Простите солдатам последний грех:
«Последний дюйм» в закольцовке авторских судеб
Артистам и писателям – жертвам войны – посвящается
На днях подготовил небольшое устное выступление про «Песню Бена» из фильма «Последний дюйм». Думал обойтись историей самой песни с ее воспроизведением и кратким экскурсом в нелегкую судьбу исполнителя.
Но стоило «копнуть», и повылезло столько, что вместо 10-минутной презентации говорил и говорил, люди же просили продолжения, а потом – и «письменного варианта». В итоге, решил «предать слова бумаге».
Для начала сама
Песня Бена из к/ф «Последний дюйм»
Тяжёлым басом гремит фугас,
Ударил фонтан огня,
А Боб Кеннеди пустился в пляс.
Какое мне дело до всех до вас?
А вам до меня!
Трещит земля как пустой орех,
Как щепка трещит броня,
А Боба вновь разбирает смех:
Какое мне дело до вас до всех?
А вам до меня!
Но пуля-дура вошла меж глаз
Ему на закате дня.
Успел сказать он и в этот раз:
Какое мне дело до всех до вас?
А вам до меня?
Простите солдатам последний грех,
И в памяти не храня,
Печальных не ставьте над нами вех.
Какое мне дело до вас до всех?
А вам до меня?
Слышали? Кто – нет, то мне повезло. Замерев, слушали люди самого разного возраста. Причем, мужчины – от 35 до 80 – хором подпевали исполнителю. Звали его Михаил Рыба. Ничего не говорит? Тогда для завязки – на спор: голос этот в нашей стране знают все. От трех до ста. Столетние – стопроцентно…
СОВЕТСКИЙ ПОЛЬ РОБСОН
…Такой красивый большой человек… богатырь просто… такой изумительный голос… Эпитеты из последнего прижизненного сообщения в прессе о концерте на Сахалине от 13 июня 1978 года.
Дальше ; тишина. И… тихая смерть ; пятилетку спустя. В шестьдесят…
Не осталось «ни порядочной биографии, ни упорядоченной дискографии».
Звали: Михаил Павлович Рыб; (ударение на «а»). Его голос, повторюсь, знаком каждому. Не все про это догадываются. Закрасим пробел.
Мортка (Мечислав) Пансулович Рыба; родился 16 февраля 1923 года в Варшаве. Папа и мама музыканты. «Второе рождение» отмечал 30 сентября. Именно в последний сентябрьский день 1939-го Миша угодил в оцепление на центральном рынке. Варшаву взяли немцы. И прямо на столичной «толкучке» палачи из СС открыли «пулевую чистку»…
Слово сыну ; Михаилу Михайловичу Рыба: «К отцу подошел эсэсовец, навел пистолет и велел немедленно сесть в машину. Отец понял: жизнь кончилась, и решил рискнуть: вскочив на велосипед, помчался на противоположный конец рынка. Мчался и молил: лишь бы ворота были закрыты, а калитка открыта (от автора: стрелять на переполненном пятачке фашисты не рискнули). Так и получилось. Дворами он добрался до дома, попрощался с родителями, двинулся к польско-советской границе. Там простые солдаты забрали велосипед и позволили отцу перейти на ту сторону».
16-летний Миша оказался в СССР. По-русски «ни бум-бум».
Из записок педагога по вокалу Елены Аполлинарьевны Шиповской (1901-1993): «На второй год моего пребывания в витебском училище директор прислал мне в класс необычного студента. Это был юноша-еврей, перебежавший в СССР из Польши, очень плохо одетый и грязный. Звали его Михаил Рыба, и он очень хотел учиться петь. Прослушав его, я обнаружила, что, кроме нескольких низких нот какого-то неопределенного тембра, у него ничего нет. Когда я ему заявила, что петь он не может, у него потекли слезы, и он стал умолять не отказываться от него. Сердце мое дрогнуло, и я сказала, что беру его на испытательный срок… Миша оказался очень способным и музыкальным юношей... Называл он меня «пани профессор», и мне было смешно, поскольку этой «пани» до профессора было еще очень далеко. Все же к концу года у Миши расширился диапазон, и он мог петь несложные произведения... Я уехала из Витебска в начале 1941 года, потом началась война, я потеряла связь со своими учениками и ничего не слышала о Михаиле. Несколько лет спустя после окончания войны в Московском городском музыкально-педагогическом училище, где я работала, на какой-то праздник решили устроить концерт с приглашением артистов Московской филармонии. Я сидела в зале, когда неожиданно объявили: «Михаил Рыба!» Не верю своим ушам и глазам: на эстраду во фраке вышел мой бывший ученик, который прекрасно исполнил негритянские песни из репертуара Поля Робсона. Он подошел ко мне после концерта и сказал, что никогда не забывает «пани профессора», которая дала ему путевку в жизнь. Оказывается, в начале войны ему удалось пробраться из Витебска в Саратов, окончить там консерваторию, а затем попасть в Москву».
Перефразируем Маяковского: «Мы говорим: Саратов – подразумеваем Москва. Мы говорим: Москва – подразумеваем Саратов».
Из «Истории Саратовской консерватории»: «Осенью 1941 года в Саратов была эвакуирована Московская консерватория. Саратовская консерватория была объединена с Московской, и ей временно было присвоено звание «Московской консерватории им. П.И. Чайковского». Педагоги и студенты (вместе с артистами МХАТа, также эвакуированного в Саратов) с ноября 1941 г. по февраль 1942 г. дали на призывных участках, в госпиталях 160 концертов. Консерваторцы также принимали участие в возведении оборонных рубежей вокруг города. В 1941-42-х годах две консерваторские концертные бригады выступали на фронтах. Московская консерватория вернулась в столицу осенью 1943 года».
В Московской консерватории Миша учится у профессора Николая Ивановича Сперанского (1877-1952) – бывшего партнера самого Федора Ивановича Шаляпина (1873-1938) по московской частной Опере Сергея Ивановича Зимина (1875-1942; см. Приложение).
Отличный наставник и педагог, Сперанский воспитал в ученике качества, стяжавшие славу уникального баса ХХ века. Плюс громадный талант и природный голосина самого Михаила…
***
Великая Отечественная закалила студента. В составе выездных артбригад он солировал перед бойцами не только фронтов, но и всех флотов. Свидетельством – благодарность от командующего Северным флотом, выдающегося адмирала Арсения Григорьевича Головко; (1906-1962). Всего на передовой юноша дал свыше тысячи концертов. Его запоминали на раз: и по сильному голосу, и по мощной фактуре. В результате, после Победы Михаил Рыба нарасхват на лучших оперных площадках от Большого театра до Всесоюзного радио. Не одно десятилетие его голос – фирменная гарантия успеха концертов Государственной филармонии.
Певцу благоволили самые именитые дирижеры: Александр Васильевич Гаук (1893-1963) и Самуил Абрамович Самосуд (1884-1964), Николай Павлович Аносов (1900-1962) и Кирилл Петрович Кондрашин (1914-1981), Вероника Борисовна Дударова (1916-2009) и Рудольф Борисович Баршай (1924-2010), Альгис Жюрайтис (1928-1998) и Геннадий Николаевич Рождественский (1931-2018), Юрий Иванович Симонов (р. 1941) и Юрий Хатуевич Темирканов (р. 1938).
Ему доверяли, зачастую премьерные, вещи ведущие композиторы: Дмитрий Дмитриевич Шостакович (1906-1975), Дмитрий Борисович Кабалевский (1904-1987)), Дмитрий Яковлевич Покрасс (1899-1978), Тихон Иванович Хренников (1913-2007), Вано Ильич Мурадели (1908-1970), Георгий Васильевич Свиридов (1915-1998), Моисей Самуилович Вайнберг (1919-1996), Кирилл Владимирович Молчанов (1922-1982), Александр Николаевич Холминов (1925-2015), Борис Александрович Чайковский (1925-1996), Эдисон Васильевич Денисов (1929-1996), Родион Константинович Щедрин (р. 1932), Бакир Яхиянович Баяхунов (р. 1933)…
Беспримерный… пример. Год 1954-й. На премьере сочинения «Пять романсов на стихи Евгения Долматовского» в Малом зале Консерватории Михаилу Рыба аккомпанирует автор музыки, а по окончании подписывает ноты: «Дорогому Михаилу Павловичу Рыба с наилучшими пожеланиями от Д. Шостаковича». Никому больше Дмитрий Дмитриевич не дарил ноты с обращением «дорогой» (от автора: Евгений Аронович Долматовский (1915-1994) – известный советский поэт-песенник, военкор-орденоносец, сталинский лауреат, автор слов ко многим «народным песням», закадрового стихотворного текста к фильму «Комсомольцы-добровольцы»).
Одаренный солист и радиоведущий Николай Яковенко назвал старшего коллегу так: «Советский Поль Робсон, или Бассо-профундо Михаил Рыба», как тот и котировался на Западе (от автора: Поль Робсон (1898-1976) – великий американский певец-бас, актёр, прогрессивный общественный деятель, друг Советского Союза).
Проясним термин…
СТАТЬ. СОЛО. СЕРДЦЕ
Бас-профундо (итал. basso profondo – глубокий бас) – очень редкий, самый низкий, глубокий мужской голос. Он был широко востребован до начала ХХ века – пока «современные ритмы» не потеснили церковно-хоровое пение.
Долгое время, и отчасти справедливо, профундовое пение считалось «русским эксклюзивом». Ведь практически до середины XIX века, в отличие от западной традиции, православные литургические хористы (они же октависты хоровых капелл ; такой была капелла «краснопевцев» Ивана Грозного в храме Александровской слободы) обходились без музыкального сопровождения. И для компенсации им требовалась исключительно низкая, заполняющая все храмовое пространство тембровая мощь. В большой опере применение профундистам находилось нечасто.
