(Фрагмент из рассказа "Первый поцелуй")
100 лет со дня рождения моего отца Щербакова Ивана Петровича
(28.10.1923-10.06.1964гг.)
...Резервный вариант выхода из вражеского тыла рассчитали до мелочей. В таких рискованных делах оплошности быть не может. Казалось, до спасения рукой подать. Всего-то стоило отмахать вдоль болота пару-тройку вёрст вдоль окоёма топкой трясины — и свободны. Но мечтать не вредно.
Группа бежала дружно, след в след, на расстоянии 15 метров друг от друга: а вдруг растяжка или того хуже — противопехотные мины-лягушки. Однако пока везло.
Двигались скоро, без приключений. ППШ Ирины прихватил подмышку проводник Серафим Понеделин. Чтобы не отставать, та бежала вровень со всеми налегке.
Рацию на широкие плечи взвалил лейтенант. Он и замыкал ускоряющуюся колонну. Уже был виден край болота, возле которого должна ждать отвлекающая группа поддержки. Разведчики поддали темпа.
Вот оно, спасительное вызволение из западни. Край…
Радость нахлынула в сердца выполнивших задание молодых ребят. В улыбке расплылась физиономия снайпера Васьки Колупаева. Вздох облегчения пронёсся среди разведчиков. Повезло?..
Первым, как подрубленный, упал спортсмен, боксёр Витька Токарев. Пуля угодила ему в спину, под правую лопатку. Парня со всего маху развернуло на бегу и по инерции швырнуло на еловый гнилостой. Из обритого в полубокс затылка вылез проткнувший глаз корявый сучок. Дёргающееся в агонии тело не смогло сползти с природной ловушки.
Следующим добили Серафима Понеделина. Пулемётный жакан, выпущенный из засады, вспорол голень и вырвал с мясом сквозь лопнувшую кожу берцовую кость. Жутко было видеть торчащую из человеческого тела голую костяную раздробленную култышку. Болевым шоком и его тоже сразило насмерть.
У Никифора Смагина пряжка поясного ремня раздробила позвоночник и вылетела на волю через поясницу. Следом расплющило и вмяло в кадык солдатский жетон. Здесь тоже без вариантов.
Лейтенант на потери личного состава отреагировал мгновенно и припал коленом к земле, поливая из своего ППШ близлежащие кусты.
— Ирина, беги! Спасайся, Ирина!
— Командир, не могу. Не положено по уставу. Трибунал засудит, если сбегу.
— Мать твою… Приказываю, беги! У тебя же карта местности, доставь до штаба невредимой. Доложи начальству обстановку. Беги, милая! Беги, родная! Спасайся!
— Не поминай лихом, лейтенант! Прощай!..
Володька Екимов ещё что-то кричал вслед убегающей девушке, только слова поддержки уже не имели никакого смысла. На кон была поставлена судьба человека: пан или пропал, чья возьмёт в кровавой заварушке?
Лёньку Пальянова, самого маленького из разведчиков, фрицы попытались взять живым. Громадный эсэсовец подмял мальчишку под себя и лёжа мутузил ручной «кувалдой» по лысой голове.
У того глаза из орбит от натуги повылезали, лицо посинело. Тщетно. На помощь рассчитывать не приходилось, а стряхнуть с себя, увернуться от клешней фашиста не получалось.
В какой-то момент разведчик изловчился и выхватил у фельдфебеля зондеркоманды из-за пояса сбоку его «вальтер». Действия обречённого Леонида были решительными. Парень не колебался.
В пылу борьбы с трудом он умудрился вставить себе в рот ствол пистолета и нажал на курок. Выстрел разнёс вдребезги юную голову смельчака, не пожелавшего сдаваться в плен.
Эх-х-х, кранты смелому пацанчику. Какая жалость…
Тут командира, как будто кулаком, жёстко ударили в грудь. Толчок был сильным, наотмашь. Пришлось упасть на четвереньки и отхаркать побежавшую изо рта кровь. Так бывает только при поражении дыхательных путей.
Так и есть: дышалось с надрывным хрипом, с блевотной тошнотой под ложечкой. Неужели?..
Холодная дрожь морозом ударила по кончикам пальцев на руках. От пяток до корней волос липкий пот мгновенно обволок всё тело.
