчас... Пас, смысла нет, вот он как лезет... Нет, ну кто так играет, нет, этот парень здесь ненадолго... Конечно... Так, вот момент... пас, пас, карты нет, но все тупят... поднимаем! Скинул... тоже скинул... а этот? Опа! Наша взяла! Вот, репутация денег стоит! Теперь вылетающие будут лезть с любой картой, других шансов у них нет...
Славик занял второе призовое место, плюс тридцать долларов.
- Чуть не повезло в конце, могли бы и первое. Попробовать хочешь?
Но у Свина было другое.
• Мне сказать нужно.
• Нужно, так говори, - слегка удивился такой торжественности Славик.
- Да, скажу. Ты… ты всегда считал себя лидером, - трудно дыша от волнения, произнес Свин. - даже не думал, что я тоже стараюсь. А теперь, вот, посмотри, где ты, - он перевел дыхание и похлопал глазами, обводя взглядом тесноватую по нынешним гламурным временам хрущевскую кухоньку, - и где я.
На последнем слоге его голос сорвался.
Седой, полысевший, вымотанный жизнью Славик если и напоминал волка, то старого и облезлого.
Сказать ему было нечего, да и не хотелось. Свин, словно бы осматривая собственное брюшко, еще немного подождал ответа, и, ничего не добавив, молча пошел к выходу.
На сковородке остывали куриные ножки, которые стоило бы доесть горячими. Славик еще долго сидел один, морщился, тер голову и пытался вспомнить, не подводил ли его Свин когда-нибудь, не прилетало ли с его стороны как бы невзначай что-либо зловредное, тщательно подготовленное. И, как ни ворошил в памяти, ничего такого вспомнить не мог. Свин всегда был ясен и надежен; он не дырявил чужие байдарки и не подпиливал весла, просто греб изо всех сил где-то позади, куда не смотрят ни зрители, ни тренер. И на гонку ставил ясные, достижимые цели — не было смысла и шансов соревноваться с Гошей, бывшим челноком, а теперь владельцем завода с двумя сотнями рабочих, или с Костиком - известным среди знатоков-филологов переводчиком с французского, или Пашей — здоровенным обаятельным качком, покорителем сотен женщин.
Славик перестал звонить Свину, хотя по-прежнему всегда отвечал. Каргопольский аккуратно набирал его номер в день рождения и в новый год, слегка посапывая, сдержанно поздравлял и справлялся как жизнь-как дела. Удовлетворенный ответом, желал удачи и прощался до лучших времен.