Классические арии: Зарастро в опере «Волшебная флейта» Вольфганга Амадея Моцарта (1756-1791) и отец Лоран в «Ромео и Джульетта» Шарля Гуно (1818-1893); Сусанин и Голова в операх «Жизнь за царя» и «Руслан и Людмила» Михаила Ивановича Глинки (1804-1857); Чуб и Гремин в операх «Черевички» и «Евгений Онегин» Петра Ильича Чайковского (1840-1893); Иван Хованский и Пимен в операх «Хованщина» и «Борис Годунов» Модеста Петровича Мусоргского (1839-1881); Дед Мороз и Варяжский гость в операх «Снегурочка» и «Садко» Николая Андреевича Римского-Корсакова (1844-1908); Мельник («Русалка») Александра Сергеевича Даргомыжского (1813-1869) и Кончак («Князь Игорь») Александра Порфирьевича Бородина (1833-1887)…
Ярчайший представитель исполнения бас-профундо – народный артист СССР и бывший протодиакон Михаил Михайлов (1893-1971) с его «безальтернативным аттестатом»: «Настоящий бас сейчас есть только в Москве. Максим Дормидонтович Михайлов… Большой театр не обеднел… Какой голос у Михайлова! Даже завидую ему» (Федор Шаляпин).
И даже на фоне профундистов (с характерным для большинства, «как кол прямым» в нижнем регистре, без качественных «верхов», басом), Михаила Рыба счастливо выделяли феноменальная широта диапазона, игровая подвижность, неожиданная мягкость и удивительная гибкость тембра вплоть до виртуозной колоратурной акробатики.
Выдающийся импровизатор, он исполнял арии, свободно повышая голос от сверхнизкого баса-профундо – через бас-буффо (комический бас) – до высокого баса-кантанте.
Шедевры буффонного мастерства М.М. Рыба: миниатюра «Бекетта» из Старинных французских песен, «Ария о клевете» в партии Дона Базилио из «Севильского цирюльника» и партия Мустафы из «Итальянки в Алжире» Джоаккино Россини (1792-1868). Как и голосу, манере певца был присущ изумительный артистизм: от трагика до комика, от мелодраматизма до сарказма.
Вспоминает музыкант Лев Львович Солин (1923-2008): «Я делал капустники в консерватории, где участвовали, скажем, Флиер, Гинзбург, а в зале сидели Гольденвейзер, Нейгауз, Рихтер. Помнится, у меня был номер, где певец бас, был такой Михаил Рыба, в женском одеянии изображал певицу. Огромного роста, в платье с накладным бюстом, он выходил и доставал из глубины лифа смятую бумажку, разворачивал ее, и это была фортепианная партия, которую исполнял я. Рихтер, сидевший в первом ряду рядом с Ниной Дорлиак, хохотал и толкал ее в бок, показывая на сцену» (см. Приложение).
Стать соответствовала голосу! А величина таланта – сердцу певца:
– Михаил Рыб; был необыкновенно добрым и обаятельным человеком. Когда он заходил в артистическую со своей необыкновенной улыбкой, снималось напряжение, хотелось с ним общаться. От него шла особая теплота, особая культура: когда с ним пообщаешься – было понятно, как он сейчас запоет: добрый, ласковый тембр. Это передавалось залу. Особенно это ощущалось в русских романсах, – вспоминал Сергей Борисович Яковенко (1937-2020) – даровитый советский певец-баритон, лауреат Международного конкурса вокалистов имени румынского музыканта Джордже Энеску (1881-1955), педагог, доктор искусствоведения, ведущий авторской программы «И довелось, и посчастливилось…» на радио «Орфей».
Для баса-профундо Михаил Рыба имел поразительного разнообразия и полижанрия репертуар: от арий Иоганна Себастьяна Баха (1685-1750) и Георга Фридриха Генделя (1685-1759) до песен и романсов Франца Шуберта (1797-1828), Роберта Шумана (1810-1856) и Георгия Свиридова. Или, как каламбурили современники: «от Баха до Оффенбаха».
Еще больше любил он удивить советского слушателя забытыми канцонами и мадригалами Доменико Чимарозы (1749-1801), Доменико Скарлатти (1685-1757) и, особенно, именно им «откопанными» средневековыми вещицами. Он же стал, по сути, советским первооткрывателем и пропагандистом негритянских спиричуэлсов.
Впервые в СССР Михаил Павлович исполнил кантату Вольфганга Амадея Моцарта «Мир прекрасен», а также вокальные циклы: «Три серенады Дон Кихота к Дульсинее» Мориса Равеля (1875-1937) и «Героические оды» Людвига ван Бетховена (1770-1827). Свидетельствуют и об, увы, несохранившейся его интерпретации «Элегии» Жюля Массне (1842-1912).
Переводами неведомых в Союзе иностранных текстов спетых произведений занимался он же, до 16 лет не знавший ни слова по-русски.
ОТ ТРЁХ ДО СТА, ИЛИ БАРМАЛЕЙ
ПРОТИВ… МОЙДОДЫРА
Не столь велик задел Рыба в киномузыке. Но именно синема сделала его бас известным и любимым несколькими поколениями советских людей. Назовем еще три фильма, помимо «Последнего дюйма»: «Карнавальная ночь» Эльдара Александровича Рязанова (1927-2015) – песня «3 храбреца», «Тихий Дон» Сергея Аполлинарьевича Герасимова (1906-1985) и «Айболлит-66» Ролана Антоновича Быкова (1929-1998), сыгравшего там Бармалея. С последним связана натуральная «культ-катастрофа».
Певец уже записал для киносказки цикл песен на музыку Бориса Чайковского: «Нормальные герои всегда идут в обход», «Ты лети, моя акула», эпизод песни ветра. И с легким сердцем собрался на премьеру…
Михаил Рыба-сын:
– Папа взял меня за руку и повел в «Россию» смотреть «Айболит-66». Фильм мне понравился, но я обратил внимание, что из кинотеатра папа вышел очень подавленным. Оказывается, из всего материала, что он записал, в фильме осталось только несколько тактов из песни Ветра. Папа звонит Борису: «В чем дело?» – «Ты понимаешь, когда режиссер услышал песни, они ему так понравились, что он сам захотел их спеть. Я ничего не мог поделать».
Эх, Бармалей, Бармалей…
Еще были сольные композиции в картинах «День последний, день первый» («Песня старого почтальона» 1959) и «Шаги по земле» (1968).
Не чурался певец и озвучки мультиков – «Самый, самый, самый, самый» (1966). Самое, самое, самое время вспомнить про наше «пари»: «его знают все от трех до ста, столетние – стопроцентно». Вопрос: кто не видел «Мойдодыр» (1954) и не слышал грозный рык «Умывальников начальника»? И это Михаил Рыба! Аккомпанирует… Государственный симфонический оркестр под управлением знаменитого дирижера Альгиса Жюрайтиса.
Было же время, когда на «воспитательное развлечение» мобилизовали лучших из лучших, «с яслей» прививая слушателю/зрителю вкус к великой музыке и литературе. Начиная с мультфильмов и грамзаписей.
Под занавес жизни певец часто выступал в ансамбле с сыном, лауреатом Международных конкурсов по фортепиано.
Умер 21 ноября 1983 года. Похоронен на Кунцевском кладбище столицы. Званий не имеет…
…А теперь первые «маленькие открытия» при работе над материалом: в этом году неподражаемому басу-универсалу исполнилось бы
100 ЛЕТ!
И – 40 ЛЕТ, как его не стало…
ОТЕЦ и СЫН: МОДЕЛЬ ДЛЯ СБОРКИ
Под стать песне Бена, сам фильм «Последний дюйм» стал потрясением для поколения мальчишек 1950-х. И не только: про себя скажу то же. Но все-таки показательнее реакция современника премьеры.
Писатель Михаил Иосифович Веллер (р. 1948): «…мы в клубах и смотрели все фильмы – исключительно по воскресеньям в десять утра: еженедельный детский киносеанс. А репертуар известный: от «Подвига разведчика» до «Кочубея» – военно-патриотическая тематика... Новьём вроде «Тайны двух океанов» баловали нечасто. Ну, и показали нам однажды фильм с невразумительным названием «Последний дюйм»… И когда мы услышали срывающийся голос мальчика: «Что он делает?!», и увидели его светлые прищуренные глаза, и его отец ответил с размеренной тяжелой хрипотцой: «Это не каждому по плечу. Здесь все решает последний дюйм», а лицо отца было рубленым, суровым, и севший самолет скапотировал на пробеге и загорелся, и на фоне дыма санитары понесли носилки, и поплыли красные рваные титры, а музыка с пластинки в кофейне выплыла на поверхность звучания, и от этой мелодии холодела душа... И когда заревел прибой, и грянула музыка во всю мощь, и загремел тяжелый бас, и поползло по береговому песку полотенце с тяжелым окровавленным телом – за тоненьким пацаном, делающим невозможное… ощущение передать невозможно. Это мороз по спине, и колкие иголочки в груди и коленях, и спазм в горле, и слезы на глазах, и надежда, и мрачный восторг, и счастье. Слова «катарсис» мы знать не могли. Не знаю, поймете ли вы – что значило: в Советском Союзе… девятилетнему пацану впервые увидеть «Последний дюйм». Это было откровение, потрясение, суровая трагедия с достойным исходом, зубами вырванным у судьбы… Никогда у меня кумиров не было. Ни в чем. Вот только Дэви из «Последнего дюйма» был… Он был прекрасен. Он был идеал, человека... И в том слое… души, в котором человек пребывает вечно девятилетним пацаном… этот идеал продолжает жить. И прибой греметь. И песня звучать. И самолет отрывается и дотягивает до полосы. И нет в этом ни грана фальши. Это не каждому по плечу, сынок. Здесь все решает последний дюйм» (книга «Мое дело»).
