Писатель, который не пишет —
Оксюморон
Как живой, что не дышит.
Едва начинало светлеть. В крепости еще горели лампы. Тишина прерывалась лишь шуршанием листвы деревьев. Мужчина, сидящий в башне, был хорошо виден, в то время как скрывавшиеся в засаде эрусы для него оставались не замеченными.
Дара любила утро. Даже несмотря на ранние занятия, тяжелые пробуждения и частую сонливость. Во время походов с братьями, едва только рассветало, первым просыпался Скегги, будил остальных, а после они лежали и смотрели, как постепенно небо розовеет и загорается ярким огнем. Они лишь молчали и наблюдали за рождением нового дня. Каждый думал о своем, и при этом чувствовалось необыкновенное единение душ. Да, Дара любила такое утро.
Но сегодняшнее не могло подарить ей блаженного спокойствия и молчаливого раздумья. Сегодня утро осквернится кровью, и она будет проливать ее. Живот скрутило от нарастающей тревоги.
Дара не сводила глаз с дозорного. Его товарищи лежали рядом, прислонившись к колоннам башни, и дремали. Лысый, зато с большой неаккуратной бородой, мужчина вырезал ножом что-то из небольшого куска дерева. «Как отец или Эирик», — подумала Дара, вспомнив их любимое занятие. Но тут же встряхнула себя. Нельзя проявлять сочувствия. Нельзя думать о нем, как о человеке.
Тогда она решила вспомнить самое неудачное занятие по стрельбе из лука. Она тогда почти заново училась этому ремеслу после падения с лошади. Полуденная жара уже спала, и братьев клонило в сон. Она переживала, что из-за нее все задерживаются.
Раздался очередной приказ учителя:
— Натянуть тетиву! — Все пятеро луков одномоментно поднялись вверх и приняли стрелы. — Пускай!
Стрелы Эирика и Хралфа попали почти в голову чучелам, стрела Варди зацепила плечо чучела Дары, а стрела Скегги не долетела до своей цели буквально пары шагов. Дара же так побоялась показаться учителю слабой, что не рассчитала силы — стрела угодила далеко в кусты.
— Иди за стрелой, — разрешил учитель.
Дара потирала ноющую руку и едва ли не бегом кинулась к лесу. Стрелу она нашла сломанную около корней старого засохшего ясеня. Но подняв ее, Дара замерла. Взглядом она встретилась с самыми чарующими глазами в своей жизни.
Перед ней в десятке шагов стояла лиса. На мгновение они обе замерли друг перед другом. Потом лиса стала как-то странно приближаться. Дара заметила ее ободранную морду, некогда очень красивую, и попятилась назад, не отводя взгляд. Хотелось развернуться и броситься бежать, но что-то внутри подсказывало, что это будет ошибкой. Когда Дара вышла из леса, покачивающаяся и оскалившаяся лиса была почти рядом.
Позади раздался свист. Зверь повернул голову на звук, и в нее тут же полетела накидка учителя. Лиса принялась рвать ткань с неистовой силой, почти позабыв о девушке.
— Стреляй, Дара! — Спокойно произнес учитель.
Она резко развернулась. На лице ее был написан страх. Но это был уже не тот ужас, когда ты лицом к лицу сталкиваешься с чем-то неизвестным и опасным. Это был страх перед чужими словами, перед их жестокостью.
— Дара, стреляй, — повторил учитель, не повышая голоса.
Ученик не имел право ослушаться учителя. Дара взяла с пояса одну из немногих оставшихся стрел, и выстрелила в яростно треплющего ткань зверя. Лисица покачнулась, но не упала. Лишь перестала теребить накидку и подняла голову. Их взгляды вновь встретились. Стрела учителя пронзила лисице горло.
Дара хотела было подойти и поднять остатки ткани, но учитель резко остановил ее.
— Не трогай! Это водобоязнь, лучше не прикасаться ни к чему.
Сейчас Дара вновь взглянула на дозорного и представила тот день как можно яснее. Уже скоро должен был пройти условленный час, чтобы те, кто отправился через шахты, успели дойти. И чем больше времени проходило, тем сильнее становилась боль в животе.
— Натянуть тетиву! — Раздался голос Эирика, и Дара слышала — тот дрогнул, как бы ни его владелец ни пытался это скрыть. Все внутри резко похолодело, и стало не хватать воздуха. Даже сквозь ночную тьму их взгляды на мгновение пересеклись. Но лишь на мгновение, поскольку от напряжение начинали дрожать руки.
Дара догадывалась, как ему тяжело было говорить эти слова. По ее подсчетам, Эирик пропустил условленное время, хотя и не намного. И отец Скегги ничего ему не говорил. Теперь в руках детей жизнь их отцов, и это также заставляло сердце сжиматься.
Мысль — так быстра, но сейчас казалось, будто время вокруг замедлилось. Дара глубоко вздохнула и попыталась успокоить безумно колотящееся сердце.
— Пускай!
Стрела Эирика вонзилась в колено дозорного. Второй стрелой пробило грудь одному из спящих его товарищей. Дара замерла.
— Стреляй, Дара! — Сквозь зубы прошипел Эирик, стараясь не сорваться на крик.
«Стреляй, Дара!», — вторил ей голос учителя.
Стрела ученицы проткнула шею потянувшемуся к товарищу дозорному. Но даже сейчас он сумел пнуть того ногой, пока окончательно не упал.
Последний из сторожей башни лежал за колонной, которая служила ему отличным щитом от стрел. Даже отец Скегги никак не смог попасть с него. «Беда», — раздалось с башни по-эрусски. «Нападение», — вторилось где-то внизу.
Сердце упало. Руки начали дрожать. «Все пропало, — скользнула по душе острым кинжалом страшная мысль, — из-за меня».
Рядом раздался спокойный голос Эирика.
— Стрела на тетиву! — Он был сосредоточен. Лишь мельком глянул на сестру и кивнул ей.
В его взгляде не было ни злобы, ни осуждения. Он словно тоже вспоминал учителя, никогда не теряющего самообладания. Из всех Эирик более всего походил на него.
«Не время лить слезы. Сейчас еще можно все исправить».
Дара впилась ладонями в лук и выстрелила вслед за братом. Сейчас важно было хоть немного сбить с толку противников, но через время стало понятно — на стену они не пойдут. Они не прекращали огонь, пристреливаясь высоко, чтобы стрелы попадали прямо во двор.
— Они не выйдут. Будут ждать, пока нам не станет нечем стрелять, — сказал Эирик через время. Отец Скегги вышел из-за дерева и протянул им какую-то склянку.
