Глава 68
— Орден не осуждает вас, шевалье д’Эрбле, за противодействия планам кардинала Ришельё, — сказал коадъютор при следующей встрече. — Вы и ваши друзья действовали по наитию, воодушевлённые идеей спасения чести Королевы Анны. Это благородно и в какой-то степени даже похвально. Фактически вам удалось спасти брак Королевской четы, а святая церковь, как вы понимаете, стоит за сохранение всякого брака, заключённого перед Господом, а брака Короля и Королевы – тем более.
Я кивнул, но промолчал, поскольку посчитал, что говорить что-либо в ответ на это неуместно.
— Стремительный рост власти кардинала Ришельё в настоящее время нам на руку, однако и сдерживающий фактор в лице герцогини де Шеврёз, которая, как вы понимаете, активно вовлекает в свой кружок Королеву, Месье, принцев и герцогов, нам также необходимо, — продолжал отец Этьен де Лион. — Для того, чтобы управлять политическими событиями, нужны различные рычаги, действующие в противоположных направлениях. Мы можем оказывать поддержку той стороне, действия которой направлены на результат, который для нас наиболее желателен. Нашу поддержку не ощутят те, кому мы помогаем, они отнесут это на удачу или на провидение. Наше противодействие тоже никто не сочтёт сознательным действием какой-то силы, отнеся свои провалы на простую неудачу. Политические деятели думают, что Фортуна изменчива, то повернётся к ним лицом, но отворачивается от них, тогда как настоящее имя Фортуны – это Орден Друзей Иисуса. Да, мы берём на себя роль этой языческой богини для тех, кто, как они ошибочно полагают, облечены политической властью. Они думают, что вершат политику и управляют страной. Пусть они и дальше так думают.
Я внимательно слушал, не перебивая и не вставляя реплик, поскольку меня пока святой отец ни о чём не спрашивал.
— Кардинал был горячим сторонником Папы в те два года, когда он ожидал получение кардинальской шапочки, — продолжал коадъютор. — Едва лишь он получил желаемое, он возомнил себя независимым от Святого престола и стал противодействовать объединению католического мира. Что ж, для Франции, возможно, это целесообразно, но для Европы – не вполне. Но мы исследуем все возможные последствия усиления тех или иных государств и в настоящий момент считаем, что укрепление двух Габсбургских Империй преждевременно, а быть может, такое время, когда это будет желательно, и не настанет никогда. Мы в настоящий момент придерживаемся взглядов о том, что несогласованность и некоторые противоречия различных европейских стран создадут лучшие условия для обеспечения управляемости ею со стороны Святого Престола в сфере католичества, в области духовной победы дела Христа. Мы, как вы, вероятно, знаете, уже имеем даже собственные государства в Новом свете и много ещё где. Европа же послужит нам как бы лайковой перчаткой, которая надета на нашу железную руку. Внешность, видимость и мягкость будет обеспечена разнообразными действиями правительств различных стран, тогда как единство идеи принятия Христа будет обеспечена нашим незаметным руководством. Нам следует также обратить пристальное внимание на Османскую Империю и на страны Африки. Вот куда следует направить усилия наших проповедников, чтобы обрести и над этими землями духовную власть. Впрочем, это большое дело будет делаться не быстро. Нам гораздо легче было установить христианство в Новом Свете, поскольку то примитивное язычество, которое было встречено нашими конквистадорами там, было легче преобразовать и приспособить к идее Христианства, чем укрепившуюся в мусульманских странах религию, способную противостоять нашим апостолам веры весьма и весьма долго и успешно. Нам предстоит хорошо поработать с этими государствами. Для начала нам нужно установить с ними дружеские отношения. Мы сможем даже использовать Османскую Империю для того, чтобы приструнить те из христианских стран, которые оторвутся от правильной линии, отложатся от подчинения Папе настолько, что потребуется вмешательство не нравственно-просветительское, а политическое или даже военное. Для таких тонких воздействий нам и нужны возможности воздействия на обе противоборствующие стороны. Ваша герцогиня нам нужна будет для сдерживания кардинала Ришельё, а ваш граф де Рошфор очень пригодится для сдерживания герцогини и самой Королевы Анны. Сегодня я ничего не поручаю вам кроме того, чтобы вы сами были осторожны в ваших отношениях с герцогиней, и запоминали все идеи и просьбы, которые будут исходить от неё. Я подчёркиваю, что я не требую от вас информации, вы не будете предателем вашей дружбы или любви, но сами вы должны принимать к сведению всю ту информацию, которая попадёт к вам, для того, чтобы наиболее эффективно действовать с целью выполнения моего поручения, либо поручения того лица, которое будет передавать вам приказы Ордена вместо меня. Мы не ломаем нравственно членов нашего Ордена. Мы привлекаем их к себе. И мы всегда и во всём помогаем им. Должно быть, вы уже слышали главный принцип основателя Ордена?