Фильм был поставлен по небольшому рассказу английского писателя-фронтовика, родом из Австралии, Джеймса Олдриджа (1918-2015). Писателя прогрессивного, то есть друга Советского Союза. Он написал массу книг, некоторые стали бестселлерами. Прожил Олдридж почти 97. Но помнят его за «Последний дюйм». Причем, не за рассказ, а за его советскую экранизацию. Как бы для детей.
Парадокс. Написанный в 1957-м, «Последний дюйм» был тотчас переведен и напечатан в журнале «Иностранная литература». Всего лишь годом спустя вышел брутальный фильм, «самый западный» в нашем кинематографе. Без ведома (то есть уведомления) автора. Который, впрочем, не обиделся. И только через год (в 1959-м) после всесоюзной премьеры фильма рассказ напечатали в Англии (см. Приложение).
Таким образом, в этом году у нас еще два маленьких «календарных сюрприза»:
105-ЛЕТИЕ АВТОРА РАССКАЗА и
65-ЛЕТИЕ ЕГО ЭКРАНИЗАЦИИ В СССР
Вот так, помимо воли, «дежурное прикосновение» к нестареющей песне из старого кино заставило вчитаться в судьбы создателей сперва песни, а потом и всего фильма.
Следующий очерк – о человеке, без которого фильм бы не состоялся вообще, будь у него даже более маститый режиссер. Именно он стал лицом не только бессмертного боевика, но и бронзовым символом потерянного поколения «одиноких волков». Но в советской разблюдовке. Речь об актере Николае Николаевиче Крюкове (1915-1993).
ПРОСТО АКТЁРИЩЕ
Убедителен всегда. Многолик, но неизменно мужественен, кроме «Одного шанса из тысячи», что ничуть не бросает тени, а лишь отчеркивает разногранность таланта. Один из лучших и наиболее импонирующих «субъектов Запада» в совкино. А родом – из тверской глухомани! Ворвался в мой мир «Последним дюймом», превзойдя, пожалуй, литературный первоисточник от мистера Дж. Олдриджа. А матерый, с добрецки-хитрецким говорком, волчара-оборотень «Прохор» из «Петровки 38» по психологизму и эксцентрике не уступит и превознесенным удачам самых обласканных наших мэтров.
Иной раз может показаться: ему не повезло. Владелец одного из самых запоминающихся, точеных и, на актерском сленге, характерных «портретов». Тонкий автор галереи «оттисков навек». Неизменно великолепный в любой роли, даже заштатном эпизоде без слов (пират Морган в «Острове сокровищ», 1982 г., 3 серии). А по статусному счету и прожил-то прилично, да вот заслуженного «заслужил» лишь в 1991-м на «последнем вздохе Советов», притом, что помер через год, уже перед расстрелом Советов в Белом доме.
Ему всю жизнь чего-то не могли простить…
Но вопреки всему неизменно великолепен!
Казалось бы, ну что в нем такого? Сдержанно суров, даже статичен и порядком зануден Бен Эпсли в «Последнем дюйме». Но именно этот неразговорчивый западный мужчина с подводной кинокамерой навсегда покоряет душу советского мальчишки, лезущего из кожи вон только бы заслужить его молчаливое «добро» хотя бы и посредством экранного сынишки Бена...
У Николая Николаевича не было, не могло быть однозначно положительных или отрицательных образов. Он тот, кто по натуре своей не прямолинеен, и в ролевой ипостаси не может быть уплощён. Даже если его утюжат и корнают.
Так в чем же причина ВСЕГО?
Возможно, неизгладимые шрамы войны зарубцевались и в творчестве, и в особенностях игры, а, в конечном счете, и «признательной оценке» высоких инстанций… Пусть их – забудутся, уже забылись. Осталось же главное – имя «Николай Крюков». Этот феномен мог запросто возглавить партизанский отряд («Дочь Стратиона») и «обернуться» двуличным изменником Двигубским («Один шанс из тысячи»). Не менее ярок жестокий, ледяной, опасный как тигр полковник Моран – правая рука профессора Мориарти («Смертельная схватка», «Охота на тигра» из сериала про Шерлока Холмса и доктора Ватсона). Равно как коварный, умный и непреклонный враг Московии Ярл Юленшерна («Россия молодая»)...
В чем, в чем, а в негативном амплуа Крюкова задействовали по полной. Правда, и здесь у каждого анти-героя – как бы второе дно, двойная жизнь: лесничий Шпиллят («Парашюты на деревьях») служит фашистам, а помогает нашим разведчикам. А бывало, что и «тройная», как у хитрого оборотня-профессионала Дункеля («По тонкому люду»).
Крюков – бесспорный «маэстро без визитки». Его «потайной сертификат», его неофициальная «охранная грамота» – громадный природный дар с отчетливым «знаком фирмы».
Действительно, даже на фоне весьма «звездных» персон в знаменитой детективной экранизации «за Запад» («Смерть под парусом» по Чарльзу Сноу) его детектив-дилетант Иен Пейл не только не теряется, но конкретно переигрывает всех!
Да и могло ли быть иначе?!
Николай Крюков честно работал и терпеливо творил, его же упорно прессовали, не замечая, не воздавая должного, «щелкая по носу» небреженьем. Ну, и что?
Излюбленный крюковский персонаж на весь этот «чмырёж» всегда имел хороший дуплет-куплетик: «Какое мне дело до всех до вас, а вам до меня?!»...
И все-таки… Жалко, что мало...
…Это мои давешние строки, из «нулевых», когда я активно лепил посты для «взрослеющего» сайта «Кино-Театр.ру». Впрочем, готов подписаться под каждым словом.
Просто тогда биография актера Крюкова была сродни «истории мидян»: «История мидян темна и непонятна» (см. Приложение). За минувшие полтора десятилетия многие белые пятна окрасились радугой. Судьба маэстро, правда, благостней от этого не сделалась...
ИСТИННО НАРОДНЫЙ
Родился 25 июня 1915 года в селе Замытье Тверской губернии. После школы подался в Ленинград. Работая на заводе «Севкабель», увлекся кружком художественной самодеятельности. В 20 лет окончил театральную студию при Большом драматическом театре и был принят в труппу театра-студии (бывший Молодой театр, а с 1939-го – Театр имени Ленинградского Совета) под руководством Сергея Эрнестовича Радлова (1892-1968).
В 23 впервые мелькнул на большом экране. Но замаячившие кино-перспективы жирно перечеркнула война. И, как оказалось, почти на два десятилетия.
– Нас разбили на фронтовые бригады. Театр перешёл на военизированное положение. Мы оставались в театре всё время, – вспоминал артист. – Бригады выезжали на фронт, на корабли, на сборные пункты и на рытьё противотанковых рвов.
Сценическая отдача требует сил, здоровья и, значит, хорошего питания. А в блокадном Ленинграде артисты голодали, как все. Крюков, надорвавшись, попал на больничную койку. В феврале 1942 года театральную труппу эвакуировали в Пятигорск. Когда же к городу подступили фашисты, актеров «во избежание волнений» вывозить не посмели. Так, «театр Радлова» оказался под оккупационной властью.
– Был приказ о работе, – продолжал Николай Крюков: – Мы, сколько могли, тянули: отговаривались тем, что состав труппы неполный – нужно время для восстановления спектаклей, многих исполнителей не хватало и т.п. Но и это не могло продолжаться вечно. Были приняты кое-кто из случайно оставшихся актёров, кое-кто пришёл к нам из состава оперетты. И начали работать… Население ходило к нам в театр, и спектакли – мы это видели – много значили и для зрителей, и для нас. В атмосфере спектакля мы сильнее ощущали временность оккупации, не теряли веры в нашу победу...
После освобождения Пятигорска «органы» таким аргументам не вняли. «Штаб труппы» – Радлова с супругой, – «за измену Родине и сотрудничество с оккупантами» осудили по полной: 10 лет лагерей. Потомственная дворянка Анна Дмитриевна Радлова (1891-1949) до свободы не дотянула. Сергея Эрнестовича в 1953-м реабилитировали.
Николай Крюков, «сошка помельче», свободу не терял, но, признанный «неблагонадежным гитлеровским прихвостнем», для столичных сцен стал «персоной нон грата». Его уделом были «провинциально-республиканские подмостки»: Тбилиси и Тверь, Ростов-на-Дону и Рига. Только в 1953-м он был допущен на съемочную площадку в качестве эпизодника.
Полнокровная экранная карьера началась в 43, когда, перебравшись на киностудию «Ленфильм», опальный лицедей был «назначен» Беном Эпсли. Правда, и тут без «репрессий» не обошлось. Актера лишили голоса, поручив дубляж басовитому Юрию Владимировичу Толубееву (1906-1979), народному артисту СССР. Впрочем, и «без родной речи» Бен Эпсли сделал Николаю Крюкову имя, а, главное, лицо.
