И ещё случай из прошлого.
В то время я ещё не пережила ни потрясения в связи с маминой смертью, ни собственную клиническую смерть, не общалась с экстрасенсорной братией, хотя и живо интересовалась всем непознанным. Шёл ещё благополучный 1984 год, и ничто не предвещало скорой социально-политической катастрофы с обрушением всех нас в нищету и беззащитность.
Я только что пережила свой самый счастливый период в жизни, проработав почти полгода на НТТМ. То есть, на выставке научно-технического творчества молодёжи, проходившей на ВДНХ. Безмятежная лёгкость бытия, наполненного романтикой и влюблённостью под сенью цветущих яблонь. Общение с интересными людьми, постижение нового.
До сих пор отчётливо помню некую Светлану, совсем не молодёжного возраста, с которой я вовсе не чувствовала возрастного барьера. Она, математик, в прошлом киевлянка (или харьковчанка?, точно не помню), окончившая тамошний университет, рассказывала о своём профессоре, разработавшем, если так можно выразиться, нетрадиционный математический подход к предсказаниям. (Видимо, примерно то же, что и у современного Сидика Афгана).
Проанализировав гадательные системы чуть ли не всех народов мира, он обнаружил в них общие закономерности. Оформил их математически и создал собственную предсказательную систему, по словам Светланы, ни разу не давшую ошибки. Что-то там произошло с ним нехорошее: коллеги его конечно не приняли, и кажется он был выслан в края далёкие. Мы познакомились, когда Светлане было уже за пятьдесят, училась она значит в начале пятидесятых годов, в позднесталинское и сразу послесталинское время, поэтому такое вполне было возможно.
Но до этого у него было нечто вроде факультативных занятий со студентами, которые интересовались такими работами на грани науки и мистики. Светлана, входившая в эту группу, после его исчезновения из университета и внушительного вразумления человеком в штатском, предложившим ей забыть всё, что она там узнала, и в самом деле постаралась это сделать (страх это мощный стимул). И так успешны были её старания, что к моменту нашего знакомства она уже ничего не помнила. Так, чуть-чуть, какие-то обрывки и осколки тех знаний. По её признанию, до той благословенной выставки она никому ничего не рассказывала о своём учителе. Да и на выставке она особенно об этом распространялась. Но мне и моей тамошней подруге Наде стала понемногу "приоткрывать завесу тайны". Я приставала к ней с просьбой погадать (в тот момент это, как казалось, было просто жизненно необходимо), и в конце концов она сдалась и посмотрела мою руку – ни карт, ни каких-либо других вспомогательных средств на выставке ведь не было. И стала рассказывать мне в мелочах что было и – самое главное – что будет. И ведь ни разу не ошиблась! И это, учитывая, что она мало что уже помнила.
Интересно, есть сейчас кто-нибудь, кроме меня, кто знает что-то об этом профессоре? Светланы возможно уже нет в живых, ведь прошло почти сорок лет, и ей должно быть глубоко за девяносто, если не под сто.
Но это так, лирическое отступление, рассказать хочу не об НТТМ. А о том, что произошло сразу после неё, когда я уже работала на другой выставке, на "Химии-84", от которой ничего хорошего в памяти не осталось. Помню только удушающую химическую вонь, колом стоявшую в павильоне.
Возможно после общения со Светланой ещё тянулся энергетический след, как химтрейл за самолётом-распылителем, не сразу расползшийся и продолжавший своё действие. Не знаю. Но вот что случилось тогда там.
До того, учась на вечернем отделении института, я работала в заштатной проектной конторе секретарём отдела. Единственным преимуществом данного работного дома было его местонахождение: на дорогу на работу я тратила от силы пять минут от двери до двери. А быстрым шагом и вообще три.