— Стань для всех всем, чтобы приобрести всех, — смиренно сказал я.
— Совершенно верно! — согласился отец Этьен. — Я вижу, вы даром время не теряли и детально штудировали книги, предписанные вам к изучению.
— Я могу по памяти процитировать любое место из основной книги, которую… — начал я.
— Хорошо, хорошо, я вам верю, — ответил отец Этьен. — Позже. В настоящий момент я поручаю вам позаботиться о сохранении жизни и свободы герцогини де Шеврёз. Я надеюсь, что такое поручение не противоречит вашим убеждениям и личным предпочтениям. Я не спрашиваю, поскольку знаю ответ.
Я улыбнулся и кивнул.
— Я не требую от вас, чтобы вы докладывали нам об опасностях, которые могут для неё возникать вследствие слишком авантюрных её затей, — продолжал коадъютор. — Вы сами будете решать, насколько её идеи опасны для неё лично. Если вы увидите, что вам следует вмешаться, скорректировать её действия или удержать её от действий, делайте это так, как сочтёте нужным. Если вам потребуется наша помощь, вы её получите. Но если вы не справитесь с полученной задачей, если герцогиня де Шеврёз погибнет, даже в том случае, если в этом не будет и малейшей вашей вины, вы будете изгнаны из Ордена. Также вы должны позаботиться и о жизни и свободе графа де Рошфора. Таково ваше задание на ближайшие годы, пока жив кардинал Ришельё. Могут поступать и другие поручения, но это поручение не будет отменено, повторяю, пока жив Ришельё. Это приблизительно на двенадцать лет. На этом всё. Идите.
Я поклонился и вышел. Этот разговор состоялся в 1630 году. Откуда отец Этьен мог знать, что кардиналу Ришельё оставалось жить ровно двенадцать лет?
Итак, Королева-мать отправилась в изгнание в испанские Нидерланды. Там она встретила ранее высланную госпожу дю Фаржи и других опальных оппозиционеров и составила с ними иностранный кружок борьбы с собственным сыном. Месье, брат Короля, вновь сбежал из Франции. Сначала он направился в Лотарингию, то есть в её столицу Нанси, к Карлу IV Лотарингскому, близкому другу и родственнику Марии де Шеврёз, затем в Брюссель. Он совершил несколько поездок из Нанси в Брюссель и обратно, добиваясь поддержки всех потенциальных союзников. Он готов был бы добиться престола с помощью поддержки соседей, чью лояльность он приобретал обещаниями территориальных уступок. Приобретение или усиление власти в собственной стране за счёт территориальных уступок соседям, разумеется, следует решительно осудить, ведь в таком случае после нескольких подобных авантюр от Франции ничего бы не осталось. Но когда подобные соображения останавливали авантюристов, пытающихся захватить то, что тебе не принадлежит ценой уступки части того, на что претендуешь?
Этот иностранный кружок оппозиционеров находил горячее сочувствие и у Марии де Шеврёз, и у самой Королевы Анны. Это их ещё больше сближало, а вследствие того, что Мария прекрасно знала все слабые струнки своей царственной подруги, она по-прежнему оказывала на неё сильнейшее влияние.