Сознание пронзило искреннее удивление: кто же так хлёстко вмазал по организму, немца-то рядом вроде не наблюдалось.
Тронул грудь — рука в крови, от боли пришлось даже вскрикнуть. Что это, неужели ранило? Эх, не вовремя, не к месту… Возможно ли что всё, отвоевался?
Сгоряча захотелось вскочить, но с первой попытки не получилось.
Вторая потуга была вообще очень болезненной, аж сознание в долю секунды помутилось. Однозначно, руки-ноги не слушались, не подчинялись разуму. Только в горячке боя мозг продолжал работать чётко, ясно, без замедлений.
Неожиданно перестали слышаться оглушающие звуки выстрелов. Перехватило дыхание. Веки налились свинцом, глаза сами собой стали закрываться.
С бухты-барахты захотелось прилечь на луговую травку. Подумал, что если лихоманка пронесёт мимо, наверняка удастся встать без проблем. Вот уж тогда скорёхонько двинет дальше.
Однако не получилось выйти из забытья, вроде как закрыл глазоньки, заснул под звуки перекрёстной стрельбы.
Ба! Совершенно неожиданно Володька почувствовал, что уверенно встал на ноги. О, господи! Живой, и слава, богу!
Огляделся кругом. Радостно стало на душе, Ирина была уже вдалеке, а остатки разведгруппы ожесточённо отстреливались совместно со вторым эшелоном прикрытия. Их так учили при подготовке к выбросу в тыл врага.
Хорошо. Значит, живыми останутся ребята, спасутся. Доживут до победы. Славненько.
— А мне-то что здесь канители разводить? На раз плюнуть, на один рывок дистанция. Кстати, куда я выронил свой ППШ?
Смотрю, рядом лежит Серафим, голова вся в крови. Видимо, хана пацану, не жилец больше наш проводник. Наверное, не обидится кореш, если я его ствол для пользы дела прихвачу?
В горячке смертельного поединка схватил его винторез и дёру до заветного прикрытия. Глянул вниз на дуло мосинки, а в руках не увидел ничего.
Ужас! Что со мной творится-то такое? Я же лично оружие своими руками на бегу прихватил. Невероятно. Что тут поделаешь, без огнестрела идти на прорыв смерти подобно. Снова пришлось вертаться до Серафима.
Ещё раз нагнулся и схватил винтовку. Не получилось быстро вооружиться, пальцы не прихватывают цевьё.
Как так, не понял? Ещё, ещё, ещё раз попытался схватить в горсть токаревку друга — бесполезно. Рука проходит чуть выше, а саму трёхлинейку пальцы схватить никак не могут.
Вдруг на меня хандра какая-то напала. Полная апатия к происходящему. Не к добру это во время боя дистанцироваться от сложившейся ситуации. Для всех она может закончиться смертью. Непорядок.
Прихватил я в объятия рядом стоящую берёзку, опёрся на белоснежный кряж. Батюшки мои, сердце радостно забилось.
Смотри-ка ты, стрельба прекратилась, а навстречу идут красноармейцы из группы резервного прикрытия. Наши!
Счастью не было предела. Гляди-ка, и офицер впереди с ними вышагивает, с бравым видом по сторонам поглядывает. Неужели не мерещится, взаправду всё видится? Наконец-то, спасение! Должно же было повезти когда-то.
Всю мою сущность радость обуяла. На всех парах рванул к родненьким спасителям и заорал фальцетом благим голосом.
К великому удивлению, вместо приветственных слов и дружеских рукопожатий красноармейцы сделали вид, вроде как не слышат, не замечают своего товарища.
Пришлось первому отдать честь рядом стоящему офицеру и восторженно закричать от счастья встречи. Естественно, подчеркнул в обращении, что негоже так поступать с однополчанами: я же ещё живой, только слегка раненный. А эти сволочи ни гу-гу, так и прошли сквозь меня.
Не ясно ничего. Разум не мог осмыслить происходящего лицедейства. Я с удивлением стал хватать последних в строю за плечи, за рукава гимнастёрок, одному даже попытался подножку поставить. Тот даже не споткнулся, перешагнул ямку, заодно и мою ногу.
Бесполезно. Рука вроде бы только хочет дотянуться, но проходит поверх тела. Фантастика.