— Обмакните наконечники в этот сосуд. Но не все, оставьте часть обычных, — сказал он и достал из сумки палку с намотанной на ней тканью. Затем он поджег ее огнивом.
— Что вы делаете? Огонь вас выдаст! — Верея, которая должна была находиться в отдалении, вышла из укрытия и подбежала к огню.
— Другого выбора нет. Только так мы сможем выкурить их оттуда. Дара! — Девушка вздрогнула при этих словах Войши. — Будешь зажигать наши стрелы. Точно как только мы их натянем. А ты, — обратился он к лекарше, — спрячься. Ты сейчас ценнее нас всех.
Дара бегала от Эирика до Войши и поочередно зажигала их стрелы. Они пускали их одну за одной, пока черный дым не стал клубиться над крепостью.
— Там же стояли стога для коней! — Вспомнила Дара, и словно в доказательство ее слов, раздалось лошадиной ржание.
Ворота вскоре открылись, и десяток коней выбежали наружу. У ворот в сторону леса махал Скегги.
— Дурной, — буркнул Эирик и, достав топор, побежал по тропе к Хралфу и его отцу.
Дара схватилась за эфес сабли. Каждому воину перед Испытанием отцы передавали орудие, сделанное собственной рукой. Эирику дали лук, другим — топоры, мечи и кинжалы, орудия северных эрусов, а Даре отец вложил в руки саблю, гордость южных эрусов. «Она сделана наподобие той, что привела твоего деда к победе у Серебрянки. Хотя, конечно, с кинжалом Бома не сравнится», — сказал он ей с легкой усмешкой и тревожным взглядом. Как бы ни пытались от Дары скрыть чувства, каким-то образом она узнавала истину.
«Так странно, я раньше этого не замечала: братья больше тяготеют к северу… И ведь имена у них другие. Может, это и есть зов крови?», — думала она, стараясь поспеть за Эириком. Войши позади не оказалось — видимо, он повернул через заросли, чтобы быстрее выйти. Дара же решила следовать знакомому пути.
Сердце колотилось быстро-быстро и, казалось, каждое кольцо в кольчуге начинало вторить этим ударам, но против самой Дары. Она слышала хрипы и крики, лязг металла, и с каждым мгновением, приближаясь к крепости, ей становилось все страшнее.
«Дальше должно быть проще, напомнила она себе, — это только первый раз тяжело. Ты же помнишь, тебе это говорили. Помнишь?.. Смотри, бегут к Скегги!». Пока он пристреливался к солдату в окне, на него бежал один из лирийцев.
Дара в ужасе кинулась было к брату, но его отец уже метнул в противника топор. На мгновение их взгляды встретились — ее и уже падающего человека. Вдруг Эирик оттолкнул ее. Мимо пролетела стрела. Он крикнул: «Лучник у двери!».
Все как будто происходило слишком медленно. «Пора брать себя в руки», — сказала она себе и, скрепя сердце, пошла в сторону только вышедшего из двери солдата. Он, обведя глазами двор, увидел приближение и принял боевую стойку.
Удар! Он первый взмахнул мечом, и Дара отбила его с громким лязгом. Солдат поначалу словно проверял ее, но, так и не дождавшись ответных действий, перешел в серьезную атаку. Удар за ударом он посылал на нее, нещадно, быстро и жестоко. Все внутри Дары застыло. Ей не будут поддаваться, никто не сможет ей помочь. Каждый ее соратник был занят, и, если она сейчас не справится, противник не остановится. Солдат выпалил резкий колющий удар, какой показывал ей отец. Чудом она предугадала его по стойке противника и увернулась. К горлу подступил комок, но она сглотнула его. Мужчина вновь замахнулся, и Дара замерла. Она не могла ни убить, ни даже понять, как это сделать. Сражаться с братьями под присмотром учителя — это одно, применять знания в реальном бою — другое. Этому нельзя было научиться заранее, только узнать на собственном опыте. Кругом царила неразбериха. То тут, то там, кто-то бился. Все пытались справиться как можно быстрее. Но мужчина перед Дарой замер, и во взгляде его она заметила что-то, чего никак не могла понять. «Как жалко я выгляжу, если меня даже не хотят добить», — пошутила Дара про себя. Но вот раздался крик одного из лирийцев, и рука солдата дрогнула. Дара отбила и этот удар, а затем, развернувшись, провела саблей по его животу. Он качнулся, схватился свободной рукой за рану, и тут же сквозь пальцы потекла кровь. Но еще пару ударов сумел он совершить, несильных и медленных, от которых легко было уклониться, но Дара посчитала нужным отбить их. Затем он упал на колени, а после — лицом вниз.
Ужасная тяжесть и боль появилась в душе. Словно черное пятно на белой ткани расползлось что-то темное внутри нее.
Но времени на раздумья не было. Пока Скегги отбивался от одного из лирийцев, к нему со спины шел следующий. «Сейчас не твоя жизнь в опасности, нельзя медлить», — подумала она, закрыв брата.
Когда и этот противник оказался повержен, она оглядела двор. Отцы были в крепости, Варди побежал за ними. Дара и Скегги вымученно улыбнулись друг другу.
Вдруг раздался оглушительный вопль отца. «Бегите!», — кричал он. Она видела, как к окну верхнего этажа подбежал Эирик и быстро спрыгнул на стену. Скегги принялся оттаскивать Дару.
Вдруг стало как-то жарко. Дара сделала неуверенный шаг в сторону выбитой двери, но внезапно выбежавший Варди схватил ее за плечи и развернул силой.
— Сюда! Они забаррикадировались в главном зале, — вдруг выбежал Варди к ним. — Есть вероятность, что там тоже могут быть тайные ходы.
Войша, Хралф и Скегги быстро отправились за ним.
Краем глаза Дара уловила какое-то движение справа. Кто-то спрыгнул на стену и тут же за ее пределы.
— Эирик! Сзади! — Крикнула она брату, еще не спустившемуся со стены. Из крепости раздались крики.
Отвлекшись, она не сразу заметила вторую тень, скользнувшую за пределы крепости. Эирик уже бросился в погоню за первой, Даре хватило лишь пары секунд, чтобы решиться ринуться к ним. Сзади раздавались звоны мечей, раздавались крики о помощи. Лишь на мгновение Дара остановилась и оглянулась, но тут же бросилась на помощь Эирику.
