Глава 1
Люди часто не любят тайгу. Когда-то, давным-давно, знакомство с ней было намного опасней. Таких первопроходцев, как Владимир Атласов, манили неизведанные земли. Они плыли по рекам, шли пешком, забирались далеко на север. Атласов, после матросов Дежнева, первым по суше достиг Камчатки. Сегодня, съехав на вездеходе с шоссе в густые заросли, Але показалось, что она попала в сказку. В ней всё было необычно, но реально. Проехав немного по лесной дороге, водитель Саша остановился и жестом приказал выходить из кабины. Не заглушая мотор, прокричал:
– Все в кузов. Сейчас болота пойдут, в них часто окна встречаются. Море до конца не ушло, затягивается, а вода солёная. Если окно попадётся, вездеход нырнет. У меня шансов нет, а ты, Аля, садись на кабину, будешь траки смотреть, если сильно вылезут, молотком постучишь. Но сначала по кабине, остановлюсь. Сергей, Лёша, давайте в кузов! Вы мужики, даст бог, выплывете. Поехали!
Больше трёх часов тряслись по кочкам. Из-под гусениц летели брызги, попадая Але в лицо. Облизывая солёные губы, она счастливо улыбалась. Наконец, вездеход, заглушив мотор, остановился на сухом берегу. Почти сразу раздался дикий рёв кабана, и по поляне, рядом с болотом, понеслись, мелькая в траве, маленькие с тёмными полосками попки, на которых качались, закручиваясь от страха, хвостики. Саша, отсмеявшись, сказал:
– Столько лет по Амурской тайге езжу, а детские ясли с маленькими кабанчиками вижу впервые.
– Почему?
– Потому, Аля. Когда их столько много, значит, несколько семей объединились и приняли в семью кабанчиков-сирот. А их грозная няня – прошлогодний подсвинок. Они здесь не первый раз, вся земля изрыта. Червей ищут, личинок, могут и мышью закусить. Скоро зима, жалко малышей. Смотрите! Это у них купальня, грязевые ванны принимают.
Рядом с болотом, в большой яме, ещё колыхалась грязная вода, а вокруг неё всё утоптали маленькие ножки.
– Хватит любоваться. Поехали! До деревни Кабалы не близко. Там ночевать будем.
– Аля, а дорога есть?
– Нарисована, Саша, да вряд ли найдём. Тридцать лет карте. Поехали, будем по сопкам ориентироваться.
Выехали на заросший старый автозимник. Убирая с пути упавшие от старости или от урагана деревья, наконец, поздно вечером подъехали к деревне. С заходом солнца резко похолодало, по тайге расселились тёмные тени. Вдруг Саша резко затормозил и, выскочив из кабины, подбежал к сидевшей на обочине молоденькой девчонке с полными слёз глазами. Одетая в летнее платье, она прижимала к груди завёрнутого в лёгкое одеяльце ребёнка. Аля, подойдя, села на траву рядом с ней.
– Что случилось? Расскажи, мы тебе поможем. Меня Алей зовут.
Заливаясь горькими слезами, девочка, умоляя, говорила как в бреду:
– Позовите свекровь. Я повинюсь, никогда щепотью креститься не буду. Это я нечаянно! Нечаянно!
– Саша, у тебя женщин уговаривать талант. Иди.
Но вернулся он с молодым мужчиной. На упрёки Али тот, сжав могучие кулаки, ответил:
– Вздумали мне указывать? У староверов свои законы.
Девочка-мама, глотая слёзы, не сводя глаз с мужа, горячо заговорила:
– Когда ехать с собой уговаривал, сам сказал, страшные ваши обычаи. Но бояться не надо, защитишь нас с сыном. Ребёнок будет в любви расти. Куда вы меня ночью в тайгу выгнали? Знаешь, что я сирота детдомовская. Никто искать не будет. Да и не дойти нам с сыночком до людей. Не сегодня, завтра снег пойдёт, замёрзнем в тайге, или звери разорвут. Звал, говорил, что рыбы в речках полным полно, дичи боровой. Соболя промышлять можно. Богатство наживём. В Хабаровске ты совсем другой был, здесь поменялся, злобой исходишь. А сынок наш, ангелочек маленький, чем грешен?