– Образ из «Последнего дюйма» потом отразился на всех его ролях, – уверен киновед Александр Владимирович Шпагин (р. 1969). – Одинокий волк с внутренней интеллигентностью, внутренним трагизмом, со сложной судьбой. Он него исходило ощущение ума, глубины и человеческой значительности. Взгляд Крюкова просвечивал человека насквозь. Коршун. Старый коршун… Все его герои суховаты, потому что понимают, что эмоции могут привести только к чему-то худшему. Этому, безусловно, самого актера научила его судьба…
За последующие 30 лет Николай Николаевич сыграл порядка ста ролей, самых разных и ни разу не совпавших. Повториться? Подобной пошлости актёрище допустить не мог.
За несколько месяцев до развала великой страны Крюкову присвоили звание заслуженного артиста РСФСР (1991). Под «юпитером» прощально засветился он год спустя. А 17 апреля 1993-го «старого коршуна» не стало.
Есть на Серафимовском («мореходном») кладбище Санкт-Петербурга могила. Там лежит актер Н.Н. Крюков. На постаменте выбиты два слова: «Истинно народный».
«НЕ КАЖДОМУ ПО ПЛЕЧУ»
А вот реальная биография Вячеслава Муратова, столь, как ни парадоксально звучит, броско и проникновенно, натурально и органично вжившегося в образ 9-летнего Дэви, сына Бена, до обидного скудна и неконкретна.
По одной версии, «Слава Муратов учился и успешно закончил Ленинградский Политехнический институт им. Калинина в 1971 году. Факультет физико-металлургический, кафедра «сварочное производство»...».
Больше верится в другую. Военную. По ней, родился Слава в 1945-м. 12-летним подростком фантастически ярко, по-взрослому заявил о себе в фильме «Последний дюйм». Две транзитных короткометражки («Беда маленького Димы» 1957 и «Папа и мама» 1959), равно как опыт дубляжа («Вратарь живёт на нашей улице» ЧССР, «Воздушный змей с края света» Китай и Франция, «Юный капитан» КНДР) не в счет. Просто несравнимо!
Теперь «по крохам»…
Андрей (Ленинград) в 2007-м утверждал:
– Славу Муратова я немножко знал в те годы, когда он только что снялся в этом фильме. Он был примерно моего возраста. Его мама работала на Ленинградском заводе «Электродело» №10 в гальваническом цехе. А моя мама была начальником хим. лаборатории завода и, конечно, они были хорошо знакомы. Ну а я иногда приходил к матери на завод и раза три-четыре видел Славу, который тоже иногда заходил к своей матери...
Норильчанин Владимир Павлович Щепин в 2010 году писал: «Я учился со Славой Муратовым в 9-11 классах 242 средней общеобразовательной школе в 1962-65 годах… Школа находилась в Ленинграде на набережной канала Грибоедова. После этого мы больше не виделись».
По окончании Ленинградского высшего военного инженерно-строительного училища Муратов служил в Казахстане, прошел Афганистан. Дослужился до начальника штаба. А дальше?..
Вот что вспомнил в 2012 году его анонимный сослуживец из Златоуста:
– В 1986-88 гг. я служил в Ленинграде в в/ч 77036, расположенной по улице Салова 55, начальником штаба был Вячеслав Муратов, тот самый, что снимался в фильме. На его день рожденья каждый год в клубе показывали этот фильм. Человек он был отличный. К сожалению, после службы мы больше не встречались.
О том же спустя 5 лет свидетельствует другой подчиненный «зрелого Дэви»: «За три года до распада Союза, весной 1988-го, Вячеслав Муратов в звании майора был назначен на должность командира нашего инженерно-строительного батальона, базировавшегося в Питере (ул. Салова). Поговаривали, что он был переведён к нам в часть (дослуживать) в связи с выводом войск из Афганистана, где Муратов служил ранее. Не знаю, насколько это соответствовало действительности, однако в его штабном кабинете на столе действительно стояла любопытная фотография, вроде как подтверждающая вышесказанное. Мужик он был крутой, один взгляд чего стоил. Весь состав части при его появлении как говорится, «вытягивался в струнку» (несмотря на дикое дембельство и землячество, творившиеся у нас в тот период), уважали и побаивались его абсолютно все. Мне запомнился случай, когда на одном из спортивных мероприятий комбат Муратов, видя, как «черпаки» и «салаги», как селёдки болтаются на турнике, подошел, скинул мундир и, по пояс раздетый, стал показывать всем как надо, 25 раз подтянувшись на турнике (а ведь ему на тот момент было уже за сорок и лишние кило уже присутствовали). Одним словом, волевой мужик… И действительно (как кто-то уже тут говорил), на его день рождения в нашем солдатском клубе ежегодно крутили данный фильм. Являясь актёром одной роли, он воплотил в «Последнем дюйме» все мальчишеские мечты – мечты о приключениях, о благородстве, подвиге, самопожертвовании, смелости и силе воли…
Вот так «западный мальчуган» из советской киноленты вырос в крутого мужика, волевого офицера, защитника Отечества.
И это всё? Всё, но… «Это не каждому по плечу. Здесь всё решает последний дюйм».
«Последний дюйм» подполковнику Муратову судьба отмерила в 1993-м, лихом и мутном, как и сама загадочная смерть одного из вундеркиндов кинематографа. 1993-й – расстрел «Белого дома». Жуткая символика. А применительно к «Последнему дюйму» – двойная. Ведь некиношный сын Бена умер в один год с актером, сыгравшим его киношного отца.
Итого, плюс две даты:
30-ЛЕТИЕ с кончины обоих:
Крюкова-Бена-Отца и
Муратова-Дэви-Сына...
Невероятная вещь: в «разгар соцреализма» маленький англичанин Дэви из рассказа «не нашего» писателя Олдриджа послужил образцом для подражания, «моделью для сборки» сразу нескольким поколениям советских подростков. Это ли не лучшая эпитафия даже при столь короткой, невнятной… а, может, слишком внятной, даже чеканной биографии?
СЛУЖИЛИ ДВА БОЙЦА В КИНО
Следующими персонажами нашей истории по праву становятся непосредственные создатели фильма. Их звали Никита и Теодор.
К сожалению, о режиссере Никите Фёдоровиче Курихине информации едва ли не меньше, чем о Славе Муратове. При том, что он поставил, минимум, три шедевра сов-кино. Поэтому о нем придется больше говорить в контексте судьбы друга и соавтора Теодора Вульфовича.
Никита родился 1 декабря 1922 года в столице СССР. Его отец, заслуженный артист РСФСР Фёдор Николаевич Курихин (1882-1951), был одним из самых смешных отечественных комиков первой половины ХХ века. Публика настолько обожала актера, что даже в «серьезных ситуациях» он вызвал гомерический смех. Перебрав обширный эстрадно-эксцентрический репертуар в провинции и Питере, Федор Николаевич более четверти века приумножал славу созданного при его же участии московского Театра Сатиры (1924). Для читательской улыбки довольно назвать две его роли.
Первая – неунывающий усатый выпивоха-катафальщик из «Веселых ребят» с его куплетом «Тюх, Тюх, Тюх, Тюх, разгорелся наш утюХ», чьи упитанные щеки застенчиво располовинили поцелуй Любови Петровны Орловой (1902-1975) и Леонида Осиповича Утесова (1895-1982). Вторая – «Капитан Борнео» с его дрессированной собачкой из «Цирка» (см. Приложение).
Судьба сына комедианта оказалась куда драматичней.
Сполна отведав «солдатской каши» в годы Великой Отечественной и даже после (1941-1947), кавалер двух орденов Красной звезды, медалей «За оборону Москвы» и «За оборону Сталинграда» отучился на режиссёрском факультете ВГИКа у Льва Владимировича Кулешова (1899-1970) и в 1953-м поступил на Московскую киностудию научно-популярных фильмов. Сам придумывая сюжеты, сам же снимал и монтировал. Примерная тематика продукта: «Увеличим производство кормов».
Тогда же судьба свела и повела его с документалистом-фронтовиком Вульфовичем. На Центрнаучфильме они вместе делали н/п фильмы, значительные с точки зрения документального жанра и отмеченные конкурсными дипломами: «Старт в стратосфере» (1956) и «Если бы горы могли говорить» (1958).
«Звездный час» для обоих пробил в 1958-м. Это был их первый художественный опыт – «Последний дюйм».
Дальнейшая фильмотека Курихина невелика, как и отмеренная ему дорога: «Мост перейти нельзя» (1958, совместно с Вульфовичем), «Барьер неизвестности» (1960), «Жаворонок» (1961) – жемчужина героической романтики о подвиге пленных советских танкистов, на угнанной «машине боевой» утюживших германские тылы. Фильм даже выдвинули на Каннский фестиваль. Не менее любима и до сих пор прокручивается военная мелодрама «Не забудь... станция Луговая» (1966).
Последним творением Курихина стала художественно-документальная хроника «Листки автобиографии» (1968). Перекрестный разговор о киностудии «Ленфильм» устами режиссера Иосифа Ефимовича Хейфица (1905-1995), актёра Алексея Владимировича Баталова (1828-2017), писателя-окопника Виктора Платоновича Некрасова (1911-1987)…
В том же году, 6 июля 1968-го, 45-летний режиссер нелепейше погиб в автокатастрофе. А для нас еще одна скорбная дата года:
55 ЛЕТ СО ДНЯ ГИБЕЛИ…
КРЕПКИЙ ОРЕШЕК ПРИЗЫВА-1923
Его многолетний соавтор Теодор Юрьевич Вульфович (1923-2004), несмотря на то, что пережил товарища на 36 лет, снял немногим больше.
Вульфович из «мальчиков призыва-1923». В них, трехдневных принцев выпускного бала, вонзился первый и беспощадный штык под кровавым номером 22.06.1941. Это не могло не обагрить судьбы будущего мастера. Начало, впрочем, было знойным и даже сытным.