Пришлось внимательно приглядеться к происходящим событиям. По всему получалось, что дотронуться до пацанов не хватало какой-нибудь пары сантиметров.
Однако и на землю встать ногами тоже не доставал с вершок. Выходило, что я парил над луговиной, не касался своими стоптанными яловыми кирзачами травушки-муравушки.
Тоска забила в сердце. Пришло осознание полнейшего одиночества. Такой крутой печали отродясь у меня не бывало в душе. Оскомина во рту появилась. Горечь в сердце.
Обида возникла, что так всё плохо в моей судьбе закончилось. Мрак. Неужели помер, или видится что в галлюцинации? Чёрная меланхолия, унылое состояние, траурная надсада.
От безысходности пришлось вспомнить родню, мать с отцом, брата, сестру. Как-то быстро получилось воскресить в памяти отчий дом. Думаю, дальше-то что приключится?
Батюшки мои! Гляжу, в состоянии душевной горечи мать стоит напротив, смотрит на меня с тоской и укоризной.
Мамочка, неужели встретиться захотелось? Воочию решила увидеть наследника своего? Как ты здесь-то за тыщу вёрст от родимых мест оказалась? Кругом война, смерть, опасность подстерегает, а ты наплевала на всё и заглянула ко мне, к своей кровиночке.
— Что ты, что ты, родненький сыночка! Ты же знаешь, как я тебя люблю, младшенький мой! Для матери нет преград на земле, когда речь идёт о помощи родимой кровиночке.
Сердцу не прикажешь, не могла не заметить твоего плохого состояния души. Вот пришла посмотреть, как тебе служится, как дела на войне? Придётся напомнить, что ты обещал непременно вернуться. Дома в тебе души не чают.
Мы с отцом тоже ждём не дождёмся, когда женишься и подаришь нам внука. Он будет играть на завалинке, в школу пойдёт, картинки с мирным небом рисовать будет. Мы его всем сердцем любить будем, холить, лелеять внучка своего.
— Мам, но мы же похоронили тебя за два года до войны. Откуда ты появилась, если умерла? Вся деревня на поминки приходила, разговоры вели за уснувшую светлую головушку. Иконке в красном углу кланялись, счастья в загробной жизни желали. Отец Иоанн службу по тебе отслужил. Отпели, как полагается.
А гроб несли через всю деревню на руках. Можешь себе представить, сколько это километров до погоста? Когда проходили мимо дома тёти Дуси, во дворе стояла бабка Матрёна и причитала, подняв руки к небу.
Нехорошо поступили самые близкие тебе люди: старшая моя сестра и брат из города не приехали. Некогда им было, недосуг. Сказывали, что комсомольских дел у них там великое множество. Бог им судья.
Как же так случилось, что стоишь передо мной сейчас на самом что ни на есть переднем крае нашей обороны во время боя, да ещё с виду живая-здоровая? Или мне снится-кажется всё? Невероятно.
Матушка ничего не сказала в ответ своему сыну Владимиру. Глянула молча с укоризной. Повела взглядом, дескать, не видишь, что ли, сам? Вот же я перед тобой, наяву. Хотя через пару секунд не выдержала, промолвила:
— В груди поселилась тревога. Неспокойно на душе. Волнуюсь шибко. Очень-очень захотела увидеть лапоньку-сыночка. На секунду гляну со стороны, успокою сердце и пойду по своим делам.
Теперь вот стою перед тобой, смотрю во все глаза, любуюсь. Хорош, парень. Баский ты у меня вырос, Володенька. Красавец!
Совершенно неожиданно мамочка упала на колени. Вцепившись в сырую землю руками, повалилась набок и по-бабьи громогласно запричитала:
— Владимир! Вова! Вовочка, кровиночка моя родненька-а-а-ая! Горе ты моё, горюшко-о-о-о!..
А в ответ — тишина, только всхлипы и хрип из материнского горла. Однако, встав с колен, горестно махнув платочком, мама повернулась спиной и пошла вслед за уходящими бойцами из группы прикрытия.
Невероятное зрелище. А может быть, это игра воображения?
Не говоря ни слова, Владимир пошёл за матушкой по пятам. Когда взгляд к земле опустил, ба... Чудеса!..