Все уже успели скрыться в лесной чаще. Но даже в полной темноте эрус способен найти то, что ищет. Дара закрыла глаза. Хватило лишь пары мгновений, чтобы она почувствовала их. Вторая тень поблизости не ощущалась.
Дара только было ступила на границу с лесом, как очередной вопль заставил ее сердце замереть:
— Скегги!
Это был голос Варди. Она еще раз обернулась, но не решилась вернуться. Она не могла оставить Эирика одного. Ноги изо всех сил понесли ее, стараясь обогнать гуляющий среди ветвей ветер.
Перепрыгивая через поваленные деревья и маленькие ручьи, Дара бежала, не разбирая дороги. Ухватившись за ствол высокой сосны, она больно царапнула ладони, остановилась, чтобы еще раз почувствовать. Но не нужно было быть эрусом, чтобы услышать лязг мечей и редкие стоны сражавшихся.
Было очень жарко. Кольчуга больно натирала шею, и, казалось, уже до крови. Но Дара не дала себе ни минутки перерыва — каждое мгновение сейчас было бесценно.
Лириец был шире в плечах Эирика, да и выше. Топор в руках брата делал его похожим на дикаря, в сравнении с элегантным мечом и движениями противника. Но лишь в ярости Эирик не уступал ему. Удар! И юноша толкнул Эирика ногой в дерево, тот ударился спиной и, казалось, потерял видение мира.
Дара была слишком далеко. Сквозь чащу она не добралась бы быстро до поляны, где сошлись в схватке двое. В отчаянии она крикнула:
— Хоналкон!
Занесенная рука юноши на мгновение замерла, и Дара увидела замешательство в его глазах. Этого хватило, чтобы Эирик замахнулся топором и рассек противнику бок. Следующий удар он опустил на шею юноши.
Брат и сестра замерли. Наконец, Дара решила подойти. По лицу брата проскочила вымученная полуулыбка, но он снова помрачнел, стоило ему взглянуть на лежащего на земле лирийца.
Юноша действительно был красив. Только сейчас на его лице застыла маска ужаса, и даже после того как Эирик закрыл ему глаза, он не казался спокойным.
Дара сорвала растущий поблизости василек и передала брату. Тот быстро прочел молитву и возложил цветок в сложенные руки мертвеца.
— Нужно возвращаться к своим, — сказал Эирик и направился было обратно, как вдруг заметил что-то. Дара проследила за его взглядом, и живот скрутило от неприятного чувства.
Оперевшись о ствол толстого граба, в их сторону смотрел мужчина. Высокий и широкоплечий, весь в шрамах и — к ужасу Дары — без пальцев на одной руке. Сердце начало биться быстро-быстро, но рука сама собой схватились за саблю.
Она оглянулась на брата. Тот уже всем видом был настроен на бой.
Но мужчина подошел, не вынимая оружия. Он шел спокойно, всем своим видом выражая скорбь. Дара не знала, что делать — ведь нападать на безоружного запрещалось. Даже Эирик стоял в недоумении, выпрямившись и с недоверием взирая на лирийца.
Он остановился невдалеке, но совсем близко не приближался. За спиной развивался черный длинный дорожный плащ, в ножнах по бокам были прикреплены мечи. Мужчина не сводил взгляд с павшего юноши, чьи сложенные на груди руки сжимали васильки.
— Мы… мы можем отправить его домой, — наконец произнесла Дара, нарушая тяжелое молчание между ними.
— Домой? Нет, не стоит. Я обещал его отцу, что сохраню его жизнь ценой своей. Я ведь… знал его с самого рождения…
Дара обомлела. В сердце вдруг промелькнула жалость к этому суровому солдату, но давать волю этому чувству было нельзя. Она сильнее сжала эфес сабли, будто она придавала ей решимости.
Но глазах лирийца она отчего-то видела такую боль, которая могла тронуть и сердце врага. Вдруг ее пронзила странная мысль — такой же взгляд был у бабушки, как только речь заходила за ее младшего сына.
Мужчина невесело улыбнулся, переводя взгляд на Дару.
— Очень жаль, что все так обошлось. Но я не имею права отступить, а у вашего народа не в характере бежать.
Он достал из-за пояса какой-то странный меч, прикрепленный к гарде в виде чаши. Он просунул туда искалеченную руку, выставил единственный целый большой палец в специальное отверстие и быстро завязал ремешок.
— Хотя вы можете просто дать мне возможность забрать его и уйти.
Ребята не двинулись с места. Мужчина кивнул, достал второй меч и сделал первый шаг. Сначала он бросил лишь пару неспешных ударов в сторону Дары — их было легко отбить. Но как вести бой вдвоем против одного, она не знала. «Он может воспользоваться тем, что это неудобно», — подумала Дара, но Эирик, по-видимому, так не считал.
Он ворвался в бой сразу с сильным замашистым ударом, и Даре пришлось отвлечь лирийца, чтобы тот не пустил против брата и второй меч.
— Дара, давай я отвлеку, а ты добьешь! — С хрипом предложил Эирик, едва они отступили назад.
Ей это очень не нравилось. Все в лирийце говорило о спокойствии. Не было ни ярости, ни злобы, ни страха. И это пугало куда сильнее.
Он замахнулся в ее сторону, второй рукой отбивая удар топора Эирика. Но брат легко развернулся, и, пока лириец отбивал встречную атаку Дары, рассек противнику голень.
Тот зашипел от боли и скривился. Но тут же вновь выпрямился, и уже нападал с большей готовностью.
Мужчина всего парой ударов заставил ребят отступить: изящно, будто в танце, кружась, он не давал подойти к себе, отбивая каждую атаку. Все произошло очень быстро: он резко остановился и направил на Дару обе руки. Сначала очень сильным ударом заставил ее пошатнуться, открываясь, затем вторым замахивающим ударом хотел ранить шею, но Дара резко дернулась назад. Сабля выскользнула из руки. Короткий крик сорвался с ее губ сам по себе — сначала она не поняла, отчего. А потом резкая боль захватила ее сознание. Дара бросила быстрый взгляд на руку — ладони не хватало двух пальцев.
Мужчина не медлил. Отбив яростную атаку Эирика, он развернулся и повторил свой удар, заставив того открыться. А затем быстрым выпадом направил второй меч в грудь юноши.
Дара замерла. Ей казалось, она перестала дышать, слышать, ощущать. Голова вдруг как будто закружилась и в то же время стала легкой и лишенной всяческих мыслей. Эирик посмотрел на нее. Затем меч вышел из его груди, и земля обагрилась кровью.