Родился в Узбекистане. Жил с дедушкой и бабушкой в древнем Самарканде. Из Самарканда попал в… Самару, где воспитывался уже родителями. Навсегда запомнил красавицу Волгу. Следующий вираж занес семью Вульфовичей в столицу, где мальчик примерил школьный ранец. Родителям хлеб давался трудно, и сын был не из мажоров. Напротив, ученичество Тедя-Федя совмещал с разными подработками. Что не выстудило страсти к театру. В конце концов, подросток гордо засветился в театральной студии выпускников ГИТИСа.
Но в 1935 году папа Юра оказался в Вяземской исправительно-трудовой колонии. И отныне пионер Тедя-Федя делил летние визиты на два лагеря: сперва пионерский, потом – исправительный.
Студийные уроки даром не прошли – уже в 13 лет он исполнил роль в, увы, «запоротой» психологически-воспитательной драме «Отец и сын» (1936) режиссёра Маргариты Александровны Барской (1903-1939). В нем была занята «звездная плеяда»: Лев Наумович Свердлин (1901-1969) и Михаил Михайлович Тарханов (1877-1948), сама Маргарита Барская и Ольга Андреевна Жизнева (1899-1972), Алексей Анатольевич Консовский (1912-1991) и Петр Михайлович Аржанов (1901-1978). Тот ранний «поцелуй богемы» сына зека не испортил: вместо театрального вуза его подкараулила война, что закогтила его сверстников на третий день после выпускного…
На фронт «звезду кино» призвали 13 августа 1941-го, демобилизовался день в день, но ровно 6 лет спустя. Точь-в-точь, как друг-соавтор Никита Курихин! Уходил рядовым, вернулся гвардии старшим лейтенантом – начальником связи 7-го отдельного гвардейского Пражского мотоциклетного батальона разведчиков 10-го гвардейского трижды орденоносного Уральского-Львовского добровольческого танкового корпуса 4-й танковой армии.
«И на груди его светился» увесистый иконостас из медалей («За освобождение Праги», «За взятие Берлина») с орденами Красной звезды (июнь 1944), 2-х Отечественной войны II степени (март и апрель 1945), Отечественной войны I степени (май 1945).
И все долгие годы войны связиста-разведчика Теодора питала одна мечта о сцене. Правда, уже в процессе постижения азов лицедейства на актерском факультете у самого «Чапаева» – народного артиста СССР Бориса Андреевича Бабочкина (1904-1975) – бывший фронтовой разведчик «сменил легенду». ВГИК заканчивал по режиссуре у другой знаменитости – Кулешова. С Курихиным!
В 30 лет Теодор Вульфович – режиссер-постановщик и сценарист киностудии «Центрнаучфильм». На этой ниве они с Никитой оставили заметный след: научно-популярные фильмы «Старт в стратосферу» (1956, совместно с Н. Курихиным) и «Если бы горы могли говорить» (1958) были удостоены премий Всесоюзных и Международных кинофестивалей.
В 35-ть у Вульфовича новая «смена легенды» – он уже на киностудии «Ленфильм». А 9 лет спустя (в 1967-м) – очередной переход – на «Мосфильм» и сотрудничество не только с Никитой Курихиным, но и классиками сценарного жанра: Эдвардом Станиславовичем Радзинским (р. 1936), Евгением Иосифовичем Габриловичем (1899-1993), Юрием Осиповичем Домбровским (1909-1978).
В художественной копилке «плодов» немного, но паре обзавидуются и корифеи. Уже стартовый фильм, «Последний дюйм» (1958, совместно с Курихиным), стал «флагом для равнения» нескольким поколениям.
Поскольку, согласно Олдриджу, действие разворачивалось близ рыбацкой деревушки… Хургада (в фильме Маргада), то натуру снимали на Каспийском море с участием азербайджанских артистов. А импортный самолет «Taylorcraft Auster» успешно заменил наш Як-12.
Межпоколенчески-честный, психологически-достоверный, добротно-суровый, музыкально-настоянный и образцово-мужественный «Последний дюйм» «огрёб» по заслугам. На Всесоюзном кинофестивале в Минске (1960) он сподобился сразу 5 призовых дипломов:
1 приз за работу оператора – Самуилу Яковлевичу Рубашкину (1906-1975), в обойме которого такие фильмы, как «Парень из нашего города», «Жди меня», «Счастливый рейс», «Сказка о потерянном времени», «Один из нас»…
2 премия – за работу режиссера;
2 премия – за работу композитора;
2 премия – за мужскую роль;
2 премия – среди детских фильмов.
Для «западной темы» в Советском Союзе, да еще в 1950-е, – вещь неслыханная! Кстати, теперь, 65 лет спустя, можно бы шестой диплом довесить – за лучшую детскую роль. Поздновато, конечно. Но все равно – здорово!
Последующие фильмы Теодора Юрьевича и близко не имели такого резонанса, за исключением молниеносного фурора после премьеры военной буффонады «Крепкий орешек» (1967) с Виталием Мефодьевичем Соломиным (1941-2002) и Надеждой Васильевной Румянцевой (1930-2008).
Кинематография: «Мост перейти нельзя» (1960), «Улица Ньютона, дом 1» (1963), «Посланники вечности» (1970), «Товарищ генерал» (1973), «Шествие золотых зверей» (1979), «О странностях любви» (1983). Отметился Вульфович и на литературной стезе: книги «Там, на войне», «Бенапы», «Моё неснятое кино» и «Обыкновенная биография (Роман для одного читателя)».
А поскольку песня из фильма стала опять же межпоколенческим позывным настоящих мужчин, пора воздать должное ее авторам. Сперва композитору...
ОТ СОЛОВЬЯ ДО ВИННИ-ПУХА
Моисей (Мечислав) Самуилович Вайнберг родился 8 декабря 1919 года в Варшаве. Родители-артисты, Шмуэл Вайнберг (1883-1943) и Соня Вайнберг (1888-1943), незадолго перед тем перебрались сюда – с недолгим «транзитом» через Лодзь – из Кишинева. Отец возглавил столичный еврейский театр «Скала». Не находите параллелей с Мечиславом Рыба? Дальше больше. В том же 1939-м, как и наш могучий профундист, 20-летний Вайнберг бежит в СССР. Семья не пожелала и сгинула в концлагере Травники.
До эмиграции юноша успел закончить класс фортепьяно Юзефа Турчиньского (1884-1953) в Варшавской консерватории. Образование завершил через два года в Белорусской государственной консерватории по классу композиции у Василия Андреевича Золотарева (1872-1964).
…На фронт музыкант не попал. Кто-то резонно счёл, что хороший композитор пользы принесет больше, чем не очень хороший солдат. И музыкант занялся творчеством. «Не пославшие» не прогадали: Моисей Вайнберг стал одним из виднейших оперно-оркестровых композиторов ХХ века. А будучи незаурядным пианистом, исполнил и записал ряд собственных сочинений, таких как Фортепианный квинтет – в ансамбле с квартетом имени А.П. Бородина...
Впрочем, и без фронта на долю композитора «соли хватило». В 1953-м он, зять Соломона Михайловича Михоэлса (1890-1948), председателя Еврейского антифашистского комитета, был арестован. Вступился Дмитрий Шостакович… Творчество продолжилось. В итоге, обширное наследие Моисея Вайнберга насчитывает: 26 симфоний, 12 струнных квартетов, 19 инструментальных сонат, 2 балета (в т.ч. «Золотой ключик»), 7 опер («Пассажирка», «Любовь д’Артаньяна», «Идиот» и др.), 100 романсов. Плюс «Молдавская рапсодия», «Польские напевы», кантата «Дневник любви»... Две камерные симфонии (№ 1 и № 2) удостоены Государственной премии СССР.
Мелодии Вайнберга звучат в десятках первоклассных фильмов: «Укротительница тигров», «Летят журавли», «Последние залпы», «Молодо-зелено», «Перекличка», «Бег иноходца», «За все в ответе», «Афоня», «Тегеран-43»…
Его музыка украшает большинство комедий и сказок Надежды Николаевны Кошеверовой (1902-1989): от «Медового месяц» и «Шофера поневоле» до «Соловья» и «И вот пришел Бумбо». Поработал музыкант и на золотой фонд анимации: «Храбрый Пак», «12 месяцев», «Топтыжка»; мультсериалы: «Ушастик и его друзья» и, конечно же, про льва Бонифация и Винни-Пуха Федора Савельевича Хитрука (2017-2012)…
В наши дни композитор оказался чрезвычайно востребован на мировой оперной сцене, чему свидетельством конференция в ходе Круглого стола «Оперы Мечислава Вайнберга в контексте современного театра» на Международном форуме «Мечислав Вайнберг. Возвращение» («Музыкальное обозрение», № 12, 2018):
– Есть момент, может быть, основополагающий, базовый для темы «Вайнберг и опера». Он фактически родился и первые 19 лет жизни в Варшаве жил в театре. Он был пропитан театром во всех его составляющих. Сам Бог велел ему писать оперы, для него это было абсолютно естественно… Как театр Бриттена, так и театр Вайнберга – вполне закономерное явление. Оно просто где-то задержалось… У Вайнберга, может быть, как мало у кого из композиторов, каждый жест, каждая нота, каждое произведение глубоко связаны с личной биографией. Поэтому выбор «Пассажирки» вовсе не связан с тем, что происходило в то время в Европе, какую музыку писали, какие темы поднимали. Он, прежде всего, связан с гибелью его семьи. Его интересовало, что происходило в лагере. Он хотел увидеть картину гибели своей семьи. Эта тема его беспокоила с 1939-го: с того момента, как он покинул Варшаву и навсегда потерял близких, – считает Андрей Устинов, главный редактор журнала «Музыкальное обозрение».
