- Яна, давай и я тебе расскажу о себе, ну, чтобы и ты обо мне всё знала, а то, может, навыдумывала себе, Бог весть чего, а я вовсе, как в книгах пишут, не герой твоего романа.
–Хорошо, расскажи, - склонив голову набок, согласилась та, - да, так будет правильно, так мне будет легче понять тебя, если ты вдруг… Она не договорила. – Рассказывай.
Я рассказал о себе всё, ничего не утаивая и не приукрашивая. Рассказал, как в четырнадцать лет моя семья уехала из этих мест в большой город, как я жил там до службы в армии, как женился рано, не по любви, а по тому, что подруга моя забеременела. Я счёл необходимым остановиться на этом поподробнее, чтобы Яне были понятны мои отношения с женой в настоящее время, из чего они выросли и во что превратились.
Никогда и никому прежде не приходилось мне рассказывать этого, и, наверное, поэтому только сейчас, мне самому становилось понятно, как по своему легкомыслию и бесшабашности я сам себе испортил жизнь.
В десятом классе я часто ездил по соревнованиям и сборам, не заморачиваясь над тем, что впереди выпускные экзамены в школе и вступительные в институт. Мне, казалось, что в институт физкультуры я поступлю не напрягаясь. Параллельно с этим я ещё успевал петь в вокально-инструментальном ансамбле на дискотеке в районном доме культуры. Главным образом это случалось тогда, когда Серик - клавишник и руководитель ансамбля напивался раньше времени. Причём расслаблялся он только тогда, когда я был рядом, то есть на подхвате. Усечённый состав ансамбля - три гитариста, ударник и солист во второй половине дискотеки, мало чем отличались для разогретой публики от полного состава с клавишником; к тому же низкорослый Серик, сидя за синтезатором, смотрелся гораздо хуже меня в плане вербального восприятия.
В ту пору фирменные американские джинсы только начали появляться; стоили они дорого и к тому же, их можно было купить, вернее, достать, только у фарцовщиков. У меня такие джинсы были – я ездил по соревнованиям, и у меня была возможность, взяв несколько пар у фарцы, продать их у себя в городе так, что мне джинсы доставались за очень небольшие деньги. Получается, что я сам был фарцовщиком. Кроме того у меня была редкая по тем временам вещь – микровельветовая рубашка-апаш в цвет джинсов. Белокурый чувак выше среднего роста, упаковнный в такой прикид, выглядел на сцене гораздо привлекательнее для женской половины , нежели низкорослый Серик за синтезатором. А девчонки на танцполе, как я замечал со сцены, определяют эмоции всех танцующих: они первые начинают кричать, если что-то им особенно нравится; парни свистят после них. Не трудно догадаться, что отсутствием женского внимания я не страдал.
В начале июня, в самый разгар выпускных экзаменов я сломал руку на соревнованиях. Перелом был сложный и мне дважды делали операцию, прежде чем рука срослась правильно. Я не мог сдавать экзамены в институт физкультуры. Тренер убедил меня, что служить отправят в спортроту, а после армии, я уж обязательно поступлю. Я совсем расслабился в то лето и прожигал жизнь на всю катушку. Деньги у меня водились: за дискотеки нам неплохо платили, кроме того мы играли на свадьбах, где гонорары были ещё больше.
Осень началась только по календарю, а по факту стояло жаркое лето, однако тополя, которым, видимо, насточертел ежедневный зной, уже сбросили часть своей листвы грязно – жёлтого цвета. В палисадниках домов цвели георгины, сады ломились от ранеток; на каждом углу продавались огромные арбузы, виноград и прочие дары осени.
Тренироваться мне было ещё нельзя, поэтому я спал до обеда, потом с парнями из ансамбля мы собирались в шашлычке, ели шашлыки из баранины ( шашлыки из свинины в Караганде в ту пору были не в чести), пили пиво, болтали, а ближе к вечеру собирались на репетицию.
