К вечеру подул ветерок, гоня прочь серые дождевые тучи оставляя белые облачка тумана, которые медленно, словно нехотя, накрывали густой пеленой деревню, стоящую внизу косогора.
“Давненько не бывал я в этих местах”, – думал про себя старик с длинной седой бородой, одетый в черную монашескую рясу, – поди уж и люди то забыли меня, сколько годков-то пронеслось с той поры. Вихрем кружатся мысли в голове у путника, присевшего отдохнуть на краю небольшой поляны. Воспоминания детства разбередили его душу.
“Однако надо поторапливаться, не ровен час помрет, не попрощавшись”, – вздохнул старик, вскинул себе на плечи тяжелый короб и пошагал вниз по тропинке вдоль старого кладбища к небольшому дому, стоящему с краю деревенской улицы.
Навстречу звеня цепочкой, выскочила большая собака. Уставилась на незнакомца залилась злобным лаем. “А ну, нишкни”! – хриплым голосом, пригрозив ей посохом прошипел старик. Пес заскулил, попятился нырнул в свою конуру.
Старец постучал в дверь, прислушался. В ответ ни звука, ни шороха. Защемило сердце старика. Видно, неладное случилось.
“Мария, открой!” – прокричал он во весь голос, хватаясь за дверную скобу. Жалобно скрипнув, дверь нехотя приоткрылась. В горнице у печи, скрючившись на старой железной кровати, лежала маленькая сухонькая старушка с большим горбом, выпирающим из поношенной серой кофточки.
“Марьюшка!” – скинув на пол тяжелый короб, бросился к бездыханному телу старик, но лишь эхо отозвалось ему в ответ. Как затравленный зверь, быстрым взглядом окинул он комнату. У окна стол с погасшей свечой, в углу под образами лампадка чадит. Знать, перед смертью молилась сестрица. Да не дошла до Бога ее молитва. С укоризной смотрит старец на святых угодников: Пошто с братом не дали простится. Крупные слезы катятся с его глаз. Взвыл старик от душевной боли, бросился к своему коробу, стал разбрасывать по полу свои нехитрые пожитки.
“Сейчас, сейчас”, – бормочет он, обращаясь к кому – то невидимому. Вынул мешочек, набитый солью земною, по полу горстями стал ее разбрасывать. Свечи черные по краям расставил, знаки посохом чертит. В пляске смерти кружит старик, время в узел закручивает. Отбрасывает пламя свечей по стенам тени косматые. Диким воплем кричит он заклинания, зовет в помощь к себе духов бессмертных. Вдруг страшный скрежет разорвал тишину, словно кто когтями по стеклу полоснул. Залетела в комнату искорка, опустилась на впалую грудь старухи. Тихий вздох послышался от нее.
“Захарушка”, – прошептала она, – я уж думала, не увижусь с тобой. Тяжело мне стало горб то носить. Тело мое он к земле клонит. Прилегла, да видно заснула. Матушку с сестрицей нашей меньшей во сне видела, будто за руку они меня с собой повели. Да кто-то окликнул, я и проснулась. Срываются с посиневших губ покойной слова. Ведёт беседу с мёртвой чёрный колдун. Полумрак в избе. Молча смотрят с божнички лики святых. Что жизнь, что смерть - видно им всё равно. Вот уже и за окном темно. Вдруг затряслись, заскрипели половицы. Хохот демонов разорвал тишину. Вихрем закружили они по избе, подхватили искорку, взмыла душа, улетая прочь, оставляя бренное тело уже навсегда.
Тяжело поднялся с колен старик, вскинув кверху свой взор. Нет для него ни пространства, ни времени. Молча смотрит он вслед плывущей по небу, похожей на звездочку искорке. Вопль отчаяния вырвался из его груди, наполняя душу черной тоской. Схоронил он сестру рядом с матерью, исполнил ее пожелание. Второй месяц пошел, как старик в деревне живёт. А кто такой, не знает никто, по тому, как ни с кем он не сдружился, не сблизился. Взгляд тяжелый у него из-под мохнатых бровей. Если слово молвит, то слово сбывается. Долетел и до города слух, что живет, мол, в деревне старик - чудеса творит. Захотелось и мне взглянуть на него, да все недосуг. Дел навалилось полно, никак из города не могу вырваться. А тут на неделе дожди грибные прошли, к выходным дням солнышко выглянуло. Думаю, дай ка я съезжу по грибочки в лес да в деревню наведаюсь, а то дедов, то дом уж давно сиротою стоит. Домовой поди заскучал да, обиделся.
Прикатил я в деревню, в дом зашел. Нет все чисто да прибрано, как оставил все в прошлый раз, все лежит на своей полочке. Похвалил соседушко угощеньице, на печной шесток положил, да по грибы у него отпросился. Не успел в лес зайти, а грибов полно, из-за каждого дерева выглядывают, словно в прятки со мной играют. Много их в этом году. Не заметил, как до болота дошел. Собрался уж назад повернуть, да тяжелый взгляд на себе ощутил. Глянул в сторону да и встал как вкопанный. Сидит кто-то на пне, на посох деревянный опирается. То ли леший, то ли оборотень. Бородища белая, словно снег до земли достает. Пошарил на груди ладанку, оберег, а ее то и нет. Позабыл надеть в спешке дома оставил. Подхожу с опаской поближе, здороваюсь. Кланяется в ответ седой головой, приветствует. Отлегло у меня с души. Знать, живой человек в лесу встретился. Говорит он мне: не покажешь ли до деревни дорожку, а то я малость заплутал да, запутался. От чего не показать человеку, да и корзина грибов полна. Подсоби-ка маленько мне. Только сейчас я заметил, что сидит он на коробе. Помог я ему короб поднять. Ну и тяжеленный же. Чего он там камней навалил.. До деревни то путь не ближний, как понесет. Не успел подумать, как тяжесть мне на плечи свалилась. Бубнит старик, что-то в бороду и шагает легко, хоть и короб на нем. А груз я несу, снова сомнения подкрались ко мне. Точно леший, но виду не подаю, только искоса на него поглядываю. А ну как посохом стукнет меня по башке. Кто его знает, что на уме у этого черта косматого. Так молча до дома горбуньи и дошли.
Поклонился он мне, метлу от двери убрал, да и исчез в дверном проеме. Тут с моих глаз пелена то и спала, да и тяжесть свалилась. Стою, думаю, что за морок на меня нашел, по какой леший я за этим чертом поперся. Дом то мой за полем у леса стоит, а я мимо прошел, не заметил. Не иначе как, дружбу с нечистой силой водит старик.