«Вайнберг как бы подменяет собой современную оперу, которой якобы не существует. Однако она есть. Но либо это авангардные сочинения, которые не подходят для оперных певцов, либо такие радикально сложные, изматывающие вещи, как оперы Шнитке, где, как правило, все поется в верхнем регистре. Практически то же самое можно сказать и про Щедрина. А оперы Вайнберга отлично ложатся на голоса солистов-вокалистов. Они могут исполняться в оперных театрах. И «Идиот» (от автора: по мотивам Ф.М. Достоевского) в Большом театре – блестящая работа певческого коллектива. В этом – одна из причин, почему композиторы мало пишут современные оперы. Тем не менее, ситуация меняется… вот наступил «бум» Вайнберга, и нынешним композиторам приходится конкурировать с ним: кто напишет современную оперу так, что ее смогут петь обычные певцы, и ходить на нее будет обычная публика?» – пишет музыкальный критик Петр Поспелов…
Заслуженный деятель искусств и народный артист РСФСР ушел из жизни 26 февраля 1996 года. Похоронен на Домодедовском кладбище в Москве.
А ПОСЛЕ ЛАГЕРЯ «ВСЁ БУДЕТ ХОРОШО»
А закончится наш «творческий проброс» на лирической ноте… Рвущие душу слова к Песне Бена сочинил автор с пушистой фамилией, но ёжистой судьбой… Марк Андреевич Соболь.
Родился он 4 января 1918 года в семье литератора Андрея Соболя (наст.: Израиль Моисеевич Собель: 1887-1926). Будучи секретарем правления Всероссийского союза писателей, Андрей Соболь принимал в ВСП Сергея Александровича Есенина (1895-1925). В 1926-м… застрелился.
Воспитанием мальчика занимался отчим – Григорий Викторович Рочко (1887-1959), что в разные годы состоял в переписке с Василием Васильевичем Розановым (1856-1919) и Александром Трифоновичем Твардовским (1910-1970)…
В 1933 году пятнадцатилетний Марк поступил на режиссёрский факультет ГИТИСа. А в декабре 1934-го после «товарищеского доноса» парнишку осудили по известной статье 58 пункт 10: «антисоветская агитация и пропаганда».
До октября 1936 года срок отбывал в Темлаге НКВД (мордовский поселок Потьма). Потом, как «высланный», тянул лямку в качестве грузчика, лесоруба, телефониста, буфетчика, разнорабочего, счетовода и даже завальщика на шахте. Добрался и до сцены: Великий Устюг, Мариуполь, Самарканд. Ближе всех к столице был театр в г. Кимры, но опять же – «за сотым километром».
«Реабилитировался» на фронте. С июля 1941-го воевал рядовым сапёром, потом сержантом отделения инженерно-минной бригады на Западном, Центральном, 1-м и 2-м Белорусском фронтах. Оборонял Москву, бился на Курской дуге, освобождал Белоруссию, брал Берлин. Награжден орденом Красной Звезды, медалью «За отвагу». Война же «перевернула кости», открыла, как и многим осужденным «светлый путь».
С 1943 года сапер начинает пробу пера в армейской прессе. И понеслось! Сюрпризы льются-сыплются, как из рога изобилия! Уже первые его стихи берет на заметку Михаил Аркадьевич Светлов (1903-1964). И завязавшаяся дружба длится до конца дней автора «Гренады». Не менее полезна встреча с Вероникой Тушновой (1911-1965), поэтессой, переводчицей и просто красавицей, плюс – на тот момент – лит-консультантом «Комсомольской правды». Сперва: заочная – «по переписке», затем воочию – на I Всесоюзном совещании молодых писателей (1947). Вероника Михайловна всячески поддерживает начинающего поэта, а благодарный Соболь отвечает эпиграммой: «Зверя ценного, пушного, Покорила В. Тушнова». Добавим: «покорила навсегда»… Он же покорял всё новые высоты.
В том же, 1947-м, автора дебютного лирического сборника (1946) Марка Соболя принимают в Союз писателей СССР. В 29 лет! Недурно для вчерашнего зека. Еще пару лет спустя, в 1949-м, младший лейтенант Соболь завершает армейскую службу.
Судьба и дальше благоволит поэту, что символически отражено в названии песенки «Всё будет хорошо». Ставшей вневременным хитом. А кто-то твёрдо убежден, что это еврейский фольклор.
За долгую жизнь поэт выпустил 9 книг, получил орден Дружбы народов. Лишенный тепличных «сю-сю», Марк Андреевич всю жизнь отстаивал боевое начало. Это отмечали (как плюс!), критики 1980-х, уже в следующее десятилетие «сменившие флаги»…
«Партийных критиков испугали образы ангелочков. Начальство сказало: стране нужны не снежинки Эдуарда Балашова, а пулемёты Марка Соболя» (от автора: Эдуард Владимирович Балашов (1938-2002) – советский и российский поэт, переводчик). Это заголовок статьи в «Литературной России» (2005) и вполне достойная эпитафия Марку Андреевичу. Хотя не всё в его творчестве было так уж однобоко и прямолинейно (см. Приложение)
Поэт-военкор, «певец пулеметов», покинул сей мир в День Красной армии и флота – 23 февраля – 1999 года, пережив крушение идеалов, что честно воспевал и отстаивал пером, кайлом, сапёрною лопаткой и… штыком.
И это последнее наше календарное «открытие»: в 2023 году автору текста Песни Бена исполнилось бы
105 ЛЕТ…
Прах поэта покоится на Новодевичьем кладбище. Но –
ПЕЧАЛЬНЫХ НЕ СТАВЬТЕ НАД НАМИ ВЕХ
Итак, с коротенькой песни случился наш долгий и широкоформатный проброс сквозь полюшко-чресполосье с такими разными игроками, фигурами, личностями.
И, право же, после столь неожиданной, но закономерной закольцовки удивительно схожих фактов и совпадений (сиротство и голод, фронт или лагерь, лагерь + фронт, облава и побег, донос и опала, забвение и возрождение) – одним словом СУДЕБ… понимаешь, отчего фильм вышел Таким. А песня – превратилась в личный гимн и общий лейтмотив судеб создателей. Начиная с честного английского писателя-фронтовика Джеймса Олдриджа и заканчивая «сыном войны» Славой Муратовым.
Песня Бена… Сплав сурового мужества, безмолвного бесстрашия, как… единственно возможный выбор для опаленного одиночки – через главный поступок в себе и для всех.
Наверное, в силу всего этого «Последний гимн» органическим рефреном ложится в запев любого поколения, где есть место воле, самоотверженности, дружбе, любви, порядочности и человечности. Когда всё решает последний дюйм… Но не каждому такое по плечу.
ПРИЛОЖЕНИЕ
«Опера С. Зимина»
Сергей Иванович Зимин (3.07.1875 – 26.08.1942) – недюжинный театральный деятель, виднейший меценат, основатель частного театра «Опера С. Зимина» и Музея оперного театрального искусства.
Выходец из купеческой семьи старообрядцев-беспоповцев. Его отец, Иван Никитич Зимин (1818-1887), в 1884-м основал крупнейшее в России акционерное общество «Товарищество Зуевской мануфактуры И.Н. Зимина».
По окончании в 1896 году Московского коммерческого училища Сергей Зимин увлёкся музыкой, посещал «Частную русскую оперу» Саввы Ивановича Мамонтова (1841-1918). С 1902-го устраивал концерты оперной музыки в дачном театре в Кускове, а также общедоступные концерты в Зоологическом саду, Сокольниках и т.д.
После «курсов знакомства с оперным делом» за границей (Вена, Берлин, Неаполь, Рим, Париж) в 1904 году организовал оперную труппу в Москве (а на ее базе – «Оперный театр С. Зимина») и Музей оперного театрального искусства.
Экспозиция музея включала произведения оформлявших спектакли «Оперы С. Зимина» художников, как на подбор, первого ряда отечественной живописи, среди них: И.Я. Билибин, П.П. Кончаловский, А.М. Васнецов, С.Ю. Судейкин, Н.К. Рерих, В.Д. Поленов, А.Я. Головин, В.А. Серов, С.В. Малютин, А.И. Маторин, Ф.Ф. Фёдоровский…
Плюс коллекция из 200 полотен других отечественных корифеев: В.М. Васнецова, В.И. Сурикова, В.П. Верещагина, И.И. Шишкина, А.К. Саврасова, М.А. Врубеля, И.И. Левитана, П.П. Кончаловского, С.А. Коровина, К.Е. Маковского... Плюс более 1000 эскизов костюмов и декораций, макеты, афиши, сшитые в театральной мастерской…
Театр и музей после Октября 1917-го были национализированы, сам Сергей Иванович после революции консультировал МХАТ (и заведовал нотной библиотекой его муз-студии), с 1924-го – филиал Большого театра. В период НЭПа Зимин ненадолго «реанимировал» свое детище, как АО «Первая свободная опера С.И. Зимина» (далее: Экспериментальный, 2-й Государственный театр оперы и балета, а с 1936-го – филиал сцены Большого театра). В скромном помещении филиала, выходящем на Кузнецкий Мост, великий меценат Зимин и закончил свои дни.
Похоронен на Преображенском кладбище в Москве.
