Школьные занятия не прекращались даже летом, детям надо было навёрстывать упущенное за время войны.
Начальная школа в Глушково представляла собой избу больше обычной, с более высокими потолками, и с тремя окнами на стенах. В сенях хранились сухие дрова. Внутри стояла большая дровяная печь. Невысокая перегородка слева загораживала полки, предназначенные для хранения школьного инвентаря и учебных пособий. Правую сторону занимал класс из трёх рядов столов и скамеек.
Из-за малого количества учеников занятия проводились одновременно с учениками всех четырёх классов, с первого по четвёртый. Учителю приходилось применять особую изобретательность, чтобы правильно и плодотворно организовать учебный процесс.
Первоклассников было только двое из всех одиннадцати учеников: это Сергеев Толя и его двоюродный брат Щербаков Коля.
Толя не очень-то желал учиться, но после нескольких дней учёбы так заинтересовался и втянулся, что даже в любую погоду или, заболев, старался не пропускать занятий в школе. Проявились его невероятные способности: после трёх месяцев обучения он свободно читал и писал. выучил таблицу умножения, освоил сложение и вычитание чисел, мог сосчитать до тысячи. Особый талант он проявил в решении задач.
Учитель Антон Васильевич, встречаясь с Захаром, каждый раз хвалил Толю и всегда подчёркивал, что его сына ждёт перспективное будущее и что вполне через год его можно будет перевести в пятый класс средней школы.
На одном из уроков Толя вдруг потерял сознание. Учитель очень встревожился и попросил учеников помочь вынести его на улицу на свежий воздух. Его вынесли и положили на траву и брызнули в лицо водой. Он очнулся,
- Что со мной? Почему я здесь?
- У тебя видимо голодный обморок. Я обязательно поговорю с твоими родителями, чтобы по возможности усилили твоё питание. А, сейчас тебя проводят до землянки. Сможешь идти? – и учитель помог Толе подняться.
- Антон Васильевич, мне уже лучше, можно я останусь на занятиях?
- Нет, нет, ни в коем случае. Домой. Лежать и питание. Питание и питание. Я обязательно поговорю с родителями.
В этот же день, после занятий, учитель разыскал Елену на ферме и объяснил происшествие в школе. Когда он поднял вопрос о питании сына, Елена подтвердила:
- Возможно, конечно, питание не то, которое нужно для роста ребёнка, но мы из сил выбиваемся с Захаром, чтоб, как можно лучше прокормить ребят. Знаете, Антон Васильевич, он ведь какой: положишь ему кусочек мяса, какой побольше, а он не ест. Нет, говорит, этот кусок батьке отдай, он работает, ему силы нужны, дом строит, а мне кусочек поменьше, вам нужнее. И так всегда. Силой его не заставить, если решил что.
- Но Вы Елена Дмитриевна постарайтесь, всё же, подкормить его, и подержите его дома несколько дней, пусть отлежится, сил наберётся.
Но, как ни старались родители, состояние Толи не улучшалось. После повторения нескольких обмороков, его осмотрел участковый врач Антон Иванович. Он не обнаружил ничего подтверждающего какую-либо болезнь:
- Температуры нет, горло чистое, сыпи нет, естественный цвет глаз и кожи, и не сказать, что он истощён, - заключил он после осмотра.
Когда Елена вышла его проводить, Антон Иванович вдруг заговорил с ней на тему ему не свойственную,
- Я человек не верующий, скорее атеист, но что я думаю: тело его вполне здорово, но иссякли душевные силы после стольких переживаний и страданий. Не всякий взрослый может такое выдержать. Ну, а если отойти от религии, я скажу, что ещё не сформировавшийся детский мозг не выдержал такую непосильную психическую нагрузку.
Толе с каждым днём становилось хуже и хуже, и он слёг окончательно.
В районную больницу его не положили, так как не обнаружили ничего из болезней, и посоветовали свозить его на консультацию к специалистам в Смоленск, а лучше в Москву.
Но какая Москва, когда еле-еле хватает денег на самое необходимое, а то даже и на это зачастую не бывает средств.
По совету Ульяны Елена пошла в Пигулино, где действовала церковь, и поговорила о нём с батюшкой. Он выслушал её и только спросил, крещёный ли отрок. Получив утвердительный ответ, пообещал на днях приехать.
Через несколько дней батюшка подъехал на велосипеде к землянке Сергеевых. Войдя, попросил всех оставить его с парнем одного.
Почти час был он наедине с Толей и, когда вышел из землянки, обратился к Елене, покачивая головой,
- Невинная душа за вас за всех грехи ваши приняла на себя. Все его переживания только о тебе, о сестрах, да об отце. Такая любовь ко всем. Ангельская душа. Не в силах я помочь. Вся надежда на Бога, а ежи ли покинет его душа тело, то непременно окажется в раю. Помоги ему Господи, спаси и сохрани. Да, вот что, он сказал, что сёстры не крещёные. Приходите с ними обязательно, надо окрестить. Ни денег, ни чего не надо. Крещёных Бог хранит.
Елена так и не смогла окрестить дочерей. Батюшку арестовали за связь с немцами во время оккупации, а церковь передали колхозу под склад, хотя, что было в нём хранить в такую разруху.
Через несколько дней Толе стало совсем плохо, и он отказался от еды.
Утром следующего дня, только Захар и Елена хотели уйти на работу, как он тихо попросил,
- Отнесите меня в новый дом. Хочу посмотреть.
- Изба ещё не достроена, половина крыши не перекрыто, небо видно и рам нет, - попыталась отговорить его Елена.
- Ничего, я хочу посмотреть.
Его положили на одеяло, отнесли в строящуюся избу и уложили на сложенные в несколько рядов доски.
- Какой запах, не надышусь, смоляной. Хорошая изба получается, только ты папка потолки повыше сделай. Мне нравится, когда они высокие. Хорошая изба будет. Вы идите, мне не холодно. Идите по своим делам, а я здесь денёк полежу, - последние слова он произнёс еле слышно.
Но родители не ушли, а выйдя, присели молча на крыльце. Молчали, каждый в себе переживая о сыне. Через некоторое время Елена заглянула в избу и вышла, рыдая,
- Помер наш сынок. Нет больше Толи.
Захар, старательно отобрал доски, тщательно их прострогал и сбил гроб.
Толя оказался первым после войны в округе, кого хоронили в гробу.
Прощаться с ним, кроме родных ему людей, пришли: двоюродная его бабушка Федосья, несколько подруг Елены с детьми, Антон Васильевич, учитель, и все, как один ученики начальной школы. Многие не могли сдержать слёз. Захоронили его под молодыми липками рядом с могилой Николая Щербакова, его дяди.
Горе Захара и Елены было неутешным, и стоило им только выпить по стопке, как начинались воспоминания и слёзы.