Между Королевой и кружком изгнанников поддерживались теснейшие эпистолярные контакты. Пересылку почты организовывала Шевретта, создав себе целый штат негласных помощников для этих целей, в который входил и я, но вся наша конспирация, как и неумелые примитивные иносказания в тексте писем, ничуть не помешали Ришельё быть в курсе всей этой обильной переписки. Думаю, что часть писем в виде копий попадали на стол Ришельё и от самой Шевретты, которая таким путём покупала себе гарантии жизни и неприкосновенности прав и имущества на случай провала очередного заговора. Всё это напоминало какую-то горячечную игру в фанты в обществе близких людей, родственников и бывших любовников. И правда, ведь и Король в своё время был влюблён в Шевретту, и, кажется, влюблён нешуточно, и кардинала не миновала чаша сия, причём, предположу, что он успел пригубить положенную ему долю взаимности из этого неиссякаемого сосуда сладострастия. Королева также была подругой Шевретты во многих смыслах, распространяться о чём мне мешает стыдливость. Не ошибусь, если включу в этот список и Гастона Орлеанского, а также появившегося в ту пору при дворе принца де Марсийака, известного впоследствии как Франсуа VI, герцога де Ларошфуко, который, между прочим, весьма недурно писал. Помнится, литературным дебютом его стал написанный им собственный словесный автопортрет, который распространился в сборнике, составленном в салоне мадемуазель де Монпансье. Этот Ларошфуко не раз переходил мне дорогу, сначала умудрившись втереться в число обожателей герцогини де Шеврёз, затем завязав какие-то связи с герцогиней де Лонгвиль, и, наконец, начав волочиться за госпожой де Лафайетт. Жалею, что не вызвал его на дуэль и не убил. Знаю, что и он хотел того же самого в отношении меня. Однажды он даже подстерегал меня со своими вооружёнными слугами для того, чтобы поймать и убить, словно какого-нибудь воришку, но, по счастью, это произошло тогда, когда д’Артаньян разыскивал меня со своим Планше, чтобы втянуть в авантюру, которую предложил ему Мазарини. Гримо рассказал об этом эпизоде в своей второй книге. Наёмники и слуги Ларошфуко взяли ложный след, приняв д’Артаньяна за меня, а когда поняли свою ошибку, я уже успел принять меры к тому, чтобы скрыться от них и присоединиться позднее к своему другу, когда эти заговорщики, поняв, что совершили ошибку, отстали от д’Артаньяна и убрались восвояси. Я был благодарен другу за своё чудесное избавление от клики убийц, но, разумеется, не мог принять его предложение стать мазаринистом. Впрочем, всё это произошло намного позднее, девятнадцать лет спустя, а пока что будущий Ларошфуко под именем Марсийака раздражал меня назойливыми ухаживаниями за Марией де Шеврёз, что он называл позднее в своих воспоминаниях простой, но нежной дружбой.
Коль уж я стал перечислять любовников Марии, следует сюда включить также и Карла де Л’Обепин, маркиза де Шатонёфа, хранителя государственной печати. Этот человек был более чем на двадцать лет старше меня и Марии, он занимал пост хранителя печати с 1630 по 1633 года, фактически был министром юстиции. Начинал он свою карьеру при дворе в качестве пажа в свите коннетабля Монморанси, был также и на службе у Генриха IV.
В 1609 Генрих IV сделал его своим чрезвычайным послом в Голландии и Брюсселе. В должности канцлера приказов Короля в 1620 году он отправился послом в Германию вместе с герцогом д'Ангулемом и графом де Бетюном, затем в Венецию. В 1626 году Король Людовик XIII поручил ему чрезвычайное посольство в Вальтелину, для того, чтобы получить ратификацию договора в Монсоне Лигой гризонов и швейцарским корпусом. Шатонёф добился только весьма частичной договоренности со швейцарскими кантонами. Король Франции затем торопился отправить его в Венецию, для того, чтобы помогать Этьенну Алигру при Сеньории в Венецианской республике и оправдаться за подписанный с испанцами договор. В 1629-1630 годах он снова стал чрезвычайным послом в Лондоне, перед тем как стать хранителем печати с 14 ноября 1630 года до 25 февраля 1633 года, когда был заключен на 10 лет в тюрьму за связи с Марией Медичи и за нечистоплотные политические дела. Я пишу о нём столь подробно, чтобы выбросить его из головы и не возвращаться к нему, хотя, впрочем, это не получится, ведь я намерен описать два заговора – заговор Шеврёз 1633 года и заговор «Важных» 1643 года. В обоих Шатонёф участвовал, в обоих он был изобличён, за что и был наказан.