«История мидян темна и непонятна»
Эта крылатая фраза принадлежит неподражаемому мастеру литературно-сценического устного рассказа, артисту и писателю Ивану Федоровичу Горбунову (1831-1896). Вот как повествует о ее происхождении в очерке «Иван Федорович Горбунов» великий русский юрист, судья, государственный и общественный деятель, непобедимый судебный оратор Анатолий Федорович Кони (1844-1927):
– Недаром вспоминал Горбунов урок «диктовки» из древней истории... «Начнем, – говорит учитель, – историю мидян. Пишите: история... история... мидян, мидян. Написали? Точка. Подчеркнуть! – Начало истории мидян... Написали? Точка. Подчеркнуть. – Ну, теперь: история мидян темна... темна и – написали? и – непонятна. Точка. Конец истории... истории... мидян. Точка. Подчеркнуть!».
Музыканты из воспоминаний Л.Л. Солина
Яков Владимирович Флиер (1912-1977) – замечательный советский российский пианист, педагог, народный артист СССР.
Григорий Романович Гинзбург (1904-1961) – талантливый советский пианист, пасынок музыканта А.Б. Гольденвейзера.
Александр Борисович Гольденвейзер (1875-1961) – крупный советский пианист, композитор, педагог, публицист, музыкальный критик, общественный деятель. Доктор искусствоведения. Народный артист СССР. Крестный отец академика Андрея Дмитриевича Сахарова (1921-1989), отчим музыканта Г.Р. Гинзбурга.
Генрих Густавович Нейгауз (1988-1964) – один из крупнейших советских пианистов.
Святослав Теофилович Рихтер (1915-1997) – величайший пианист ХХ века, Герой Социалистического Труда, народный артист СССР, лауреат Ленинской премии.
Нина Львовна Дорлиак (1908-1998) – выдающаяся российская советская камерная и оперная певица (сопрано), педагог. Народная артистка СССР, партнер С.Т. Рихтера по сцене и по жизни.
Он придумал «Последний дюйм»
Гарольд Эдвард Джеймс О;лдридж (англ. James Aldridge; 10 июля 1918, Уайт-Хилл, штат Виктория, Австралия – 23 февраля 2015, Лондон, Великобритания) – примечательный английский писатель, журналист и общественный деятель, военный корреспондент, австралиец по происхождению. Среди самых популярных произведений: романы «Морской орёл». М.: Гослитиздат, 1945; «Дело чести». М.: Гослитиздат, 1947; «Сорок девятый штат». М.: Изд. иностранной литературы, 1947; «Дипломат». М.: Изд. иностранной литературы, 1952; «Охотник». М.: 1954 (2 издания).
***
…2008 год. Киев. Кинофестиваль. Один из проектов, посвященных отечественному и европейскому кино, открывает «Последний дюйм» (1958).
Корреспондент Валентина Сорока:
«…С Олдриджем, правда, подвели: вместо отца-писателя предъявили сына – драматурга и режиссера. Хотя Уильям оказался достойным сыном своего отца – как появился рассказ, по которому в СССР сняли фильм с Николаем Крюковым и Славой Муратовым, знал в мельчайших подробностях:
– Фильм, которым решили открывать проект, снят по рассказу отца в 1958-м. Отец, которому две недели назад исполнилось 90, очень хотел приехать. Он написал несколько листков воспоминаний о том, как появилась эта история. Пятьдесят лет тому назад отец захотел снимать акул в Красном море – это были времена, когда подводной съемки как таковой не было. Единственным, кто снимал под водой, был Кусто (от автора: Жак-Ив Кусто (1910-1997) – или «Капитан Кусто» – великий океанограф, исследователь морской фауны и флоры, пионер и мастер подводной съемки, инициатор и руководитель серии уникальных экспедиций, писатель, режиссер и фотограф). Специальных камер не существовало – отец заказал коробку, в которую мог бы поместить свой 16-миллиметровый «немой» аппарат. На место, где теперь Шарм-эль-Шейх, он хотел лететь на самолете – а тогда это была пустыня. Но не нашел достаточно большого самолета, чтобы там уместились еще восьмилетний я, мама и вся аппаратура. Мы поехали на машине – это было трудно, потому что там была военная зона и нужны были всякие разрешения. В первый день он был в полном восторге от подводного мира и напрочь забыл об акулах. А потом почувствовал – за спиной кто-то есть. Когда обернулся, акула уплыла. Тогда отец подумал: «Это сумасшествие – на берегу жена и восьмилетний мальчик, если со мной что-нибудь случится – как они доберутся до цивилизации?» Но все закончилось благополучно. И через год он написал «Последний дюйм». Когда фильм снимали, он не был в курсе – СССР не подписал конвенцию об авторском праве. Узнал о картине через несколько лет, когда увидел, она ему понравилась...
Перед просмотром непосредственно «Последнего дюйма» Уильям преподнес сюрприз – показал десятиминутное «домашнее видео» 1957 года: историю мальчика, который едет на каникулы в Египет. Двухэтажные красные автобусы («Таких уже нет в Лондоне, зато есть в Киеве»), пустыня на месте «Шарма», мальчик Уильям обжигает пальцы только что испеченным хлебом, а ноги – раскаленным песком. На фоне инсталляции по мотивам «Последнего дюйма» – баллоны, ласты, модель самолета и пиво «Хайнекен», стол с чашками кофе, с которого и начинается фильм, – более чем впечатлило»...
Дал Федя «прикурить»!
Народный артист СССР Георгий Павлович Менглет (2012-2001) о комике Ф.Н. Курихине, отце одного из со-постановщиков «Последнего дюйма»:
«…Когда он был совсем молодым, в театре, где он работал, готовился бенефис известного актера, в котором должны были участвовать все актеры. Даже в самых крохотных ролях были заняты звезды. Курихину тоже поручили небольшую бессловесную роль. Сцена была разделена пополам. В центре открытый люк обозначал бассейн. Справа главные герои разыгрывали основное действие, а Курихин должен был сидеть слева и ждать своей очереди в купальню. К тому времени он был уже весьма популярен и имел множество преданных поклонников. Когда они увидели своего любимца в экстравагантном купальном костюме, раздались смешки. Ожидая, что сейчас он непременно что-нибудь выкинет, публика с нетерпением смотрела на Курихина, не обращая никакого внимания на главных героев, что, естественно, их весьма обескуражило. Между тем смех не только не утихал, а даже усиливался, хотя Курихин сидел неподвижно и ничего не делал. Из-за кулис раздался зловещий шепот режиссера:
– Федя, не срывай бенефис, не смеши публику!
Растерявшийся Федор Николаевич решил прилечь на скамейку, чтобы как-то стушеваться. Но и это не помогло. Наоборот, новая поза любимого актера вызвала еще больший смех.
– Подлец, прекрати смешить! – зло прошипел бенефициант.
Расстроенный Курихин решил снова сесть. В это время из-за кулисы не спеша вышла кошка. Равнодушно посмотрела на зрительный зал, подошла к Курихину, прыгнула к нему на колени и стала ласкаться и мурлыкать. Зал буквально взорвался от хохота.
– Сейчас же брось кошку! – уже завопил разъяренный бенефициант.
Федору Николаевичу показалось самым разумным бросить кошку в люк, что он и сделал. На беду, там стоял рабочий сцены и держал лестницу, приготовленную для очередного купальщика. Кошка угодила прямо на лысину рабочего. Он в ужасе вскрикнул, схватил несчастное животное и выбросил на сцену. Кошка взлетела, описала какую-то немыслимую траекторию и приземлилась прямо на колени Курихину. В зале уже стонали от смеха. Ни в чем не повинный Федор Николаевич почувствовал себя действительно подлецом по отношению к бенефицианту и решил исчезнуть со сцены, то есть спуститься в бассейн. Тем временем рабочий, державший лестницу, обиделся и ушел. Курихин успел в последний момент уцепиться за край сцены. Теперь зрители видели лишь его голову, дергавшуюся в страхе от того, что он барахтался в пустоте и мог разбиться. Зал рыдал от смеха.
Взбешенный бенефициант не мог сдержать своих чувств.
– Прыгай в яму, скотина, прыгай, не то убью! – кричал он.
– Не могу! Лестницы нет. Я разобьюсь, – отвечал Курихин.
Пришлось дать занавес. В театре давно не было такого триумфа. Курихина вызывали больше всех.
После спектакля бенефициант пригласил на банкет всех актеров, кроме Курихина, который уныло побрел домой»...
Певец не только пулеметов
Стихи Марка Соболя
Самолеты, самолеты пролетают надо мной.
Вероника Тушнова
Постарел я. Все иначе вижу.
Все переменилось на путях.
Самолет мой в небе неподвижен –
города бескрылые летят.
Улетают. Остаются тени –
горестные памятки о них.
Оттого земное тяготенье
в жилах отлагается моих.
По одной из площадей летучих,
в каждом отраженная стекле,
ты прошла. И я не знаю лучшей
женщины, возможной на земле.
На железных крышах пели хором
всех лесов российских соловьи.
Отдал черный мудрый добрый ворон
два крыла на волосы твои.
Сквозь толпищу чистых и нечистых,
сквозь кварталы доблести и зла,
весело, как вестник и как выстрел,
любящая женщина прошла.
Я себя еще надеждой тешу –
чудеса случаются в пути...
Это было где-то в отлетевшем
городе. Любимая, прости!
До тебя дорогой самой ближней
сто эпох и тысяча веков...
И скользят по крыльям неподвижным
тени городов и облаков.
Дон Кихот
Дорога как дорога –
пустынна и проста.
Ни бога, ни порога,
ни друга –
ни черта!
Какая нынче дата –
Крещенье? Рождество?
А где-то мерзнет хата
испанская
его.
Под крышей не укрыться,
и холоден очаг...
Ну что, мой тощий рыцарь,
печальный весельчак?
