День был скандально теплым, хоть и поздне-сентябрьским. Я лежал около открытого окна, слушал пение воробьев и размышлял о бренности существования. Погрузиться в полную нирвану мешали крики, раздававшиеся с главной улицы, в квартале отсюда. Там проходила эстафета по случаю Дня города. Соревновались спортивные школы, клубы и сборные по всему, по чему они бывают.
Я свое отбегал и отпрыгал еще неделю назад. Теперь свободного времени было столько, что я по двадцать минут разглядывал начинавшую лысеть макушку Толика и прочел адреса типографий всех четырех книг, лежавших на тумбочке.
Вайфая не было. Мобильника тоже. Еще не изобрели.
День предстоял затяжной. Из намеченных событий слегка волновал обед с жаренным хеком и игра с соседями в реки (города и страны, к тому времени, уже закончились).
Вдруг в коридоре раздался шум. Оттуда приходили разные шумы, но такого еще ни разу не было – частый топот, как будто бег. Валера-милиционер, лежавший за холодильником, обернулся и оглядел всех нас. Чтобы кто-то побежал, в нашем заведении должно было случиться неординарное событие: пожар, потоп, высадка американского десанта. Я поискал левым глазом костыли, а правым оценил высоту подоконника, на случай эвакуации. Архип почесал пятку, не сгибая ноги.
Дверь распахнулась, и в комнату ворвался источник шума с длинными ногами, слегка прикрытыми у основания синей материей, и ярко горящим над белой майкой лицом. Все это, не останавливаясь, рвануло ко мне, тормознуло со скрипом протекторов у края кровати, резко наклонилось и впилось в мои пересохшие от страха губы.
Секунд через десять видение исчезло, зацепив по ходу спинку стоявшей у двери койки. Наступившую зловещую тишину нарушал только стон Толяна, которому спицы впились в переломанную ногу. Я дышал открытым ртом. Валера-мент выглядывал из-за холодильника в приоткрытую дверь, видимо опасаясь второго пришествия демона в кедах. Архип, отличавшийся замедленной реакцией, все еще таращился туда, где минуту назад колебалось чем-то привлекшее его синее пятно.
- Что это было? – промычал сквозь зубы Толик.
- Женщина, - сказал Валера, не раз присутствовавший при опознании тел.
- Молодая, - добавил Архип задумчиво.
- А зачем бежала? – Анатолий сжимал огромный кулак, который никогда не помещался на узкой для него кровати.
- Спортсменка. У нее форма и номер. Наверное, с эстафеты.
- Она к Сереже приходила, - пояснил все видевший с тыльной стороны Архип.
Ты ее знаешь? – обернулся ко мне Валера.
Я задавал себе тот же самый вопрос пока мои соседи обсуждали происшествие, и к однозначному ответу не пришел. Поэтому ограничился уклончивым:
- Наверное.
Однако память постепенно возвращалась. Студенческий оздоровительный лагерь на берегу совсем Черного моря. Днем: солнце, воздух и вода; ночью: вино, костер и гитара.
За неделю до конца моей смены в лагерь завезли девичью сборную области по волейболу. Нас, освобожденных от физкультуры по причине высокого роста (и зачисления в институтскую баскетбольную команду), поставили к ним в спарринг-партнеры. Задача была в том, чтобы стоять по ту сторону сетки и уворачиваться от мячей, которые пытались вколотить в наши хрупкие тела неслаборукие девушки.
Одиннадцатый номер сразу привлек внимание старожилов тонкой костью, чертами лица и длинным белым хвостом, который иногда заплетался косичкой. Всем хотелось попасть под ее мяч, но повезло мне. Прямо по темечку. Моя бравая улыбка зависла так криво, что послали за медсестрой. Но я отказался от реанимации, и, с гордо поднятым затылком, уполз в домик.
На вечерней дискотеке №11 пригласила танцевать, чтобы извиниться. И понеслось. Следующие четыре ночи мы провели на камнях, в тени меловых скал, отдалившись от костра настолько, чтобы их слышать, но нас не видеть.
На пятый день я, ныряя, разбил колено. Оно распухло до неприличия, и с поезда меня повезли не домой, а в городскую травматологию.