Старовер, уводя глаза в сторону, еле ворочая языком, ответил:
– Марфу за себя возьму. Она шьёт, по хозяйству успевает. А ты мать отравить хотела.
– Отравить! Да неизвестно, кто мыло на припечек положил. Борщ ключом закипел, я крышку сняла, кастрюлю от жара отодвинула, а крышку на место, чтобы борщ томился. Мыло к горячему и прилипло. Отец твой первый со двора пришёл. Один он в вашем доме меня любил. Суп налил, говорит:
– Дунечка! Давай что-нибудь другое поедим, что-то борща не хочется.
Смотрю, полная кастрюля пены, и запах мыла по всей избе. Мать твоя меня с первого дня ненавидит. Я сразу вашу веру приняла, но и это не помогло. Может, мыло она сама подложила? Я, дура, тебе доверилась, сыночка родила. Жить бы да радоваться, а вы нас с сыном на погибель выгнали.
Аля слушала, как унижается Дуня. Не было сил смотреть в ясные, голубые, как вода в летний день, глаза девушки, и она резко вмешалась:
– Всё! Не унижайся! Не проси его ни о чём. С нами поедешь.
Запрыгнув в кузов вездехода, нашла в рюкзаке тёплую кофту из шерсти верблюда и приказала:
– Надевай! – На этикетке было написано: 25* мороза выдерживает. – Не пропадём.
Отъехать не успели. Подошёл ещё один вездеход с военными, и, выяснив ситуацию, майор предложил Дуне:
– Если не против, поехали на заставу. Часа через два доберёмся. У меня жена библиотекарем работает, скоро родит, а замены нет. Да и ей веселее. Комната в библиотеке есть, там поживёшь. Поехали! Ты же красавица, замуж снова выйдешь. Офицерский состав, кроме меня, весь холостой.
– Езжай, Дуня. Мы ещё недели три в тайге будем. Редко кому так везёт. Работа и жильё. Не раздумывай. Нет! Кофту не снимай. Это тебе мой подарок.
Когда проводили Дуню, Саша, крякнув, снова полез в кабину. Обернувшись, сказал:
– Отъедем подальше. Жутко здесь. В тайге заночуем.
Подтверждая его правоту, тревожно закричали ночные птицы. Ни одно окно в деревне не светилось. Пусто и холодно, будто никого нет живого. По коже у Али прошёл нехороший холодок.
– Поехали, утром вернёмся.
Вскоре нашли поляну с небольшим ручьём, поставили палатку. В тайге ночью, иногда из тёмных глубин памяти, поднимаются бабушкины рассказы. Вернее, сказки о русалках, леших, кикиморах. Подгоняемые темнотой, быстро разожгли костёр. Саша, смачно плюнув в огонь, полез под вездеход. Оттуда пробурчал:
– Натаскали дров, светло, как днём. Ладно, траки проверю.
Сергей призадумался и озвучил:
– Я слышал, плевать в костёр – плохая примета.
– Серёга, в тайге глухой ночевать, может леший прийти. Хватит глупости на ночь болтать. Сейчас вас ручей убаюкает.
Лёша был бессменным костровым, а Сергей с Алей готовили. Наконец, она крикнула:
– Саша, ужинать! Утром закончишь.
Дружно обернувшись, смотрели, как Сашу кто-то выдернул из-под вездехода. Аля с Лёшей оцепенели от страха, когда хозяин тайги потащил его в темноту. Но не Сергей. Когда он выстрелил, по всей долине, усиленный эхом, раздался треск и пошёл отвратительный запах опорожнённого со страха медвежьего желудка. Аля, зажав нос, озвучила мнение всех:
– Поспали. Тут ещё два дня вонять будет.
