Прошло несколько лет, и вот я опять принялась за старое. Решила описывать непривычное-необычное, что не объяснить с позиций логики.
Мне тогда было чуть за тридцать. Я потеряла горячо любимую мать, осталась одна на свете. Тогда много всего со мной происходило чудесного, но об этом напишу как-нибудь потом.
Пролежав в больнице несколько месяцев (тогда такое было возможно), пережив там клиническую смерть с многожды описанным полётом по тоннелю к свету, я стала просто другим человеком. Я стала видеть мир иначе, совершенно не так, как до того, и как вижу теперь. Сейчас это восприятие уже совсем ушло, постепенно поблекло, рассосалось, растворилось в годах и годах, выветрилось.
Изменилось моё видение мира. Я смотрела на дерево и видела не только само дерево, как целостный объект (обычное человеческое видение), но одновременно и каждый листик в его индивидуальности, каждую его прожилочку. На стволе – каждый мельчайший изгиб коры, каждую её неровность в отдельности. Смотрела под ноги на дорожку и видела не только утоптанную землю, но одновременно и каждый комочек, самый мелкий, каждую песчинку как самостоятельную единицу мироздания. Это было наверное не столько зрение, сколько предельно внимательное, сосредоточенное отношение к миру, но при этом лёгкое, естественное, не натужное, не заданное волевым посылом. Я жила как бы в постоянном полёте, при этом остро ощущая свою слитность с миром, частицей которого, равноценной каждой песчинке, я была. Вернее, глядя на песчинку, я понимала, что её ценность для мироздания не меньше, чем моя собственная ценность как его составного элемента. Да, мы обе были равными частицами не только мира, но всего Мироздания. Я была такой же равной по значению, как крохотные песчинки на дорожке или неровности ствола, я чувствовала себя неотделимой от всего сущего, растворённой в универсуме, ощущая ветви как бы своим рукам, а извивы коры неровностями своей кожи. Во всём я чувствовала живое наполнение, если бы захотела, могла бы разговаривать с этими листочками, ясно чувствуя, что их заботит. Это трудно описать, но это была жизнь в реальном мире, в соитии с ним, но при этом каждый миг повседневности был гораздо более значимым, наполненным добром и светом и я бы даже сказала безмятежностью и какой-то приподнятостью над тем, что называют грубой материей.
Я жила, не заботясь о том, что будет завтра. Ушла с престижной работы в учебном институте в совершенную пустоту и мрачную неустроенность начала девяностых. Но на удивление всё как-то само собой устраивалось. Те годы, которые подавляющее большинство людей вспоминает как проклятые и страшные, для меня были счастливыми и радостными. У меня резко расширился круг знакомых, в том числе и среди модных в те годы экстрасенсов. Связано ли то, о чём хочу рассказать с их влиянием, с моим ли "преображением", или просто с духом времени, когда всё задвигалось в турбулентности тогдашней жизни и выносило на поверхность то, что раньше было сокрыто глубоко на дне омута – определить не могу, но необычные вещи стали происходить со мной достаточно часто.
Ощущение при этом возникало очень неприятное: как будто сдвигался пласт реальности, разверзалась под ногами земля, и я в страхе зависала над ней, не понимая, какова же на самом деле реальность.
Одна из моих тогдашних необычных подруг "успокоила" меня:
– Не пугайся, это у тебя открывается третий глаз. Через это все проходят. Потом привыкнешь.
– А ты не можешь мне его закрыть? Не хочу я этого!
– Не я открывала, не мне и закрывать, – последовал резонный ответ.
В те дни я как-то раз ехала в переполненном троллейбусе по улице Чехова (теперь получившей своё старое-новое название Малая Дмитровка), приближаясь к Садовому кольцу. Было время пробок, и троллейбус еле полз с бесконечными остановками, утрамбовывая пассажиров резкими рывками. Я сидела у внешнего окна и, томясь от этой тягучей медлительности, бездумно скользила взором по тротуару напротив.