Лириец повернулся к Даре. Левой рукой она выхватила из-за пояса кинжал и кровоточащей правой подняла саблю. Но от ударов могла только лишь уворачиваться. Она словно бы ничего не чувствовала. Голова стала легкая, а происходящее стало похоже на видение, далекое и не осязаемое.
Она метнула кинжал, но лириец отбил его на лету.
Странно, но ей как будто стало все равно. Меч выскальзывал из руки, в ушах звенело. Она отходила все дальше, пока не уперлась в границу леса. Мужчина медленно приближался.
Она вдруг вспомнила о чем-то, наклонилась, вытащила из-за сапога кинжал Бома и приготовилась защищаться. На ее груди сверкнул выскользнувший медальон.
— Жалкое зрелище. Девочка, лучше беги, — сказал лириец по-эрусски.
«Если он уйдет отсюда, то получится, что все было зря. Эирик… Ему же еще можно помочь? Можно?», — грудь сдавило так сильно, как никогда до этого. Если бы она не медлила. Если бы только не отвлеклась на боль!
— Верея! — Закричала она изо всех сил и бросилась на лирийца.
«Эирика еще можно спасти, можно!», — повторяла она, меняя местами оружие. Теперь она замахивалась кинжалом в правой руке, а отбивала удары саблей в левой. Но приходилось постоянно уворачиваться, отпрыгивать, и ее редкие удары никак не могли достать до противника. Зато атаки противника отчего-то замедлились.
— Дара! — Раздался позади голос отца. Он быстро бежал в их сторону с мечом наперевес.
Не дожидаясь его, она сделала еще один замах саблей и поняла, что странная конструкция на искалеченной руке противника дала трещину — ремешок начал развязываться. Дара пригнулась от его удара и сделала взмах. Меч лирийца оторвался и отлетел в сторону. Теперь он был вынужден развернуться и отбиваться от Даромира, который бился очень схожим образом. Дара даже удивилась тому, как похожи были их стили.
Однако даже отцу было сложно справиться с ним. Воин, оставшись с одним мечом, ловко взмахивал им крест-накрест, не давая атаковать себя. Он совершал какие-то безумные поступки, отчаянные выпады. И едва меч лирийца с гулким свистом в очередной раз столкнулся с оружием отца, она бросилась вперед на отвлекшегося мужчину. Кинжал Бома воткнулся в спину противника по самую рукоять, причем так легко, что сама Дара испугалась.
Облизав истекающие кровью пальцы, она побежала к брату.
— Эирик! Эирик! — Она накрыла его рану руками. — Извини меня, извини! Открой глаза! Прошу… Открой… открой…
Она стала захлебываться слезами. Если раньше все как будто казалось ей сном, то сейчас реальность вновь захлестнула ее, словно волна в далеком детстве. Боль в руке усилилась, и кровь брата и сестры смешалась. Дара упала лицом на его грудь.
— Эирик!.. — Она закричала, закашлялась.
Золотой медальон быстро окрасился кровью, скрыв изображение дуба. Ладонь отца сжала ее плечо.
***
Они сидели на уступе, свесив ноги с края. Растущий месяц скудно освещал округу, но, несмотря на это, обе лампы были погашены. Громкий поток водопада заглушал любые звуки.
Глаза больно щипали и до сих пор слезились. Вечерний холод пробирал до костей, хотя возможно, ей просто так казалось. Снизу доносились редкие всплески, но Дара не смотрела туда. Варди очень любил воду, и сейчас лежал на спине нагим посреди небольшого озера.
Хралф подтянул ноги под себя и уткнулся головой в колени. Дара повторила за ним.
— Знаешь, я думала, ты меня столкнешь, — попыталась улыбнуться она, но глаза тут же вновь наполнились слезами.
«Хватит так говорить. Тебе уже столько раз сказали, что твоей вины в этом нет!», — устало ответил ей Хралф. Ей стало только хуже. Действительно, она только раздражает всех своими слезами и болью. Но все же горестные мысли никак не желали покидать ее. А если бы она тогда не отпрянула назад, то это Эирик сидел бы здесь. Он мог бы жить, и если бы она не отвлеклась.
Дара обняла себя за плечи и вонзила ногти в кожу. Взглянула на свою правую руку. Перевязка скрывала два пальца, на которых не хватало вершка и кутырки. Забавно, теперь ей придется переучиваться на левую руку, как и тому, кто отнял их у нее.
— Знаешь, почему-то постоянно вспоминаю тот случай, когда я пела одну песню, про белую медведицу, потерявшую медвежат. Вспомнила, потому что песня сейчас все время повторяется в голове, никак не отвлечься. Я тогда сидела на крыльце, помогала Варне вышивать. А Эирик подошел сзади и сказал, что у него уши вянут от моего пения. Я замолчала. На что он повернулся и спросил, отчего я перестала петь. Ну, я и бросила ему: «Чтобы спасти чьи-то бедные уши. Тебе ведь не нравится», на что он мне ответил: «Какая разница, нравится мне или нет. Если хочешь — пой». Тогда я так и не запела больше. — Плечи вновь начали дрожать, а слезы уже было не удержать. — Я тогда так и не запела, понимаешь?
— И что? — Напугал ее подошедший сзади Скегги. — Хватит вспоминать, лучше не думай ни о чем.
— Легко сказать! — Ответила она со злостью. — Ты не был последним, кого он увидел! Не от тебя он ждал помощи в последний час.
— Ему уже нельзя было помочь!
— Я знаю! Но он — нет!
Они продолжали спорить, и Хралф пытался привлечь их внимание — щелкал пальцами, хлопал в ладоши, но эти двое словно не замечали его.
— Ты думаешь, нам не больно? Да ни о чем другом думать нельзя, но я держу себя в руках!
— Я хотела поделиться, причем не с тобой! — Дара поднялась и подошла вплотную к Скегги. Хотя он и был младше почти на два года, он все равно был выше. — С кем мне делиться болью, как не с вами?
— Но нам тоже больно, неужели ты не думаешь об этом!?
— Да заткнитесь вы оба! — Раздался голос снизу, а затем резкий всплеск. Видимо Варди нырнул под воду.
Даре резко стало не хорошо. Она отпрянула от брата и побежала куда-нибудь подальше.
Ничего не было видно. Она запнулась обо что-то и упала. Даже не было видно, куда ее вырвало. Зато потом стало немного легче. Вытершись рукавом, она огляделась. Рядом двигались два огонька.
— Я здесь! — Крикнула она, и горло словно оцарапали кошки. Дара прислонилась к стволу дерева, стараясь скрыть усталость и плохое самочувствие.