Серик, как всегда пришёл в шашлычку, когда мы уже пили по третьей кружке. Выпив залпом первую кружку, он заказал себе люля-кебаб, плюс два пива, и, сняв свои дымчатые очки, сказал, что у него две новости и обе хорошие. Первая новость о том, что он послезавтра улетает в Ялту, в предсвадебное путешествие на две недели, а вторая, что к нам в ансамбль придёт на его место мировая девчонка. Девчонка закончила музыкальную школу; Серик сказал, что со старшей сестрой этой девушки он учился в той же музыкальной школе лет пять назад и, поэтому в способностях кандидата на его место уверен на сто процентов. Гитаристы заспорили, было, с Сериком о достоинствах этой затеи, барабанщик Дюйсембек ( попросту Дюся) сказал, что ему всё равно кто будет на клавишах четыре дискотеки, пока Серик отдыхает. Моего мнения по этому поводу никто не спрашивал, впрочем, мне тоже было всё равно: через два месяца я уходил в армию.
Репетиция была назначена Сериком на семь часов, то есть, на полчаса позже обычного; однако, по привычке мы пришли к половине седьмого. Гитаристы настраивали свои инструменты, а я, утомлённый бездельем и солнцем, бездумно смотрел в окно на паутину, висевшую в унылых ветвях акации. Где-то в подсознании появилась, вдруг, взявшаяся из ниоткуда печалька, и такой же паутинкой зависла у меня в груди.
Говорят, что наши судьбы пишутся на небесах, а происходят они на земле. Быть может, в этот самый момент кто-то там, на небесах, листая страницы моей судьбы, дошёл до этого места и горестно вздохнул, опечаленный поворотом, но изменить ничего не смог – это было не в его силах. Он только неосторожно вздохнул. Этот вздох услышала моя душа, и опечалилась неведомо с чего, не разгадав причины печальки. Послюнявив палец этот кто-то, ровно в девятнадцать ноль-ноль по- местному времени перевернул страницу.
Ровно в девятнадцать ноль-ноль большие двери в танц-зал, где мы собрались на репетицию, отворились и в них вошла изящная тёмноволосая девушка в белой кофточке и сером клетчатом сарафане. Незнакомка быстро, уверенным шагом подошла к сцене, вспорхнула на неё и сказала, что она и есть та самая клавишница, которая будет вместо Серика, пока тот отдыхает. Потом девушка познакомилась с нами, подавая каждому свою маленькую ладошку. Ко мне она подошла в последнюю очередь, так как я всё ещё сидел у окна и размышлял о причинах своей печальки. Пока она дошла до меня, я успел не только узнать её имя – Луиза, но и хорошо разглядеть её.
Луиза относилась к тем девушкам, на которых, парни не оборачиваются при случайной встрече на улице; однако, встретив такую девушку второй, третий раз они вдруг с изумлением замечают, что девушка эта чрезвычайно аккуратна одета, что держится она просто, но с достоинством и что ей идёт именно эта причёска.
Луиза подала мне открытую ладошку, и, будучи гораздо ниже ростом, тем, не менее, не стала, как обычно делают все девчонки небольшого роста, задирать вверх голову, а склонив её на бок, представилась. Я по-простецки ответил, что меня зовут Саней и что я, естественно, очень рад знакомству. Карие глаза Луизы широко открылись, ресницы запорхали испуганной бабочкой; она улыбнулась и спросила: нельзя ли ей, в качестве исключения называть меня Алексом. Широко открытые глаза Луизы с ресницами-бабочками и обаятельная полуулыбка пухлых губ, необычайная свежесть лица, воздушные локоны тёмно каштановых волос повергли меня в шок – я не ожидал такого мгновенного превращения просто симпатичной девушки в красавицу; конечно же, я разрешил ей называть меня Алексом.
Пришедший, через десять минут, как всегда под шофе, Серик предложил Луизе показать, на что она способна. Девушка исполнила попурри из нескольких шлягеров. Нам понравилось; потом кто-то спросил: может ли Луиза что-нибудь спеть. Та ответила, что может, - «Шис гарез». Парни взяли гитары, Дюся угнездился за ударными, отбил такт и пошло вступление. Луиза дождалась своей очереди, вскинула аккуратную головку и вступив звонким голосом запела.
Эту вещь у нас пел либо Серик, либо я. Но, Боже мой, как классно её пела Луиза. Во-первых: она пела на настоящем английском, а не как мы с Сериком, на пиджин-инглиш, который, как известно, понимают все кроме самих англичан. Во-вторых: голос её звучал так, что мне показалось, будто это поёт сама Маришка Вереш. Песня в оригинале звучит где-то три минуты сорок секунд. За это время в зал сбежался весь персонал дома культуры, включая уборщицу. Луиза околдовала всех своим вокалом и все в неё сразу влюбились. Я тоже влюбился, хотя мне через два месяца нужно было идти в армию.