Глаза мои вдруг выхватили предмет, выведший меня из бесконечной тягомотины как бы остановившегося времени. По тротуару к центру от Садового кольца шла странно выглядевшая женщина. Как сейчас её вижу. Одета она была так, как одевались в семидесятых "хиппующие" дамочки: длинная до пят светлая голубоватая юбка, бесформенный ярко-табачного цвета широкий свитер с огромным вырезом сильно сползавшим на одну сторону, почти полностью обнажая голое плечо и красный платочек на шее. Копна длинных вьющихся волос и огромные солнечные очки, сумка-мешок из холщёвой ткани с верёвкой вместо ремня наискось через плечо. На фоне однообразно-бесцветных прохожих она выделялась ярким пятном.
Одежда была явно не по погоде. Свитер был тонким, крупной рыхлой вязки с дырками чуть ли не в размер ячеек рыболовной сети и явно не грел (женщина ежилась, спрятав кисти рук подмышками). Между тем это была поздняя московская осень, серая и сырая, и все были в куртках и пальто.
Странно, но никто из шедших ей навстречу похоже не замечал её неуместности на этой холодной мокрой улице. Никто не поднял голову, никто не посмотрел ей вслед. Люди то ли были глубоко в собственных проблемах, то ли просто не видели её
Самое главное, она выглядела потерянной. Не просто заблудившейся, а именно пребывавшей в тихом отчаянии, выбитой из привычной жизни. Она то останавливалась, явно не зная куда идти, то снова принималась брести по улице, поднимала голову, разглядывая дома, оборачивалась, заглядывала в арки и проходы. Наконец, в очередной раз оглянувшись, она, сохраняя всё то же направление к центру, зашла во двор, и я потеряла её из виду.
Троллейбус тронулся, проехал метров двести, и снова тормознул, заставив плотную массу пассажиров дружно качнуться. Я опять погрузилась в отвлечённое разглядывание неприветливой осенней улицы. И вдруг – день сурка! – я снова вижу эту женщину. И она, всё так же сжавшись от холода, снова идёт в сторону центра, снова поднимает голову, снова осматривается, не зная куда идти. И ведь она опять шла в том же направлении! Ну не могла она обойти дворами несколько домов, обогнав автобус,да ещё по кругу в лучшем случае за минуту-полторы, не могла!
У меня появилось уже знакомое чувство смещения пластов в голове, но тут троллейбус начал движение, пересёк наконец Садовое кольцо и поехал уже довольно быстро, навёрстывая потерянное в пробке время. Я всем телом вывернулась назад, но увидеть, что будет дальше, мне не удалось: женщина пропала из моего поля видимости, и больше я её не встречала.
Потом, буквально через несколько дней после этого, подобная же история повторилась с белой собакой, крупной, как овчарка, но с висячими ушами и лохматой, как ретривер. Она мне встретилась где-то далеко, почти на конечной станции Белорусской линии метро (не помню точно на какой).
В то время неустроенности и неизвестности было много брошенных собак. Эта была ухоженной, с ещё не спутанной чистой белой шерстью и скорее всего была потеряшкой. Я даже хотела её взять, чтобы потом найти хозяина – собака была красивой, и её вполне можно было пристроить. Но пёс протрусил мимо, даже не взглянув на меня. Я ему была не нужна, он в отчаянии высматривал своего хозяина .
Я вышла на Белорусской, села на тотчас же подошедший автобус, как всегда устроилась у окна – и снова увидела ту же собаку! Она всё так же бежала ровным обречённым аллюром, как бегут в безнадёжном отчаянии потерявшиеся собаки, не видя ничего вокруг. Надо же найти свой дом, надо же что-то делать, дом наверное где-то там впереди, надо только до него добежать. Вот и бегут наудачу.
Но как она за время моей поездки на метро преодолела это расстояние? Смогла опередить поезд? И спутать я не могла: это была именно та самая собака – необычная, ухоженная, с тем же ошейником. Белый ретривер (такие бывают?) величиной с хорошую овчарку.