— Что ты как маленькая? — Хмуро спросил Скегги, но при приближении к сестре его лицо плавно изменялось на встревоженное. — Что с тобой?
Дара лишь махнула рукой и, оттолкнувшись от дерева, попыталась подойти к Хралфу. Но Скегги схватил ее за руку.
— Я погорячился… Ну, не принимай близко к сердцу. Гнев — оружие бессилия.
Дара похлопала его по руке, слабо улыбаясь, и предложила мальчикам сходить за Варди.
Но той ночью ей не было покоя. Едва она засыпала, приходилось вставать и торопиться скрыться в зарослях. В слабом свете догорающего костра сделать это было достаточно непросто. В очередной раз она вернулась, отпила воды и легла спать. Но не успела она пролежать и нескольких минут, как тут же подхватилась.
— Дара? — Спросил Войша, стараясь не говорить громко. Но он обладал одним из тех низких голосов, которые не умеют быть таковыми.
— Все нормально. Просто воды пью много.
Живот сводила неприятная боль. В голову пришла неприятная мысль, что ей плохо от всего, чего бы она ни съела или ни выпила бы.
Но перед рассветом она вновь проснулась от позывов. Причем сейчас она даже не посмотрела, кто сторожит их сон. Не оглядываясь, она побежала как можно дальше, и здесь ей рвало чем-то ужасно кислым, хотя больше она ничего не ела и не пила.
Через время рядом с ней оказались отец и Войша.
— Все нормально, чего вы так…
— Войша сказал, ты всю ночь подрывалась, — отец схватил ее за плечи, она слегка покачнулась. Ноги слегка подрагивали, бессонная ночь также давала о себе знать.
— Я разбужу Верею, — предложил Войша. — Остальных пока трогать не буду, хотя они могут уже сами встать.
— Спасибо, — кивнул ему отец и повел дочь под руку. — Тебя тошнит?
— Не только, — скривилась Дара, отводя взгляд. Было очень неловко говорить такое отцу.
Даромир сжал ее руку и развернул к себе, останавливаясь.
— Неужели моя собственная дочь стесняется меня? Мы одна кровь, одна плоть. «Листья едины корнями».
Дара прижалась к нему, и руки отца сомкнулись на ее спине. Стало вдруг так тепло и спокойно, словно до этого она бежала много-много верст без остановки. Ей всегда нравился его запах, какой-то свой и необъяснимый, но всегда узнаваемый.
— Мне кажется, — наконец, решилась она, — плохо становится даже от воды. Чтобы ни съела, сколько бы ни выпила. Знаешь, отчего-то мне даже не страшно…
— В каком смысле?
Даромир удивленно смотрел на дочь, которая в ответ лишь блаженно улыбнулась и пожала плечами.
Верея осмотрела ее, прощупала живот и дала какой-то травяной напиток из фляги. Некоторое время все было нормально. Войша отправился спать, пока Даромир и Верея наблюдали за Дарой. Над горизонтом поднялось солнце, когда очередной болезненный позыв поднял ее.
— Это воинская хворь, — сказала Верея, провожая взглядом убегающую Дару. — Я не смогу помочь ей. Странно, неужели подхватила от солдат?
— Как не сможешь? Завари ей какой-нибудь отвар, или что там у тебя есть!
Они говорили в отдалении, но все равно Даре было их слышно. От их разговоров поднялся Скегги с отцом.
— Чего вы там раскричались? Ох, сколько ж времени? Чего не будете? — Недоумевал последний, поднимаясь.
Даромир приложил палец к губам и знаком подозвал к себе товарища. Скегги же уставился на стоящую на другом конце сестру, прислонившуюся к дереву. Потирая глаза, он приблизился к ней.
— Что присх…
— Не подходи! — Дара выставила вперед руку и отступила назад.
— Что с тобой?
Скегги не на шутку встревожился. Сон как рукой сняло, взгляд стал более осознанным и настороженным. Попытавшись сделать еще шаг, он лишь заставлял свою сестру отступить дальше в лес.
— Скегги, пожалуйста! Я не шучу, это правда очень серьезно.
— Сын! — Позвал его отец, оборачиваясь на спящих.
Но Скегги не отозвался. Он вперил взгляд в сестру, словно дожидался ответа.
— Я простыла, Скегги. Простыла. Я не хочу заразить никого — Верея сказала, для вас после боя это может быть опасно.
Она врала лишь отчасти. Больше всего на свете сейчас она боялась погубить еще кого-нибудь. Странное дело, раньше ей казалось, что потерять кого-то тяжело. Но не помочь родному человеку, быть причиной его гибели — вот, что оказалось страшнее. Винить других людей всегда легче, чем самого себя.
Ей вдруг вспомнилась мама. Это случилось еще до рождения Дары, но дед как-то рассказал, как сильно мать рыдала перед постелью одного из братьев. Она была с ним до конца, не в силах помочь, не в силах исцелить. Он помог девушке, чей жених разошелся и с компанией друзей принялся издеваться над ней. Был безоружен и в меньшинстве. Его ранили обычным ножом, хотя сам безоружным заломал двоих. Один из дружков все же не оставил благоразумия и отнес дядю в деревню, но ему уже нельзя было помочь.
Забавно то, что Дара не хотела становиться лекарем отчасти из-за этой истории. Ей казалось, что защитить мечом проще простого, а исцелить можно не всегда. Как же смешно сейчас, хоть хохочи до колик.
— Из-за простуды суматоха? — Скегги скрестил руки на груди.
— Сказали же — это может быть опасно!
— Ты опять все преувеличиваешь!
Дара выдохнула. Да, за ней водился такой грешок — любую царапину, хоть братьям, хоть себе, тут же водой протереть, обвязать, перевязать, при любом недомогании сразу делать отвары, доставать мази и спешить помогать. Пусть же и сейчас он так думает.
— Не накручивай, посидишь у костра, попьешь отвар, и все пройдет.
— Да, хорошо. Но ты все равно близко не подходи.
Скегги махнул рукой, повернулся, и тут его жестом подозвал Даромир. Выглядывая из-за дерева, Дара не понимала, зачем после разговора с ним Скегги присел и закрыл глаза? Она обвела глазами поляну. Накрытое тело Эирика лежало в отдалении, все спорили до глубокой ночи — сжигать или хоронить. Воинов полагалось сжигать, и прах уже хоронить дома. Но Гилек рвал и метал против этого, заявляя, что отвезет его так. Тогда ему предложили похоронить в ближайшем поселении, на что тоже разразились брани. Сердце Дары сжалось, едва только взгляд касался белой истертой ткани. Смотреть туда было невыносимо. Оглядев остальных, она поняла, что Гилека и не хватало.
