Георгий и Эсфирь
первая половина августа 1941 г.
Гера сам еле стоял на ногах, чувствовал, что болезнь прогрессирует, но всё расспрашивал про Леонида, может, кто-нибудь видел или, что-нибудь знает о друге? Да куда там…
Всех вышедших из окружения вывозили в Киев в специальный фильтрационный спецлагерь НКВД Западного фронта, «для уяснения личности». Проверка находящихся здесь военнослужащих Красной Армии проводилась Особым отделом и это было новым явлением в РККА, обусловленным войной и смертельным противостоянием двух систем. Практически знали все, что «лагеря и фильтрационные проверочные пункты организовывались по приказу наркома обороны СССР и были необходимым средством борьбы с многочисленной засылаемой вражеской агентурой, выявлением полицейских, деревенских старост, предателей всех мастей, наших воинов, нарушивших присягу, бросивших исправное оружие, намеренно оставивших позиции».
Георгий видел, что система еле справляется с этим валом людей прорывающихся «к своим», а свои… И хоть «всё понимал», на душе было муторно: вроде и виниться не в чем, а всё же виноват…
И потом, кто он?
Документы после «сидения» в болоте напоминали жёваную тряпочку. Формально, он и его боевые товарищи «окруженцы», как люди военные и приписанные к каким-то частям, как бы уже не существовали. Так как их части были разбиты и потеряно или уничтожено оказалось всё, включая знамя. Они не являлись и «народными мстителями» - партизанами, поскольку они ещё как явление не существовали.
Георгию рассказали, что по свидетельству очевидцев «большинство бойцов проверку проходило легко. Кроме того, далеко не все они направлялись на фильтр. Часто вышедшие на передовую части, сохранившие оружие и документы или сразу ставились в строй или направлялись на пополнение. Проверку, конечно проводили, но прямо на месте, ограничившись простым опросом бойцов…»
Когда Георгия привели на «собеседование», он был уже очень плох, сгорал от двусторонней пневмонии, но пришлось за несколько часов монолога изложить всю свою фронтовую жизнь. Заканчивая отвечать на бесконечные вопросы молоденького лейтенанта НКВД, Гера потерял сознание.
Первое, что почувствовал боец, придя в себя это девичьи руки на своем лице. Это было неожиданно, противоестественно и неправдоподобно для суровой обстановки комнаты-допросной. Так же как и капельки воды, стекающие с этих пальчиков на полыхающее температурой лицо молодого человека. На мгновение Георгий потерялся в пространстве и во времени. Его опять посадили на стул, но всё оставшееся время Гера не сводил глаз с тёмного угла комнаты, где, в ярком окружье абажура настольной лампы, мелькали-трудились эти спасительные пальчики.
Следующий раз, когда солдат пришёл в себя в общей палате фронтового госпиталя, рядом с ним на койке сидела она, - Эсфирь, Фира, - ставшая любовью всей его жизни. Машинистка Особого отдела, спасла его «дышавшего на ладан» дважды. Первый раз, когда нашла свидетелей их беспримерного перехода по глубоким вражеским тылам, включая рассказ командира группы прорыва. Второй раз, когда вывезла болящего из практически окружённого Киева.
Гера, не долечившись, сбежал на передовую в пулемётный взвод одного из ДЗОТов Киевского укреплённого района (КУР) на северо-западе столицы Украины. Хватило его ровно на неделю – у него открылось кровохарканье. Вполне вероятно, что это был туберкулёз.
Немецкие танки оказались у древних стен «Матери городов русских» ещё в середине июля 41 года, но штурмовать город не стали, ожидая необходимые резервы. 15 сентября фашисты замкнули кольцо окружения вокруг четырёх армий Юго-Западного фронта. Только 18 сентября в войска поступил приказ на оставление Киева, но было уже поздно, хотя ещё неделю шли жестокие бои. Наши потери были огромными. Ещё в начале сентября в войска пришёл приказ, не при каких обстоятельствах "Киев не сдавать!». Умереть, но не сдавать!
Это был страшный приказ. Но… Георгий стал свидетелем сцены, запомнившейся на всю жизнь. В соседние окопы занятые, судя по возрасту, ополченцами прибыло начальство и зачитало документ прямо на передовой: таково было распоряжение руководства Генштаба. Генералы двинулось дальше, а мужики, после длинной паузы… стали прощаться!
Прощаться друг с другом и готовиться к смерти.
Без надежды выжить.
Но приказ - выполнить!
Чёрная дата 19 сентября. Киевляне оставляли родной город глумливому врагу. Оставляли Крещатик и Лавру, Андреевский спуск и Днепр, Владимирскую горку, Золотые ворота и Софийку…. Десятки тысяч людей, задыхаясь от дыма пожарищ и пыли, уходили в никуда… Но именно тогда, когда сердце точило отчаяние, а мозг вымораживали страх и растерянность – ненависть, НЕНАВИСТЬ делала бойцами вчерашних мирных людей, не имеющих до сих пор представления о военном деле.
И ещё.
Перед глазами всё стояла картина прощающихся друг с другом и с самой жизнью солдат. Именно в этот миг, в эту секунду обугленную войной душу Георгия накрыло, иначе и не скажешь, ощущение, осознание того, что этих людей победить НЕВОЗМОЖНО. Необъяснимое, но ясное чувство: НЕВОЗМОЖНО!