— Ну, пойми меня, милая, ну, не могу я сделать так, чтобы у матери троих детей талия была такой же тонкой, как у семнадцатилетней девушки! —
Кощей вытер лысину батистовым платочком с монограммой то ли КБ (нет, это не известный магазин спиртосодержащих жидкостей), то ли БК (что вовсе не значит «белый кролик») и вновь уставился в серебряное блюдечко. Там, в окоёме бешено вращавшегося нефритово-зелёного яблочка, виднелось почти такое же зелёное от зависти лицо Василисы.
Любой бы сразу понял, что воспитанница бессмертного мага была в ярости.
— Ты не можешь? — с ядом в голосе спросила красавица, — а вот он — может! — и ткнула пальцем в роскошный буклет калифорнийской клиники, на обложке которого белозубо улыбался некий Варшпрадабха Мидракурти, м.д. Улыбался и — как, мгновенно прочтя содержимое буклета, узнал Кощей, — обещал разнообразные операции, в результате которых вы помолодеете лет на двадцать, и будете выглядеть соблазнительно, как ММ, и хрупко, как сестрицы Олсен.
— Они же рёбра удаляют! — попытался воззвать к здравому смыслу Василисы властелин тридесятого.
— Ну, и что?
— Они же жир отсасывают! — в лице воспитанницы появились розоватые ноты, что подбодрило великого мага, и он, сложив пальцы левой, скрытой от глаз собеседницы, руки в мудру убеждения, добавил, — А крови сколько задаром пропадёт!
Красавица поёжилась
— А наркоз! Каждый наркоз сокращает жизнь, а тебе ещё детей поднимать!
Василиса дрогнула.
— Ты же не только красавица, ты же умница! — Кощей попытался сложить мудру убеждения пальцами правой ноги. — А вдруг чего с головушкой твоей случится? Тебе, что легче будет, если про тебя пойдёт слава, что ты дура?
«Дура, но зато краси-и-и-вая!» — промелькнули в голове женщины слова, произнесённые фальшиво-сочуствующим голосом Марьи Моревны. Нет, такого воспитанница бессмертного старика совсем не желала.
— Ну, ладно. Убедил. — После чего Василиса поспешила попрощаться, и яблочко прекратило свой бешеный бег по кромке блюдца.
«Уф! — подумал Кощей, снова прибегнув к помощи платка, — Рёбра, жир и кровь! Моей девочки! Чтобы этот индусский брамин мог варить снадобья для голивудских старух! Не допущу! Если надо будет, схвачу её, скручу; обратно в лягушку перекину, если надо будет, но не допущу такого поношения на свою старую седую голову!» Ещё раз промокнул лысину платком и вернулся к государственным делам, которые, как и жизнь Кощея, никак не хотели кончаться.