Через время Скегги поднялся. Коротко переговорив, все стали расходится. Скегги с отцом взяли оружие, Верея — лекарственную сумку, и направились в чащу. Даромир же вернулся к дочери.
— Я подготовлю коней. Сложи наши вещи, будь добра.
— Куда мы?
— Расскажу в пути.
Дара выполнила поручение отца, все время поглядывая на бурдюк с водой. Ей очень хотелось пить, но страх заставлял ее терпеть. Все же она прополоскала рот и выплюнула воду, затем отправила к отцу.
Ведя коней под узды, они вышли к большой лесной дороге. Свежими ли были следы от телеги или нет, сказать было сложно, поскольку грязь была повсюду. Огромные стаи маленьких мошек постоянно мешались перед глазами, норовили залезть в нос. Пришлось повязать повязки на лица, так как ехать так предстояло еще долго. Дорога уходила на север, но, по словам отца, она должна была потом круто уйти на запад и закончиться у старой лесопилки.
— Дорогу проделали во время войны, чтобы быстро переправлять в крепость Берелома, что еще дальше на восток, а также для строительства моста дорогу здесь продлили и на восток, — пояснял отец, когда они добрались до развилки.
— Но если это военная дорога, почему здесь следы? Лирийцы?
— Это местные. Агеды уже давно отстроили лесопилку, заменили пилы, поправили склады. Эрусы все равно забыли о ней, а здешним она помогает. Только вот далековато к ней ехать.
Дара уже не могла стерпеть жажду. Было ужасно душно и жарко. Лес плотной стеной нависал с обеих сторон, словно грозно наблюдал за иноземцами. Огромные корни ближайших деревьев, пытавшихся вернуть себе землю, отнятую людьми под дорогу, были отрублены и валялись у дороги. Но местность была неровная. Иногда дорога уходила вниз, а небольшие холмики по краям становились настоящим лесным коридором. Выступающие кустарники могли оцарапать лицо и шею, так что приходилось быть наготове и вовремя уклоняться.
— Так мы направляемся к агедам? — Спросила Дара через время.
— Нет. К берендеям.
Дара дернула за поводья. Конь был недоволен, это было резкое и само собой получившееся движение. Но Дара и сама пожалела об этом: живот вновь схватила боль.
— К отступникам, колдунам и оборотням? — Дара покачала головой. — Нет, не поеду.
— Отчего?
— Они предали наш устой. Ни один эрус не должен касаться отступника!
Ей вновь стало нехорошо, однако она надеялась, что сейчас возьмет все под контроль. Дара сжала кулаки и попыталась успокоиться и отвлечься.
— Так не касайся их. Пусть они сами коснутся тебя. Так устроит?
— Зачем ты хочешь ехать к ним, отец? — Дара не понимала этих странных порывов. За общение с берендеями можно было лишиться звания воинов, но отцу словно не было об этом известно.
— Потому что они — лучшие целители. Я доверяю им.
— В дне пути поселение агедов. Ты же им тоже доверяешь!
— Но у них тоже другая вера, разве их тебе можно касаться?
Дара сжала кулак, пытаясь сдержать как рвущуюся злость, так и боль. Отец казался невозмутимым, но дочь всегда знает, когда родитель ею недоволен. Взгляд, голос, движение головы — все выдавало в нем недовольство.
— Они не язычники, они следуют пути их пророка, а не тайными знаниями и забытой магией.
— Дара, давай договоримся. Ты не делаешь ложных выводов, основываясь на сказках твоего деда и его друзей. Он живет свою жизнь, ты — свою. Придешь, и сама будешь решать, как к ним относится.
— Я буду относиться к ним так, как велят правила моего народа, — продолжала она настаивать на своем.
Отец посмотрел на нее так, будто вся его душа вдруг наполнилась вселенской грустью. Словно через взгляд она могла найти выход из него. Всегда в такие моменты Даре было очень стыдно, все внутри сжималось от жалости и любви, которой она боялась лишиться.
— Но если мой отец желает, я не буду противиться.
Даромир усмехнулся.
— Твой отец желает лишь, чтобы ты научилась жить своей головой.
Дара отвернулась. Затем резко спрыгнула с коня и тут же освободила желудок.
Отец также спешился. Он терпеливо ждал, присев на корточки рядом. Веледара отворачивалась от него, вытирая рукавом рот. Она вдруг посмотрела вверх, глаза ее заблестели. Все же одинокая слеза вырвалась, хоть и была быстро устранена хозяйкой.
— Папа, мне страшно, — наконец, произнесла она, поворачиваясь к нему.
Он ласково коснулся ее щеки рукой.
— Я не дам тебе умереть.
***
Они ехали по лугу, через который должны были добраться к другому лесу. Ни слева, ни справа не было видно конца этому травяному морю. Трава была небольшая, зато часто попадались различные полевые цветы, вроде одуванчиков, клевера, василька. Солнце еще не коснулось горизонта, но все вокруг уже пылало золотисто-рыжим светом.
— Здесь тоже какое-то проклятие действует? — Спросила Дара, пытаясь скрыть плохое самочувствие. Когда они молчали, становилось сложнее, голова становилась словно набитой пухом.
— Разве что так можно назвать здешнюю полуденную жару, — улыбнулся отец, поворачиваясь к дочери. Когда Дара увидела, как меняется его лицо, она решила, что это из-за того, что она немного отстала. Он удивился, ведь обычно я наоборот спешу, подумала она.
Он отвернулся в сторону леса, приложил руку к подбородку, как делал всегда в раздумьях.
— Пойдем по лесу. Я думал, у нас есть время проехать по дороге, но придется сокращать.
Как только они добрались до границы, отец взял оружие, меха с водой и сумку с едой и расседлал коня.
— Мы что, оставим их? — Спросила Дара, пытаясь слезть с коня. Голова кружилась и даже когда она пыталась выровняться, все равно все немного «плыло» перед глазами.
— А что делать?
Он сбросил уздечку и седло на землю.
— Но ведь ты так его любишь… — Дара и подумать не могла, что отец решиться на такое. — Как он без тебя?
Отец любовно провел рукой по мощной черной спине коня, прикоснулся своим лбом к его носу, а затем отошел к дочери. Дара спешилась сама, хотя ей не очень хотелось идти.
