Он оказался самым маленьким, среди тех мальчишек, с которыми увязался идти в лес. И вообще, вряд ли кто в свои четыре года отроду, придавал бы фактору роста столь важное значение. Ведь расти еще только предстояло и никому не дано знать с раннего детства; каким «Гулливером» предстоит стать.
Смеркалось. Увлекшись, его просто забыли в поле, на обратном пути, возвращаясь к поселку: не оглянулись вовремя, не увидели, не заметили, не обратили внимания… А он вдруг ослаб, застрял на пашне, не в силах тащить за собой собственные ноги, обутые в сапоги на два размера больше положенных, да к тому же с налипшими со всех сторон комьями то ли глины, то ли грязи. Неприметный с виду дождь, заморосивший внезапно, торопил его приятелей. Им хотелось быстрее уйти с труднопроходимой, намокшей пахоты, не миновав которую невозможно было укоротить путь домой. После целого дня скитаний по лесу, хотелось и есть, и пить, и в конце концов поскорее добраться до деревни и предаться долгожданному отдыху. Поэтому, мечтая выбраться на окраину огромной, бесконечной пашни, ватага мальчишек, увлеченная разговорами, про него совсем забыла. А может быть он просто слился с внезапно наступившей темнотой, стал неприметным, походившим на черную кочку, торчавшую где-то в полумраке позади, за их спинами, неприметную и молчаливую. А ему было не до разговора: из последних сил он боролся с тяжестью грузных сапог, едва волоча их следом, пока не обессилил и не обнаружил себя в тревожном одиночестве, среди мгновенно спустившегося мрака тоскливой и пугающей ночи. И зачем только они все вместе пошли через бесконечное поле, да еще в преддверии наступления темноты. На крики о помощи никто не отозвался. Наверное, его голос звучал слабо и совсем не походил на крик. Исчез, словно растаял, гомон приятелей не соизволивших ждать, пока он наконец-то освободится от грязных валунов отяжелевшей, раскисшей земли и не нагонит их. Остановившись и не дождавшись ответа, он посмотрел по сторонам, вернее вокруг себя, так как сторон видно не было совсем; глаза застила кромешная тьма и рассматривать что-либо становилось пустым занятием. А идти надо, только вот знать бы куда?..
Он не знал, но шел, скорее полз, передвигаясь подобно, разве что улитке, не чувствовавшей преград. Не знал потому, что был маленький и надеялся всегда на себя и на своего старшего брата, который сегодня про него от чего-то забыл и шел себе где-то с ребятами по направлению к дому, считая, что братишка рядом; куда ему деваться.
А днем, в лесу, ему очень понравилось; там было много красивых деревьев, птиц и цветов запутавшихся в высокой, зеленой траве, которая доходила до плеч, а иногда была даже выше его ростом и казалась плотным, зеленым лесом, сквозь который можно было идти наугад, не встречая преграды. Здорово!.. Ему уже целых четыре года, а она вон, за одну весну успела его перещеголять. Травы растут быстрее людей; сделал он для себя вывод. Цветы красивые и нюхать их одно удовольствие. И птицы поют песни совсем по-другому, не так, как хриплый дядя Федор-гармонист. Вот почти весь день он и слушал их пересвисты, да тянул приятные ароматы необычных лесных цветов в себя, через маленький, курносый нос, едва успевая следовать за старшими мальчишками, которых цветы от чего-то вовсе не интересовали. Они куда-то постоянно спешили и уходили, не замечая многого, что видел он. Зачем только, спрашивается, пришли в лес? Они все норовили поймать красивых бабочек и лесных зверьков, для забавы наверное или еще для чего. Он не понимал, зачем? Ведь им здесь в лесу так хорошо. Здесь свободно можно порхать и бегать от холма к холму, от лужайки к лужайке. Для чего их ловить и уносить отсюда? Здесь их дом, они здесь выросли. Не будь у него дома и родителей, заботящихся о нем, он наверняка остался бы жить с ними в лесу. Ведь здесь так весело и уютно. Отставать от торопливых ребят не хотелось и он изо всех сил, то и дело, пытался догнать далеко вперед ушедших мальчишек. Он старался успевать за всеми, иначе в очередной раз его могли не взять с собой, посчитав еще слабым и маленьким. Непременно скажут тогда: «Зачем увязался, Малек?.. Сидел бы дома…» Он не считал себя «Мальком», и шагал всегда рядом, не отставая. А вот сейчас, почему-то отстал и, наверное, потеряется. Все это грязь виновата и дождик совсем не ко времени с неба сорвавшийся, не давший возможности перейти через большое поле. Иначе он бы успел за ребятами. А ныть и взывать о помощи совсем не хотелось — услышат еще и, тогда уж точно, не станут брать с собой. Но, все же, не хотелось быть забытым и оставленным в степи, да еще ночью, где нет ни дорог, ни направлений, ни огней далекой деревни, в которой он жил, ведь поле совсем недавно перепахали большими тракторами. Он видел, как они старательно и сильно вонзали в землю новенькие, блестящие на солнце, плуги и пахали, пахали без устали, с такой силой, что иной раз становилось горько за нее; как она это терпит, ведь, наверное, больно. Больно же руке, когда ее режут, а земля тоже живая, в ней вон сколько букашек и червяков живет. Это их дом. Зачем людям поле пахать, ведь их там всех нечаянно поранить можно? Многое было непонятным и казалось лишним, не нужным, не важным, вредным и пустым. Однако, волнение все же одолевало. Но где же ребята, где старший брат или они никогда не вернутся за ним, не станут ему помогать? Сейчас он был бы согласен: «Пусть помогут, иначе ему не справиться, уж больно ноги стали тяжелыми». Одному двигаться трудно и большие сапоги из липкой грязи не вытянуть. Один, вон, даже снялся. Пришлось делать целый шаг назад, чтобы точно угодить в него босой ногой. Грязь мокрая и липкая, тут без сапог никуда. Потерять нельзя, хотя очень хотелось бежать без них по пашне; так легче, до самого дома, к маме и поскорее согреться, съесть кусочек вкусного пирога и запить молоком от «Зорьки», она то точно домой с пастбища уже вернулась. Он очень любил и корову, и маму, которая ее доила. Брат с ребятами, наверное, тоже уже дошли. Им хорошо, разбредутся по домам, их всех накормят мамы, а вот ему еще идти. Это ничего, потихоньку дойти можно; знать бы вот только куда идти?..