На выдумки умелец,
ты в бой летишь, трубя.
Но крылья-то у мельниц,
а ребра
у тебя.
Ах, путаник упрямый,
одумайся, постой! –
ты спутал шлюху с дамой,
дорогу с добротой.
И млеешь, цепенея
от страсти,
а пока
всю роскошь Дульцинеи
чужая мнет рука.
Тебе бы оглядеться,
хоть сбросить шоры с глаз,
а ты –
по зову сердца
(как говорят у нас).
И вот цена эмоций –
метельный свист во мгле...
А здравый смысл плетется
поодаль на осле.
Течет сироп клубничный
с его простецких щек;
хитрющий, симпатичный,
достойный толстячок!..
...А я на этом свете
под белою пургой
какой-то с ними третий –
ни тот и ни другой.
И поровну делю я
причастность к ним двоим...
Но ощущаю, чую
всем существом своим,
как тяжек вес таланта
и как тонка броня —
всей шкурой Росинанта,
рабочего коня.
* * *
Где росла в степи ракита,
где земля была тверда,
там лежит солдат убитый,
а над ним – вода, вода...
Ходят волны в три наката,
вскинув белые гребни.
Проплывают над солдатом
рыбы, лодки, ночи, дни.
Браконьеры ставят сети
на пехотном рубеже.
Об отце не плачут дети,
поседелые уже.
Мы судьбу не переспорим –
стерла в памяти года,
и чудно зовется морем
эта пресная вода.
Что под ней, то шито-крыто —
съела ржа патронов медь...
...Я б хотел в бою открытом
по-солдатски помереть.
Серый камень обелиска –
слишком поздняя хвала.
У родных моих и близких
день за днем – свои дела.
Блеску славы верю слабо:
что погасло, то во мгле,
но – одну ветлу хотя бы
надо мною на земле!
* * *
Я опять отчаянно тоскую,
горестями сказочно богат.
Покажи сноровку колдовскую
разложи мне карты наугад.
В голове, на сердце, у порога –
дом казенный, дальняя дорога,
а над тем, что сбудется, повис
туз пиковый головою вниз.
Темлаг НКВД. 1936 год
* * *
Счастьем мы с тобой не избалованы…
Так случилось.
Может, хорошо
то, что я тогда недоцелованным
поздней ночью из дому ушел.
И на всех дорогах неприветливых,
где за наше счастье воевал,
только ветер губы мне обветривал,
горьким дымом жарко целовал.
А когда вокруг сплошное крошево
и огонь особенно жесток –
отпивал солдат из фляги прошлого
твоего дыхания глоток.
Дни идут…
По тоненькому листику
обрывая их с календаря,
улыбнись: приду, назло баллистике
и одной тебе благодаря.
Маршевая рота
Зябко поникла трава на лугах,
дождик безбожный...
Тысяча лет на моих сапогах
глиной дорожной.
В горле от этой пожухлой травы
горькая завязь.
Счастливы лица у тех, что мертвы, –
отвоевались.
Тяжкое званье советских бойцов
мы переносим
долгой дорогой среди мертвецов
и через осень.
Вот они, сполохи огненной мглы,
Дымного смрада!..
В серые спины нам смотрят стволы
заградотряда.
Что сторожите вы из-за бугра
взглядом-прицелом?
Не беспокойтесь: мы крикнем «ура!»
перед расстрелом.
1943 год
* * *
Если ночь у меня без сна
Вся у лампы прошла, сгорая,
Значит, где-нибудь и вторая
Лампа чья-нибудь зажжена.
И не знает никто нигде,
Как сквозь зимнюю ночь и вьюгу
Лампы тихо мигнут друг другу,
Как на небе звезда звезде.
И возникнет перед тобой
Темнота на одно мгновенье,
Будто в чьем-нибудь сердцебьеньи
Неожиданный перебой.
...Ты рассержена. В тишине
Тихо скрипнула спинка стула...
Не сердись, что лампа мигнула –
Это ночью не спится мне.
* * *
Марку Максимову
Забит в патрон спрессованный огонь –
еще не окрыленная ракета.
Я из патрона высыпал в ладонь
алхимию немыслимого цвета.
Развел ее покруче в кипятке
и этими чернилами густыми
писал стихи, тесня строку к строке,
и выходили строки – золотыми.
А на бумагу сыпался песок.
Блиндаж качался. Ночь тонула в гуле.
Я утром вышел – и шальная пуля
пропела от виска на волосок.
Все было – и осколок, и фугас,
а после и обиды, и попреки...
Но остаются золотые строки
и людям правду говорят о нас.
* * *
То взрослою, то маленькой
– ах, розга и лоза,
Ассоль, чертовка, паинька,
цыганские глаза!
И вот – в мои-то годики!
– попал я в переплет:
как будто я молоденький –
ревнует, любит, врет.
Вошла в меня непрошено,
прохлопал, где и как.
Смеется: «Я хорошая!» –
и верю ей, дурак.
Неверная – не венчана,
подружка, не жена...
О, как она доверчиво
не вооружена!
Пробросишь слово резкое,
одернешь свысока –
и хлынет вдруг библейская
из глаз ее тоска.
Метнулась птаха за море,
а там пески сухи...
В местечке или таборе
зачахли женихи.
А впрочем, что ей прошлое
– минутою жива.
Смеется: «Я хорошая!» —
девчонке трын-трава
и пристани, и росстани,
а старость – далеко...
Как жить легко и просто ей!
Как жить ей нелегко!
Опять любовь
Опять любовь – тропою тайной
на прогибающемся льду.
Опять короткие свиданья
выпрашиваю и краду.
Я вновь, как в молодости, весел,
я стал беспечней и добрей
и сам смеюсь над редколесьем
моих остаточных кудрей.
Друзьям-всезнайкам есть забава,
когда бокалы налиты: –
Опять любовь?! Да что ты, право!
Она уйдет – на что ей ты?
Мол, на пределе перегрузки
взорвет мне грудь железный факт
разрыва, говоря по-русски...
(По-иностранному – инфаркт.)
Тихонько за сердце хватаясь,
на горле чувствуя петлю,
я заявляю, что не каюсь,
не откажусь, не отступлю!
И непонятно им, которым
все в мире ясного ясней,
что человек готов к повторам
ошибок юности своей.
Старинная песенка
А парадный-то подъезд – под колоннами,
а по-черному другой, в уголку…
И все выше лед ползет по наклонному,
заслонившему окно козырьку.
Лед ползет по козырьку по железному,
тени в клеточку на нем скрещены…
Отсекли меня сюда, словно лезвием,
от веселой необъятной страны.
Предоставлена мне тут келья скромная,
по-монашески простая еда.
А судьбу мою вершат люди с ромбами,
приведут ее незнамо куда.
Непонятно мне, кому не потрафила –
в тонкой папке ничегошеньки нет,
разве только три моих фотографии:
фас и профиль, комсомольский билет.
...Но когда-нибудь, увенчанный лысиной,
по тропиночке бродя с посошком,
я припомню письмецо, что написано
моим самым наилучшим дружком.
Как сидели с ним вдвоем у приятеля
поздним вечером того декабря;
на гитаре он играл обаятельно,
всеми пальцами за душу беря.
Как входил он в тот подъезд под колоннами,
а меня-то через дверь в уголку...
Ой ты лед, ползучий лед по наклонному,
заслонившему окно козырьку!
1975 год
С ярмарки
Смотри –
земля, как яблоко,
кругла и молода.
Бубенчиками с ярмарки
летят-звенят года.
С горы все круче катятся,
а встречь – прощай-прости! –
сады, березки, платьица
мелькают на пути,
и мне – «Приветик, дедушка!..»
А, ладно, ни черта!
Любили меня девушки –
не нынешним чета.
Друзья не слыли нервными,
вступая в бой и в стих;
теперешние недруги
начитанней былых.
И были дни отчаянней
да ноченьки темней...
...Но старческим ворчанием
не удержать коней.
А все ж играет кровушка,
сигает бес в ребро...
Полным-полна коробушка –
кому раздать добро:
веселую, богатую,
живую жизнь мою?
Давай, народ, расхватывай –
задаром отдаю!
Задаром – не задешево,
за цену не в рубле –
за все твое хорошее,
чем жил я на земле.
Живая вода
На кромке переднего края,
лишь крикнуть успевший: «Вперед!»,
он знает, что он умирает,
не верит, что насмерть умрет.
Слабеющий взор еще ясен,
земля под плечами мягка,
и он умирать не согласен,
покуда плывут облака,
и тоненько тенькает песня –
струною травинка дрожит,
и ворон в своем поднебесье
еще безучастно кружит...
Не дрогнул солдат от удара –
он просто упал навсегда.
А вдруг у дружка-санитара
во фляге – живая вода?!
Глоток, заживляющий души
до свадеб детей и внучат...
Но в сердце все глуше и глуше
тупые осколки стучат.
Весь мир неподвижен и выжжен,
и больше не видно ни зги,
и ворон все ниже и ниже
прицельно сужает круги...
...Про жизнь рассуждая толково,
прикинув свой жребий земной,
я знаю: случится такое
когда-нибудь и со мной.
Но, яростный, стреляный, старый,
которому всё – не впервой,
дождусь я того санитара
с той самой водою живой.
В атаке, в дороге, в палате,
где б мой ни окончился путь,
на это меня еще хватит —
из фляги солдатской хлебнуть.
***
В работе над материалом использованы авторские записки, посты и этюды о кино, а также растиражированные материалы «свободного доступа» из Интернета (в том числе с сайта «Кино-театр. ру»).
10 мая 2023 г.