И, если в первый раз женщина шла в одном направлении, то собачий маршрут, если так можно выразиться, был перпендикулярным: у конечной она бежала к центру, а на Белорусской к переходу через Тверскую. То есть, бежала не по прямой и к тому же сделала крюк.
Много лет такие встречи со мной не происходили. Но вот недели три назад опять случилось подобное.
В ничем не примечательный весенний солнечный денёк, клонившийся уже к закату, я шла по тротуару вдоль сквера на Полковой улице. Мне надо было зайти в пункт выдачи Озона в доме 7. У тротуара, как водится, шеренгой выстроились припаркованные автомобили. Чтобы попасть в Озон, надо было протиснуться в просвет между ними.
В какой-то момент в такой просвет прошёл молодой человек с пакетом, видимо возвращавшийся домой из этого же пункта. Шёл он мне навстречу. Одет был по-домашнему: шорты с бахромой-обдергайкой и футболку. Не совсем подходящая одежда для пусть и последних, но ещё апрельских, дней. Поэтому я и заключила, что живёт он где-то рядом. В ушах у него были беспроводные наушники, а в свободной руке телефон, по экрану которого он водил большим пальцем. На меня он не смотрел, занятый своим телефоном.
А я обратила на него внимание: интересный парень, несмотря на бороду. Прошёл мимо меня и прошёл, мало ли кто по улицам ходит.
И вот я, стараясь не заменить собой автомойку, не стереть своими корпулентными боками грязь и пыль с железяк автохамов, протискиваюсь в тот же просвет между машинами, подхожу к пункту Озона, поднимаюсь по лестнице, открываю дверь и... буквально замираю, ошарашенная: навстречу мне идёт тот же бородач, которого я встретила за несколько минут до этого! Только телефона у него в руках ещё нет, он пока только вставляет в уши наушники.
Когда я зашла в как обычно заставленный коробками пункт, то спросила там продавца на выдаче, нет ли здесь второго входа. Нет, последовал ответ. А сколько раз сюда заходил только что вышедший молодой человек в шортах и с бородой – один или два? Один, удивлённо ответил продавец.
То есть, получается, что я сначала увидела будущее, а потом прошлое.
Интересно, заметил ли меня тот молодой человек? Если вдруг встречу, спрошу. Я-то его хорошо запомнила. Такое трудно забыть.
Думаю, надо упомянуть, что в тот день перед выходом из дома я прослушала видео на Ютьюбе, в котором объяснялось, как правильно петь буддистское "ом". Попробовала сама, на вдохе и на выдохе. Срезонировало в голове.
Уж не знаю, чем всё это объяснить, но через несколько дней случилось ещё одно необычное событие.
На улице я увидела понуро шедшую женщину, лица которой видно не было, но фигура которой и походка мне показались знакомыми. Приблизившись, она подняла голову, и я узнала женщину из соседнего дома, знакомую мне по собакам.
Узнала не сразу – я её не видела несколько лет, и уж слишком серое, измождённое у неё было лицо в этот момент. Она как будто хотела поздороваться, но, видя, что я её не узнаю, снова опустила плечи и голову и прошла мимо. Я даже хотела её окликнуть, но не стала.
И тут мне стукнуло в голову: ведь она же умерла! Ну да, мне же говорили, что она умерла вслед за своей старой собакой.
В тот же день я позвонила знакомой из того же дома, и она подтвердила: да Валя умерла три года назад.
Так-то вот.
Случаи эти неоднородны. Первая женщина – это зависание во времени, где она постоянно повторяет свои действия. Собака просто переместилась в пространстве, что можно объяснить выплеском энергии в критической ситуации.
Случай с молодым человеком это видимо квантовая петля, когда нарушается последовательность событий. А встреча с умершей это вообще странно. Средь бела дня, буднично. Но это была она, я не ошиблась. Даже одежда её, была той же, в которой она гуляла с собакой.
Так что, прямо по Вильяму нашему Шекспиру: есть многое на свете, друг Горацио, что объяснить способны лишь немногие. Я со своими скромными силами попыталась. Уж как получилось, так и получилось.