Отдел был небольшой, человек пятнадцать специалистов-инженеров, среди которых была и Татьяна. Была она значительно моложе остальных, хотя конечно старше меня, и не очень склонной к общению, но возрастная близость давала себя знать. В отличие от меня, жила она где-то в ближайшем Подмосковьи, как почему-то и многие из работавших в Гипродревпроме, и добиралась на электричке до трёх вокзалов, а потом на пятидесятом трамвае до конечной, откуда остановку шла пешком. С трамвая по утрам сходило много людей, рассасывавшихся по близлежавшим заводам и институтам.
Получив диплом, я перешла работать в смежный институт по проектированию мебели, где и работала переводчиком четыре года, и откуда меня откомандировали на химическую выставку стендистом.
Иногда я заходила на старое место работы, тем более, что оно было напротив моего дома. Что-то с Таней происходило: она на глазах старела, лицо осунулось, приобретая всё более сероватый оттенок и грустное выражение. И то, что ей повысили оклад, и у неё появились новые дорогие вещи, похоже ничуть её не радовало.
В общем она сильно изменилась.
Мы тогда случайно столкнулись с ней на выставке, но уже в самом конце работы перед звонком, и она пообещала зайти ко мне на следующий день. Одета она была прекрасно и дорого, видно было, что человек уверен в себе и отнюдь не бедствует. Хотела переселяться в Москву, но пока продолжала жить за городом.
На следующее утро, по дороге на выставку, сидя у окна двенадцатого автобуса и проезжая мимо конечной только что подъехавшего пятидесятого трамвая, я увидела обычную картину: толпу вышедших из него пассажиров, переходивших наискосок Полковую улицу. Среди них была и Татьяна. Пропуская машины, она остановилась рядом с моим окном, и я подумала, что она опять плохо выглядит. Да и одета в старенькое, хотя оно и не выглядело поношенным. В этом светлом плаще она ходила ещё лет семь-восемь назад. Я ещё подумала как хорошо она умеет носить вещи. Я-то почему-то быстро всё изнашивала, что было весьма прискорбно при моих доходах.
Я громко постучала в окошко, но – странно – Татьяна видимо стук не услышала. Машины проехали и Таня пошла дальше. Но это была точно она, я её хорошо рассмотрела, её лицо было в полуметре от меня.
В этот день я ждала Таню, но у неё были какие-то переговоры, и она не зашла. Зато после работы, когда народ толпой осаждал автобус, я с ней встретилась. Я сидела на первом сиденье от водителя, а Татьяна предпоследней втиснулась в автобус и оказалась лицом к лицу со мной. Она опять неплохо смотрелась: свежее лицо, несмотря на духоту помещения, наполненного невыветриваемыми химическими запахами, новая кожаная куртка...
– Ты что, переехала всё-таки в Москву? – спросила я.
Татьяна удивилась:
– Нет, с чего это ты так решила?
Тут удивилась я:
– Когда же ты успела переодеться?
– Переодеться?
– Ну да, утром же ты была в своём старом плаще?
– ?
– Ну да, я видела тебя, когда ты сходила с трамвая. Я была в автобусе, а ты стояла рядом с моим окном и пропускала машины.
– Да что ты, я сегодня на работу не заезжала! – и она странно посмотрела на меня.
Мы ещё некоторое время выясняли, она это была или не она, но каждая осталась при своём мнении.
Уверена, что Татьяна говорила правду, не в её правилах было лгать. И уверена, что утром я видела именно её. Внешность у неё была не трафаретная: высокого роста, с мощной гривой волос, каких-то зеленовато-каштановых, которые она поднимала наверх и заказывала так, как редко кто тогда делал. Да и плащик тот я хорошо помнила: именно в нём она была, когда мы ходили по улицам на дежурстве в народной дружине (и даже вместе с Борисом Райгородецким, тоже нашим отдельским, как-то задержали бывшего в розыске преступника). Так что это была именно она, сомнений нет.
Сейчас подумалось: многое из необычного, что происходило со мной, так или иначе связано со сбоями во времени. И время всегда было для меня пожалуй самым интересным предметом для размышлений и поисков сведений о необычном.
Был у меня и опыт растягивания времени. Но об этом в другой раз