— Ты пила сегодня? — Обеспокоился отец, когда она пошатнулась, и он поймал ее. Дара покачала головой. — Почему? Тебе надо пить.
— Я боюсь, — призналась она, но приняла протянутую отцом флягу.
Идти пришлось быстро. В лесу темнеет быстрее, и закат уже начинался. Но отец сразу признался, что путь ему так скоро не найти. Посему решили сделать привал и отправиться уже поутру. В этой части леса подлеска было не так много, а дальше, по словам отца, его должно было быть все меньше. В северных лесах его вообще почти нет, но Даре предстояло это узнать самой.
Ночь дождались уже на небольшой поляне в лесу, с приготовленными дровами и принесенной водой.
Отец укрыл ее своим плащом. Сам же сел у дерева, положив меч справа, и принялся читать небольшую книгу. Дара наблюдала за костром, за деревьями, прислушивалась к шуму воды. Они находились на возвышенности, под ними протекала быстрая горная речка, к которой выводила маленькая тропка меж камней и скал. Со всех сторон обступали буки, грабы и дубы. Сколько же здесь было дубов! Дара сжимала в руках пушистый волнистый лист этого могучего дерева, какой встретила в первый раз.
Все казалось таким умиротворенным и тихим. Но ей было как-то пусто. Не горько, ни грустно, просто никак.
Щеки начали гореть. Голова тоже стала какая-то странная. Зато Дара спокойно пила воду уже несколько часов. Вот и сейчас она вновь приложилась потрескавшимися губами к мехам.
— Это плохо, что я ничего не чувствую? — Спросила она вдруг у отца, но смотря куда вверх. Сквозь листву удавалось разглядеть небольшой кусочек неба, плотно усеянного звездами.
— С чего бы это должно быть плохо?
— Мне должно быть больно и грустно.
— Тебе и так больно и грустно. Ты просто по-другому проживаешь эти чувства, вот и все.
Дара опустила взгляд на листик. Видел ли такие дубы Эирик? Знал ли он, что в этих лесах есть такие деревья? Грудь снова будто что-то сдавило, но лишь на пару мгновений. Потом пустота вновь ледяной корочкой покрыла ее душу.
Выдвинулись поздно, когда уже стало жарко. Дара шла в одной рубахе, неся все остальное в мешке за спиной. Даже отец свернул свой плащ и снял обувь. Он говорил, что давно уже стоптал ноги, и почти ничего ими не ощущает.
Дорога заняла весь день. Несколько раз приходилось менять направление. Идти по воспоминаниям прошлых лет оказалось не так просто.
— В другие места хотя бы раз в пару лет удавалось выбраться. У берендеев же я не был лет пятнадцать. — Оправдывался Даромир, пытаясь вспомнить дорогу.
Уже ближе к вечеру им удалось выйти к странной горе, возвышающейся над всеми остальными. У вершины с одной стороны не росло никаких деревьев, а в самой скале словно было высечено чье-то лицо.
— Это гора «Скиталец». Есть песня о монахе, который отправился в эти места за духовной мудростью. Он прожил тридцать лет в пещере, а потом сорвался в грозу с этой скалы. Но его дух пожелал не расставаться с этой горой и остался внутри нее навсегда.
Они подошли к самому подножию, затем по заросшей еле заметной тропе направились в сторону.
— Стоит ли нам идти к ним? Мне вроде стало лучше.
Подлесок вновь стал гутой. Папоротники росли почти с человеческий рост, а еще множество красивых розовых цветов встречались чаще обычного. Если раньше Дара видела их не больше одного в день, то теперь они встречались на каждом шагу.
— Давай не будем рисковать. Все равно почти пришли.
Ответ отца был понятен заранее, но она хотя бы попыталась. Ее охватывало странное волнение, стоило только подумать о встрече с этим странным народом.
И вот они вышли к большой поляне, на которой было множество землянок. Маленькая деревня посреди леса. Но ничего больше.
— Эй! Здесь есть кто-нибудь? — Закричал Даромир. Даже птицы смолкли. Теперь тишина нарушалась только отдаленным шумом воды.
— Никого нет, — Дара подошла к одной из землянок, но отец тут же остановил ее и прошел вперед сам.
Когда он вернулся, Дара подумала, что редко видела его таким встревоженным.
— Они ушли не так давно. Может, неделю назад, может две. Но не больше месяца. Что же тут случилось?
Даромир бегал от дома к дому, кричал какие-то имена, но все было без толку. Вечерело. Щеки Дары вновь загорелись, а голова начала как-то странно кружиться.
— Давай останемся здесь. Если ничего не изменилось, они даже не будут против, — предложил отец.
— Прямо в чьем-то доме?
— Тебе больше нравится на улице?
— Да.
Даромир тяжело вздохнул. В свою очередь Дара оперлась спиной о ствол дерева, пытаясь не показывать, что ей становится хуже. Становилось холодно, но щеки при этом горели. К тому же ноющая боль донимала ее голову.
— Ты вся в мать. Ну, почему нужно всегда со мной спорить?
— Я не спорю с тобой. Причем никогда! Но сейчас мне кажется глупым оставаться в том месте, откуда вдруг исчезла вся деревня!
— То-то радости будет ночевать рядом с таким местом! Кусты куда надежнее будут, да?
Дара хотела было что-то сказать, но тут же закрыла рот. Она вдруг вспомнила, как точно так же сделал Варди у реки, когда ему нечего было ответить Эирику.
— Все хорошо? — Спросил отец.
Дара лишь кивнула. Спорить дальше не имело смысла, тем более, что отец был прав.
К концу приготовлений, ей было и жарко, и холодно одновременно. Уже и от отца нельзя было скрыть состояние.
— У тебя горит лицо! Почему ты не сказала?
Дара лишь пожала плечами. Отец поил ее мятной водой, но помогало это лишь отчасти. Когда землянка прогрелась, уже была глубокая ночь. Пришлось потушить огонь и закрыть дверь. Теперь лишь небольшая лучина на столе освещала комнату.
Дара нашла разбросанные по комнате фигурки животных. В основном это были разные медведи. Даже на стенах были вырезаны эти грозные хозяева леса.
— Отец, у них очень любят медведей? — Спросила Дара, показывая свои находки.
— Да, «у них», — отец ярко выделил эти слова дочери, — очень почитают медведей. Для берендеев это не просто хищники, а хозяева в лесу, главные среди животных. У них сильные души, и даже духи леса прислушиваются к их велениям. Есть легенды о том, что на самом деле, медведи — это лишь заколдованные или же проклятые люди.