В темноте и одиночестве стало немного страшно, хотя бояться по-настоящему он еще не умел; не научился ждать, знать беду и чувствовать ее близость. Ему все нравилось, он все любил и верил, что только доброе может произойти с ним, а добра бояться не нужно. Все кругом стихло, словно слушало его; заплачет или нет? Но он не плакал, а тихо брел наугад. С каждым шагом сапоги цепляли на себя все больше комьев грязи и ноги уставали, гудели и подкашивались. А неугомонный дождь все накрапывал и вот уже не только сапоги, но и вельветовая курточка стала тяжелой и неуклюже мешала двигаться. Он остановился, чтобы дать отдохнуть тонким, худым ногам и, не удержавшись присел. Теперь он точно станет издали походить на черную кочку и его трудно будет разглядеть, подумалось ему. Но кто увидит его издали, кто заметит; всюду ночь и тишина и только он один сидит в этом жутком, глухом окружении темноты и ждет, а может и не ждет. Он сейчас один здесь, и никто не знает, где его искать. И будут ли искать вообще, если все о нем забыли. Он просто черная кочка, которую не найти. Ночь была теплая, от усталости клонило в сон. Вот и дождь перестал накрапывать, не стал мешать ему спать и сил набираться. Он уже почти заснул, но услышав приближающийся издали шум, открыл глаза. Там, где-то далеко, мелькнул слабый огонек и вновь погас. Его долго не было видно, он не появлялся. Наверное, и не появится больше, у него свой путь, своя дорога. И вновь послышался отдаленный шум и чей-то фыркающий, глухой топот. Мягкий, но различимый, он заставил открыть полусонные глаза. Огонек приблизился и одно время неподвижно светил в его сторону, словно пытался разглядеть живую, черную кочку, которой был он. И, наверное, огонек разглядел его, так вдруг показалось. Но яркая точка с шумом и топотом приблизившись, вдруг неожиданно пронеслась мимо и стала отдаляться. Ему стало жаль, что огонек искал его, но не мог найти; не разглядел в темноте, хотя и светил, ведь поле большое, а он такой маленький и к тому же похож на черную кочку. А может это вовсе не огонек, а большой серый волк, блуждающий ночью. Мама читала ему сказки про волка. Он злой и опасный, и глаза у волков по ночам огоньками светятся. Наверное хорошо, что он пробежал мимо и не обратил внимания на черную кочку, которой был он. Но огонек был один, а глаз у волка два, это он знал хорошо. Значит светить должны оба и одноглазым волком огонек быть не может. И он решил позвать огонек голосом, ведь он мог плакать и даже, наверное, кричать. Огонек обернется и обязательно услышит его зов. Тогда он найдет его и все разрешится сразу же, все закончится. Он громко заплакал и закричал огоньку: «Я здесь, огонек, не проходи мимо!.. Помоги мне выбраться!.. Спаси меня!..» Огонек услышал и заметил говорящую черную кочку. Он тут же устремился к ней, становясь все различимее и ярче. И ему совсем не было страшно, когда громкие шаги приблизились и огонек с силой поднял его на руки. Огоньком был отец, подъехавший к нему на верховой лошади и усадивший черную, грязную кочку к себе на колени. Он долго искал его, после того как старший брат воротился домой один. Теперь и отец знал, что кочкой был он. И от этого радостно стало обоим.
А дома ждала мама. Приятно было пробудиться от усталости и ощутить тепло ее рук. Рядом, удрученно сидел взволнованный случившимся старший брат. Он виновато смотрел исподлобья, но знал; младший братишка все же простит его невольную опрометчивость. Он подошел и обнял чумазого, походившего на черную кочку, брата. А тот лишь улыбнулся и тихо произнес: «Вы меня забыли…»