Серик, так вдохновился способностями Луизы, что хотел, было, отказаться от поездки на море, и сварганить нам новую программу, но его невеста Сауле, пришедшая вместе с ним, быстро привела его в чувство. Тогда он решил пойти по усечённому варианту и назначил нам назавтра репетицию в десять ноль-ноль. За день Серик, с учётом новой вокалистки, поставил нам несколько новых номеров: так я должен был, когда буду петь «Александрину» или «Веронику», или «Восточную песню» стоять возле Луизы и смотреть на неё, изображая влюблённого – так дескать будет интереснее для публики. Кто бы мог подумать, что этот спектакль воплотится в жизнь и затянется на годы.
Слух о том, что у нас в ансамбле появилась клеевая вокалистка, мгновенно разлетелся по району; к нам потянулась молодёжь с соседних районов; попасть на дискотеку к нам стало проблематично – места на танцполе всем желающим не хватало. Серик вернулся из отпуска и стал напиваться чаще – замены у него теперь стало две – Луиза и я.
Как-то после дискотеки, когда Серик уже приехал из морского круиза, Луиза подошла ко мне и попросила проводить её домой. Я уже знал, что она была старше меня на два года и училась в институте на третьем курсе. Если внести поправку, с учётом того, что девчонки взрослеют раньше ребят, то получалось, что Луиза была старше меня лет на пять. У меня были свои планы на этот вечер, но отказать ей я не мог; мне льстило то, что у неё было столько поклонников, а вот в провожатые она выбрала меня. Почему она так решила? Я тогда не задумывался; мне через полтора месяца надо было идти в армию.
Оказывается, Луиза в тот день ночевала у бабушки (вообще он жила в Новом городе и приезжала к нам на рабочую окраину каждый вечер на автобусе, а уезжала на такси). Бабушка жила в частном секторе, в аккуратном домике. Я проводил Луизу до калитки. Тяжёлые ветки ранеток свисали над нами. Над крыльцом горел фонарь. Свет от фонаря, проникая через листву, едва освещал нас. Луиза взяла меня за отворот куртки, и, наматывая на палец локон волос, как-то задумчиво посмотрела на меня. Я уже собрался, было, уходить, но Луиза не отпускала мою куртку. Она спросила: есть ли у меня девушка. Я ответил, что постоянной девушки у меня нет, так как я через полтора месяца ухожу в армию и мне это ни к чему. Луиза кивнула головой и неожиданно спросила: знаю ли я, что такое французский поцелуй.
Нет, к тому времени я уже давно не был мальчиком, и девушки у меня были. Их не могло не быть; у солиста ансамбля их по определению не могло не быть, но постоянной не было. Я, конечно же, догадался - к чему клонит Луиза, но считал её значительно старше себя и относился к ней, ну скажем, как пионер к пионервожатой. Наверное, Луиза понимала моё отношение к ней. Не церемонясь, она затащила меня во двор, где я оказался на одну ступеньку ниже её, и, притянув к себе, организовала поцелуй.
Французский поцелуй на меня особого впечатления не произвёл.
Вечера уже были прохладными. Луиза, сказав, что на улице не май месяц, пригласила меня в дом, на чай. Посадив меня на кухню, Луиза сходила куда-то в дом, вернулась, достала пиалы и налила чай. Чай мы пили со сливками и пирожками, которые напекла её бабушка.
В домашней обстановке Луиза была обворожительно уютной. Зелёный махровый халат, который оказался на ней после похода вглубь дома, сделал её похожей на мягкую игрушку, которую хотелось подержать в руках. Что я и сделал. Французский поцелуй после чая со сливками получился у нас, по оценке Луизы, значительно лучше. Она сказала, что я всё схватываю на лету и из меня получится классный бойфренд (я пару раз уже слышал это слово).
Отстранившись от меня, Луиза серьёзно посмотрела мне в глаза, потом уткнулась лбом мне в грудь и оттуда, снизу спросила шёпотом, как я отношусь к сексу.
Я, уже освоился с происходящим, и осмелевший ответил, - « С восторгом!».