Лавенецкий
конец августа 1942 г.
Фуфель является ругательным словом.
Этим словом обозначают обычно человека,
который по каким-либо признакам не очень-то и хороший человек.
Пока Лавенецкий стирал с лица остатки слабости на него из подворотни вылетел и чуть не сбил с ног, какой-то худющий высокий дрыщь в длинном, в пол, женском пальто неопределённой расцветки. Не стриженные рыжие, давно не мытые волосы стояли «дубом» и, в архитектурном плане, являли собой модерновый вариант вороньего гнезда. Пару штрихов: безумные и спонтанно вращающиеся в глубоких провалах тёмных глазниц зрачки, делали композицию незабываемой.
«Яша! Твою дивизию!!» - вскричал Вовка. Странного человека воздушным потоком вопля сначала бросило на забор, а потом уронило на колени.
«Ну берите, берите, вы увидите, как умеет умирать русский офицер!» - с надрывом начал несчастный. Причем фрикативные звонкие (картавые) забили все остальные, во рту каша - и было непонятно о чём идёт речь. Всё стало на свои места, когда самозванец перестал юродствовать, встал и лениво произнёс – «Ну, чего тебе, сволочь!» «Куда пропал?- спросил Володя, опешивший от такого бурного вступления. «Так я тебе и сказал» - процедил Хаим Адольфович Дейч, он же Жоржик-мореман, он же Кася-биндюжник и т.д.
Впрочем, это не единственное его имя, в связи с чем – ему было о чём «цедить». Сам Яшка, одноклассник Володи, вечно занимался какими-то темными делишками и часто мозолил глаза органам правопорядка, толкаясь возле скупочных пунктов «Торгсина» и «Ювелирторга». Запомнился он всем в классе тем, что каждый раз знакомясь с новым преподавателем представлялся новым именем. Скоро у всех «поехала крыша», кто он: Абрам Перельман, Шломо Аронов, Сигизмунд Кац или, вообще, Мойше Даян. Когда его отца посадили, он объяснил эту обширную географию имён тем, что путал «следы».
Яшкин отец работал в скупке «Ювелирторга». Как писали тогда Ленинградские газеты, «он, в составе преступной группы, умышленно занижал стоимость ювелирных изделий, приносимых на комиссию, в несколько раз, затем сам же их покупал и тут же перепродавал — либо спекулянтам, либо через подставных лиц в ту же скупку или «Торгсин»…
Вся преступная группа были выходцами из богатых семей ювелиров. Несмотря на все бури, что пронеслись над страной, эти люди сумели не только сберечь, но даже приумножить свои богатства. А изъято было немало: три килограмма золота в слитках, 15 кулонов и браслетов из платины и золота, 5415 рублей в золотых монетах, 60 килограммов изделий из серебра, почти 50000 рублей наличными деньгами и... 24 килограмма сахара, десятки штук консервов». А это был август 41-го!
Зная о «связях» отца Яшки Лавенецкий попросил помощи в продаже дорогой антикварной вещи - горшка-соусницы. Ну, не ехать же, в самом деле с этой посудиной на фронт! Просьба, нет, Яшкина мольба о, хотя бы поверхностном осмотре горшка была удовлетворена тоже поверхностно: Вова дал пощупать вазу!
Яша очень оживился.
Очень.
И предложил тут же пройти в одно хорошее место и всё подробно обсудить. В том числе и его процент за посреднические услуги. Яша только что землю не грыз и, даже зачем-то перекрестился, обещая «честную» цену.
Пока двигались по Яшкиному маршруту, Лавенецкий задал бестактный вопрос: Яша был на фронте? Фуфель так резко остановился, что Вова, хромающий сзади чуть не упал, врезавшись в тощую спину сверстника: «как смеешь ты… задавать мне… такие… вопросы… (где многоточия, это набор идиоматических выражений). У меня… четверо детей и двое племянников! Иждивенцы! На моей шее. Всё. Пришли».
«Только так, ты идёшь со мной, но, вазу передаю я – попросил комбинатор – это важно для меня – делов, на 10 минут». Мужчины поднялись на второй этаж и Яков попросил Лавенецкого подождать у двери, за которой о чём-то горячо спорили.
Это и успокоило Вову.
Через пол часа, уставший ждать Лавенецкий без стука вошёл в накуренную комнату и попросил показать запасной выход.
Показали.
Он, как раз выходил на другую сторону двора.
С тех пор, ни ночной вазы, ни Фуфеля он больше не видел….