После эстафеты Тая (так звали одиннадцатого номера) стала приходить ежедневно. Она флиртовала с тремя моими соседями, пока я, со свойственной будущему инженеру педантичностью, измерял пальцами диаметры ее лодыжки, голени и далее по нарастающей.
Милиционер вдруг стал по утрам надевать белую рубашку. Толик ограничился модной футболкой, которая подчеркивала форму его бицепсов.
Но по-настоящему, из всех четверых, в нее был влюблен Архип. Семнадцатилетний детдомовец с огромными ушами, плохо-ходячими ногами и глазами ребенка смотрел на одиннадцатого молча, не отрываясь. А я делал вид, что мне жутко интересно, когда вспомнивший об осени ветер сорвет очередной красный лист с подглядывающего в окно ясеня.
Впятером нам было вполне весело. Валера сыпал историями из милицейских будней. Толик изредка добавлял что-нибудь о нелегкой доле таксиста-качка. Это нелогичное сочетание приводило иногда к трагическим казусам. Запомнилась одна байка о том, как Толян оторвал большой палец пассажиру, пытавшемуся прокатиться зайцем.
Архип молчал и смотрел на Таю, сидевшую к нему вполоборота. Он, вообще, не был мастером на разговоры. К физическим недостаткам те, кто нас лепит из глины добавили еще и косноязычие. То, что он влюблен в волейболистку я понял вскоре после ее явления в палате с эстафетным номером. Пришлось провести с 11-м воспитательную беседу. Шёпотом, поскольку Архип лежал в полутора метрах, мы решили, что Тая должна вести себя с ним по-матерински, тем более, что она старше на пару лет.
Материнство, судя по всему, было ее коньком. Спортсменка взялась за заботу об Архипе комплексно. Договорилась с одной из нянечек о стирке его скудного гардероба, ополовинивала рацион витаминов, до того предназначавшийся только мне. Учила его правилам общения вообще и с девушками в частности.
Наблюдая эти дочки-матери несколько дней, я настолько проникся, что чуть было не потерял способность к мануальным анатомическим исследованиям моей посетительницы. Тая, привыкшая к тому, что наше вербальное общение дополняется тактильным, даже как-то обиделась. Пришлось делать над собой усилие.
Когда Архипу сообщили, что его переводят в мединститут для сложной операции, он заплакал. Медсестры, нянечки и даже дежурный врач принялись его успокаивать, уверяя в высоком профессионализме хирургов. И только трое соседей Архипа знали об истинной причине его душевного расстройства.
В день отъезда он до последнего ждал визита волейболистки, а она, как назло, задержалась на тренировке. Когда он уходил было грустно. Но еще грустнее стало, когда пришла Тая и села на матрас опустевшей кровати.
Все молчали. Каждый думал о любви с высоты своей колокольни. Валера, как о состязательном процессе между защитой и обвинением. Толик, как о победе слабости над силой. Я, в свои двадцать лет, вдруг обнаружил, что любовь без секса даже в перспективе и есть то самое с большой буквы Л. Тая тоже о чем-то думала. Возможно даже и не о любви. Позже я узнал, что мужчины и женщины вспоминают о ней при совершенно разных обстоятельствах.
После исчезновения Архипа наши отношения с 11-м номером потеряли остроту. За день до моей выписки, она пришла в темном платье и лицом в тон. Повздыхав минут двадцать, Тая сообщила, что ее жених, о существовании которого у нас как-то не заходил разговор, вернулся из стройотряда в общежитие.
Теперь он будет ходить со своего третьего этажа на ее пятый каждый день, и наши встречи на воле не представляются возможными. Тая спросила не хочу ли я чего-нибудь на память из ее безделушек: брошку, бантик, заколку… Я решил зло пошутить и сказал, что в таком случае предпочел бы что-нибудь из нижнего белья.
Она встала во весь рост, чуть приподняла подол, на глазах у всей палаты сняла востребованный мною сувенир и положила мне на одеяло. Затем, стройная, высокая она широко, как старым друзьям, улыбнулась всем присутствующим и помахала на прощание рукой. Получилось эффектно, особенно если учесть, что в это время жена Толика кормила благоверного супом.
На Тае в тот день было расклешенное платье, темно-синее в белый горошек, кажется с белым воротником.