Ворон. Часть 2. Петербург-Ленинград

Ибрагимов Анвар
      Многие годы Питер был его городом. Что значит его? А то и значит, что человек живущий в городе, сиюминутно, не задумывается о величии и значимости города. Его не отвлекают окружающие шедевры архитектуры, кариатиды на углу его перекрестка, настороженные львы, грифоны или орлы, что обрамляют вход в парадную.  Украшения воспринимаются, как детали обычного городского декора. Это его Место.
      Он не задумывается, что живёт в городе - музее. Это - просто его мир, где все обыденно и знакомо: от памятников и дворцов до луж на изгрызенном асфальте улиц. Серый и затертый грязно-желтый цвет преобладают в городе подстать хмурому небу и размазанному ветрами желтку неяркого солнца. Зато какие дивные закаты тихими питерскими вечерами!
       Жизнь течет в привычном русле, без диковинок, на условных рефлексах.
Горожанин живет всю жизнь, от рассвета до заката и опять до рассвета, буднично и монотонно. В одном из «доходных» домов, что стоят на Петроградской стороне стена к стене, плотно, без проходов и щелей, словно воины в строю, плечом к плечу.
       Город для него просто жилище, пристанище со своими стертыми ступенями, исцарапанными стенами, обвалившейся штукатуркой и задним двором, аркой, с глухой стеной напротив, проспектом или улицей, которые горожанин переходит по привычке и не всегда на разрешающий цвет светофора, "Булочной" и "Гастрономом", вечной посеребренной бочкой "Квас" по дороге на работу, троллейбусом или трамваем, старым добрым трамваем детства с деревянными скамьями вдоль бортов, за номером «два». Живет… не задумываясь об удаче жить здесь. Будто…
                «...Умрешь — начнешь опять сначала
                И повторится всё, как встарь:
                Ночь, ледяная рябь канала,
                Аптека, улица, фонарь…»*
          Много лет спустя, после долгой отлучки, Артур приехал в Питер.
          Он увидел город, взглядом не праздного туриста, а человека, знающего город, ожидавшего совпадения картин былого и настоящего. А увидел его со стороны, будто с другой грани обработанного алмаза и откровенно насладился обликом по-новому увиденного города. Не рабочего Питера - Ленинграда. А Санкт-Петербурга. 
 Посвежевшего, лучистого, залитого солнечным светом.
         Гуляя по Невскому проспекту или по Греческому, по кварталам, обрамленным Кирочной, Фурштадской и Шпалерной улицам, Артур поймал себя на мысли, что у него устают глаза, нет, не глаза, а взгляд. Он искал объяснения и неожиданно нашел - от красоты. Гармонии домов и резных фасадов. Красоты сдержанной фантазии, воплощенной в камне. Будто создатели зданий состязались между собой в неповторимости и уникальности своих произведений.
         Артур по своей сути поверх холодного научно - инженерного рассудка, был художником – созерцателем и, как большинство петербуржцев, конечно, фаталистом, мистиком и символистом. Что тут поделаешь? Это – Питер. Санкт-Петербург, господа.
         Однажды, гуляя по городу и вглядываясь в помпезные балконы, эркеры и окна хозяйских этажей дореволюционной эпохи, он, испытывая внутреннюю тревогу, задался вопросом: «Что? Что сие напоминает? Почему холодок пробегает по спине, когда смотришь на эти высокие, надменные окна?».
        Ответ нашелся на улице Пушкина, у памятника Поэту, когда он, прочитав надписи на постаменте, отвлекся и огляделся вокруг по окнам окружающих домов. Он почувствовал вибрации страха и неминуемой беды, когда ни двери, ни тяжелые шторы на окнах не укрыли владельцев от мстительного беспощадного насилия.
        Сверкали по стеклам кровавые блики костров, пожары делали ночь днем, окна дрожали от сухих выстрелов, когда в ночи дубовые двери трещали от ударов прикладов да кулаков р-р-революционной братвы.
                «Трах-тах-тах! — И только эхо
                Откликается в домах...
                Только вьюга долгим смехом
                Заливается в снегах...
                Трах-тах-тах!
                Трах-тах-тах...
                ... Так идут державным шагом —
                Позади — голодный пес,
                Впереди — с кровавым флагом,
                И за вьюгой невидим,
                И от пули невредим,
                Нежной поступью надвьюжной,
                Снежной россыпью жемчужной,
                В белом венчике из роз —
                Впереди — Исус Христос.»**

           Удивленные, широко раскрытые от ужаса, окна, как глаза бывших хозяев, в конце лютого 1917 года, когда мир, казавшийся вечным и незыблемым, в одночасье, рухнул.
           Прошло много лет. Но до сих пор цепенеющий ужас исходит от окон павшей столицы империи.
                Иная близится пора,
                Уж ветер смерти сердце студит,
                Но нам священный град Петра
                Невольным памятником будет.***
                ----------------------------------------------
            Артур замерзал холодной сырой зимой, когда по утоптанному насту тротуаров пронзительный ветер дымил серой шугой, а липкий мороз примерзал к щекам.
            Поздней осенью он бесцельно плутал в слепоте быстрых сумерек, скользя по распятых на граните кленовым листам.
            Артур «плыл» по густой жаре и вздрагивал от неожиданного пронзающего клинка холодного ветра недолгим, но желанным летом.
            В слякотне весны, замерший с промокшими ногами, он скользил по хляби неверных питерских дорожек.
            Да. Питер - город не простой, и для жизни в нем надо иметь завидную стойкость 
            Но как бы не было тяжело, Артур всегда отрывал взгляд от суеты и разбитого асфальта, окидывал взором Город, его серое низкое небо или наоборот синее холодное, высокое с торопливыми облаками, вдыхал его сырой воздух с соленным привкусом моря, и будучи сутью города, его «я», на восклицание про себя «Черт возьми, как зябко (сыро), постыло (уныло), отвечал «Голова! Очнись! Это твой город и лучше Места нет». И волна гордости от сопричастности к Питеру смывала потуги слабости и всхлипы бытовой неустроенности. Я – ленинградец.
           Когда было особо тяжело он вспоминал слова матери, пережившую Блокаду, она, перефразировав слова песни из фильма «Зеленые цепочки», говорила с гордостью и несокрушимой верой в себя: 
                Нам было всего лишь двенадцать
                Но были мы все Ленинградцы!****
           Ей было тогда 11,12,13 лет в 41,42,43 годах.
                «Нам было всего лишь двенадцать
                Но были мы все Ленинградцы!**** Запомни сын. Ты тоже Ленинградец. Будь стойким и твердым»
           И он твердел, боролся и жил. Как его Город. Как Ленинград.
          Общий фон, звучит в душе каждого горожанина, гордого быть гражданином Великого Города.
                " Здравствуйте, врезанные в рассвет
                Проспекты, дворцы и мосты висячие,
                Здравствуй, память далеких лет,
                Здравствуй, юность моя горячая!
                Здравствуйте, в парках ночных соловьи
                И все, с чем так радостно мне встречаться.
                Здравствуйте, дорогие мои,
                На всю мою жизнь дорогие мои,
                Милые ленинградцы."******

             Ну здравствуй Питер! Я вернулся.
________________________________________________
*     А.А. Блок. отрывок из цикла «Пляски смерти».
**    А.А.Блок. «Двенадцать».
***   А.А.Ахматова. Петроград. 1919.
****  В.Н.Коростылев. Парафраз стихотворения               
                «Ленинградские мальчишки»
***** Э.А.Асадов. «Ленинграду».

                http://proza.ru/2023/05/23/901