— Я слышала, медвежий дух очень похож на человеческий.
— От кого ты это слышала?
— Мама говорила. И в сказках про берендеев еще было.
— Я уже и забыл про них.
Дара немного прокрутила фигурку в руке и принялась расставлять их на столе.
— А правда… — Все же ей очень хотелось выведать самую главную тайну этого народа. Но и оскорбить отца очень не хотелось. — Нет, не важно.
Отец усмехнулся, почесывая нелюбимую бороду.
— Правда ли они — оборотни?
Если бы она могла покраснеть еще сильнее, то, возможно, сделал бы это именно сейчас. Однако отец не спешил отвечать. Словно бы ждал, чтобы она спросила сама.
— Так правда?
— Что? — Переспросил он, как будто не понимая.
— Ты знаешь, что.
— Не знаю.
Дара поджала губы. К горлу вновь начала подступать тошнота, но она старалась об этом не думать.
— Почему ты так делаешь? Ты же все знаешь, но тебе нужно меня помучить! Еще и знаешь же, что мне нехорошо.
Отец словно бы забавлялся. Но Даре нравилось видеть его таким. Даже ее недовольство было преувеличенным, только бы потешить его.
— Ты собираешь мне отвечать?
— Что отвечать?
Дара тяжело вздохнула.
— Хорошо. Берендеи — оборотни?
— Сама у них спросишь, — просто ответил отец и принялся как ни в чем не бывало чистить меч.
— Ух! — Она бросила в него перчатку.
— Между прочим, в Лире так вызывают на поединок. До смерти.
Дара бросила в него вторую.
— У тебя противный характер. Что ж вам вечно нужно чем-то бросаться?
— Ты меня воспитывал. Как уж воспитал!
— Если бы ты брала пример с меня, то сидела бы тихо и читала. Но ты, как мать — вечно нужно что-то делать, а если делать нечего, то можно достать того, кто что-то делает.
Дара даже поперхнулась. Она сама не заметила, как засмеялась, хотя обещала не делать этого. «Это неуважение», — напомнила она себе и села прямо.
— Дедушка говорит, что я похожа на тебя больше, чем ты думаешь.
— Врет тебе твой дедушка.
Живот снова забурлил. Дара легла на небольшую лежанку и, поглаживая живот, уснула.
Сон был беспокойным. Головная боль так и не прошла. Казалось, будто бы и не спала. Дара приподнялась. Отец дремал на лавке, сжимая в руке меч.
Дара прошла мимо него, не имея возможности разогнуться полностью. Идти далеко ей совершенно не хотелось, но все же она зажгла подготовленную отцом для факела палку.
Ничего не было видно. Без огня не было возможности идти — вокруг абсолютная темнота. И сейчас Дара ощущала себя беспомощной. Вдруг здесь ходит какой-то зверь? Тревога не покидала ее, сколько бы она не напоминала себе о бесстрашии воинов.
«Вот, видишь? Все хорошо», — говорила она себе на обратном пути, крепко сжимая рукоять кинжала тремя пальцами. Дара вновь поглядела на свою правую руку и задумалась, как она сможет защититься в случае опасности?
Факел почти догорел. И тут Дара поняла, что пришла не к тому дому. Слева, сквозь свободное от листвы пространство светила луна, и словно бы отгоняла панику.
Устало прислонившись к деревянному строению, Дара попыталась остудить себя прохладой старой древесины и разросшегося мха. Сейчас она поняла, насколько была горячей. Лучше ей не становилось, но и помощи она не нашли. Что же теперь им делать?
Слева послышался хруст. Затем вновь все затихло.
— Птица что ли? — Сказала Дара вслух, чтобы звук собственного голоса успокоил ее. Но затем она ощутила чье-то касание. Она могла поклясться, что кто-то только что коснулся ее руки! А теперь еще шепот. Да, кто-то переговаривался недалеко от нее.
Не было времени, чтобы сосредоточиться и подслушать их. Следовало потушить факел и спрятаться, но до отца она не дойдет. Придется прятаться в ближайшем доме и защищаться. Но только сколько их?
— Кто ты и что здесь делаешь? — Спросил вдруг голос. Дара выхватила кинжал.
— Видишь? Она одна из них! — Сказал кто-то другой.
— Одна из кого? — Спросила Дара, сжимая кинжал крепче. — Кто вы?
В лунном свете показалось несколько теней. Сначала двое, потом еще и еще. Дара с ужасом поняла, что их около десятка.
— Где остальные? — Спросил один из них.
— Тише. Сами найдем.
Раздался звук натягивающейся тетивы.
— Прекрати. Среди них нет женщин. Кто ты, дитя? — Это вновь был первый голос.
Голова начала кружиться сильнее. Заболели пальцы. Наверное, она так сильно сжала кинжал, что вновь открылись раны.
— Мое имя Веледара, и я эрус.
— И что нам с ней делать?
— Как будто они бы признались сразу. Конечно, будут выдавать себя за эрусов.
Вновь раздался звук тетивы. Факел догорел. Дара сделала шаг назад.
— Я не вижу ее. Духи обманывают меня, или она тоже колдунья.
— А я говорил!
Кто-то начал приближаться к ней. Дара хотела было развернуться и попытаться убежать, но тут, отступая спиной, она наткнулась на кого-то.
— Это моя дочь. Мы простые путешественники и не хотим доставлять проблем.
— Что путешественники забыли в этом месте?
— Это дом моих друзей. Вернее, когда-то я был их другом.
Раздался недоуменный шепот. Кто-то начал стучать камнями, пытаясь поджечь палку.
— Кто ты?
— Я сразу узнал тебя, Валемар. Теперь ты, как я могу судить, главный? Как и хотел когда-то.
— Дегейр? — Человек, обратившийся к Даре первым, принял от кого-то зажженную палку и подошел к ним. — Ба! Не ожидал вновь встретить тебя. А это — твоя дочь… — Он внимательно посмотрел на нее, словно давно знал. Длинные косматые рыжие волосы делали его похожим на медведя. — Оно как-то проявило себя?
— Нет, мой друг. Но Дара больна, нам нужна помощь.
Мужчина вдруг коснулся рукой ее лба. Затем заглянул прямо в глаза, поднеся палку опасно близко.
— Горячка. Она горит. Крепкая — не свалилась. Мы отведем тебя в наш новый дом. Ненила будет счастлива увидеть ее.
Дара недоуменно смотрела на отца, но тот словно не замечал этого.