Глава 2
Ночью стеной обрушился ливень. Он полоскал туго натянутую палатку. Под ударами мощных струй гудела кабина стоящего рядом вездехода. Прекратился дождь только к утру. И тайга засияла чистотой. Засверкали небольшими капельками листва и трава. Стало по-осеннему холодно. Аля проснулась раньше всех, порадовалась необычно свежему воздуху и в восторге от такого великолепия наступившего дня громко крикнула:
– Подъём! Все за сухой берестой. Пьём чай и в Кабалу. Хлебом, сигаретами запасёмся.
Пока завтракали, солнце собрало и высушило всю влагу. Собирались медленно, ехать в деревню не хотелось, но Кабала их удивила. Не спеша шли женщины, одетые в длинные сарафаны, при каждом шаге демонстрируя несколько исподних юбок. Головы повязаны двумя платками. Мужики бородатые. Рубашки застёгнуты до самого подбородка на мелкие пуговицы. Жизнь в деревне текла спокойно и размеренно. Аля стукнула молотком по кабине. Когда остановились, обратилась к двум старикам, греющимся на солнышке:
– Не скажете где поссовет?
Один из них молча махнул рукой. Мирских в деревне не любили. Но увидев в огороде женщину, собирающую последние помидоры, Аля не сдержалась, крикнула:
– Помидор не продадите?
– Продавать нам нельзя. Несите ведро.
– Лёша, беги, пока не передумала.
Вернувшись, Алексей, умоляюще глядя Але в глаза, спросил:
– Аля, возьмём картошки? Она предложила.
– Без денег неудобно. Поехали.
– Картошечки жареной хочется. Супчику без макарон.
– Всем хочется. Хлеба нормального месяц не ели, терпите до магазина.
Остановились у поссовета. Ветра не было, и над крыльцом грустно провис давно выбеленный солнцем флаг СССР. Казалось, дверь, замкнутую ржавым самодельным замком, не открывают никогда. А уехать нельзя. Алевтина привезла формуляр, в нём Хабаровский обком переименовал деревню Кабалу в посёлок Таёжный. Без подписи местной власти решение недействительно. Сказала:
– Ищем магазин, узнаем, куда председатель уехал.
– Чего его искать? Вон он, на другой стороне улицы, закрыт. О! Рядом тётка картошку копает, сейчас спросим. Первый раз такие узкие улицы вижу. Серёга, ты больше всех курить хочешь, спроси.
– Извините, вы не подскажете, когда магазин откроется?
– Картошку докопаю, и откроется.
Продавец сказала это равнодушным, без эмоций, голосом. Сергей, оглядев около пяти соток нетронутой картошки, присвистнул.
– А поссовет когда открывается?
– Чего привязался, антихрист? Видишь, все картошку копают! Езжайте в школу, там ждите.
Саша пошёл посмотреть, как проехать к избе, на которой криво висела табличка с надписью ШКОЛА. Заглянув в открытый двор, крикнул:
– Идите сюда, тут дверь нараспашку. Поможете место для вездехода очистить. Крыло от самолёта, похоже, не первый год валяется, травой заросло.
Растерявшаяся Аля, наконец, решилась.
– Пойдём, мужики, поможем. Ночевать нам, похоже, здесь. Вездеход во дворе целее будет. Место дикое.
В школе с разбитыми окнами никто не учился, её превратили в клуб, в котором никогда не смотрели кино. Саша, увидев ящик, полный лентами фильмов, спросил:
– Аля, можно ты пойдёшь всех искать, а мы кино посмотрим?
– Ты умеешь с кинопроектором обращаться?
– Не сомневайся. У нас киномеханик пил, мы все умели.
– Договорились. Пойду одна, отыщу председателя. Надеюсь, всё подпишет, и магазин пусть попробует эта торговка не открыть.
Прежде чем уйти, Аля связала рукава энцефалитки вокруг пояса, получилось хоть какое-то подобие юбки. Пожертвовала новым куском марли вместо платка. Голова, по обычаям Кабалы, прикрыта, и брюки, бесовская одежда, спрятана. Можно идти.
Молодой бородатый парень возился с замком в сельсовете. Увидев идущую к нему в марлевом платке Алю, не смог скрыть в глазах смешинку. Она на короткий миг промелькнула и спряталась в густой бороде.
– Сказали, вы поссовет искали. Извините, сразу прийти не смог. На пасеку ездил, я тут больше бригадир, чем председатель. Говорите, зачем в наши края пожаловали? На бороду не смотрите, староверская только она. В бога не верю. У лесорубов работал, вот и начудил. Девушка мне в лесу повстречалась, заблудилась, потом и сам к ней зачастил. Все спать, а я к своей ненаглядной. Сказала веру принять, отказаться не смог, ребёночек зашевелился. Её в Хабаровск учиться на учительницу младших классов посылали. Она другая.
– Конец октября, а школа не работает? Детей не видно.
– Детей мало, она с ними дома занимается, рожать скоро.
– Ладно, мне формуляр подписать. Ваша Кабала теперь посёлок Таёжный. А нам бы магазин ненадолго открыть, хлеба месяц не видели.
– Женщины наши хлеб сами пекут. Сейчас с формуляром закончим, Авдотья магазин откроет. А там видишь, дым из трубы идёт? Пойдёшь, хлеба купишь. Серафима геологам печёт.
– Они деньги не берут.
– За хлеб возьмёт. Подписал, бери твой экземпляр. Не верится, что мы больше не Кабала, год добивался, чтобы название поменяли. – Выйдя на крыльцо, крикнул, – Авдотья, опять вовремя не открыла, смотри, желающих много зимой поработать, уволю. – Он повернулся к Але, – ночуйте в школе. Осень, быстро темнеет. До свиданья.
Авдотья, помахивая замком, нетерпеливо ждала в открытых дверях. Аля зашла и, увидев пустые полки, недоумённо спросила:
– А сигареты, папиросы, наконец, махорка у вас есть?
– Может, тебе ещё водки продать? Никто не пьёт, не курит. Мы не заказываем. Банки, макароны, мука, сахар. Всё есть.
– Это у нас самих есть.
– Вот и катитесь, откуда приехали.
Аля, разозлившись, шла к Серафиме. В узком переулке обошла ещё одно самолётное крыло. Бермудский треугольник, а не деревня. Вкусный запах свежего хлеба распространялся по всей округе. У проголодавшейся за день Али перехватывало дыхание, и она непроизвольно сглатывала слюну. Постучала в дверь, никто не ответил, и Аля вошла. Посередине избы стояла большая русская печь. А хозяйка укладывала в крафтовые мешки большие, не меньше двух килограммов, буханки хлеба.
– Вы сегодня рано, и вездехода не слышно.
– Мы не геологи. Хлеба несколько буханок продадите?
– Если немного, продам.
Уже на улице Аля, не удержавшись, вытащила буханку и отломила большой кусок. Вспоминая времена хрущёвской оттепели, когда хлеб был лакомством, с наслаждением вгрызлась в поджаренную корочку.
В школе её с нетерпением ждали. Лёша взял из её рук мешок, но открыть не успел. Аля безнадёжно сказала:
– Парни, я вас огорчу, но ни сигарет, ни бутылки обещанной вам водки купить не смогла. Здесь их просто не завозят. Если вспомните двух стариков на лавочке, у которых молодой румянец на щеках, поймёте почему. Больше не пьём, не курим.
Расстроившись, что сигарет нет, парни дружно съёли три буханки не успевшего остыть хлеба. Потом все смотрели кино. Когда небо начало сереть, их вездеход разбудил весь «посёлок Таёжный», покидая его с грохотом и лязгом.