Ему бы поучиться у коадъютора Гонди, господина Реца, который в итоге своих усилий добился кардинальской шапки. Этот человек напоминает мне меня самого, как внешне, так и изворотливостью своего ума, успешными интригами и, пожалуй, своим отношением к прекрасным дамам. Я много раз сердился на коадъютора, пару раз или больше я был готов вызвать его на дуэль и убить, но всё это было из-за дам, а подобные вспышки гнева легко забываются, не оставляя в душе длительной ненависти. Я припомнил его вследствие его знаменитой фразы о том, что следует так продумывать свои действия, чтобы даже в случае поражения они приносили скорее пользу, нежели вред. Имеется в виду, разумеется, собственная польза самого Гонди. В этом ему не было равных! Думаю, что если бы не он, то никакой Фронды бы не было во Франции. Но опять-таки, если бы не он, то с ней не удалось бы примириться затем, чтобы впоследствии подавить. Он пробудил эту народную ярость против Мазарини и в какой-то степени против Королевы, он же и помог её усмирить. Я не хотел бы иметь его врагом, как не хотел бы иметь в его лице друга, он был порой союзником, порой противником, но всегда не столь серьёзно, как это могло показаться. Жил он играючи, и целей своих добивался играючи, и его не беспокоило то, что ради его игр сотни и тысячи простолюдинов клали свои жизни, веруя, что сражаются за свою свободу и независимость. А на деле они всего лишь таскали для него каштаны из огня, обжигая собственные пальцы, да ещё и испытывали к нему за это благоговейную признательность. Впрочем, о коадъюторе Гонди, будущем кардинале де Реце, я расскажу в своё время, позже. Вернусь в 1632 год.
Итак, Шатонёф, ещё один воздыхатель Марии де Шеврёз. В начале 1632 года Мария втянула его в свои интриги. А ведь ещё два года назад он, будучи послом Англии, весьма дурно о ней отзывался. Но он пришёл, увидел, проиграл. Забыв о своём почтенном пятидесятидвухлетнем возрасте, он увивался за ней как мальчишка. И, разумеется, содействовал переписке кружка Королевы Анны с кружком Королевы-матери и Месье в эмиграции.
Вся переписка была известна кардиналу Ришельё, который убедил Короля, что она направлена не только на свержение самого кардинала, но и на свержение Короля. Недвусмысленные предложения от госпожи дю Фаржи, состоявшие в том, чтобы Королева Анна, оставшись вдовой, вышла замуж за Гастона, было доказательством этого утверждения и обвинительным свидетельством против Королевы Анны.
Маршал Марийак, как вы помните, был обезглавлен 10 мая 1632 года, Король показал всем, какую цену может заплатить за измену даже самый высокопоставленный государственный деятель, что должно было послужить всем предупреждением, но, по-видимому, этого предупреждения было недостаточно. Герцог Генрих II де Монморанси, крёстный сын Короля Генриха IV, адмирал, который очистил от гугенотов остров Ре и Олерон, получивший титул маршала Франции за победы над гугенотами Анри де Рогана в Лангедоке, где он сменил отца в качестве наместника с весьма широкими полномочиями, полководец, который в 1629—1630 годах успешно действовал против савойцев в Пьемонте, пленил командующего Дориа и взял Салуццо (некогда обещанный королём его отцу), имел глупость присоединиться к восстанию Гастона Орлеанского против Ришельё. Это его и погубило. Точнее, его погубило влияние жены, в этом отношении не он первый, не он последний. Ведь именно под влиянием жены, итальянки из рода Орсини, которая к тому же была двоюродной сестрой Королевы Марии Медичи, он примкнул к восставшим и дал мятежному Гастону убежище в Лангедоке. Правда, свой вклад в это решение внес и епископ Альби Альфонс II д'Эльбен, но разве он смог бы уговорить маршала пойти на измену Королю, если бы не супруга? Итак, несчастный Монморанси в сентябре того же года был разбит верным королю маршалом Шомбергом под Кастельнодари за каких-то полчаса. Сам Монморанси с тяжёлым ранением попал в плен к королевским войскам. Тулузский парламент признал его виновным в оскорблении Величества и приговорил к смертной казни. Следует учесть, что сестра Монморанси была супругой Генриха II де бурбона, принца Конде, который с 1589 года, после пресечения династии Валуа и восхождения на трон Генриха IV, и до рождения у Короля в 1601 году старшего сына, являлся первым принцем крови и предполагаемым наследником короны. Так что и сам Монморанси стоял весьма высоко, и то, что такая голова скатилась с плеч, было делом нешуточным.
Ришельё разъяснил Королю, что в случае победы Монморанси намеревался создать независимое княжество на итало-французской границе. А раскол Франции – это то, против чего Ришельё боролся наиболее решительно. Свои объяснения Ришельё подкрепил копиями перехваченных писем. Приговор был исполнен в Тулузе; все титулы и владения Монморанси были конфискованы, впрочем, позднее их выпросил себе муж его сестры, принц Конде.
Казнь маршала Франции Монморанси обозначила полную победу Ришельё, примат власти Короля над любой прочей властью во Франции.
Это заставило, наконец, затрепетать перед Королём и перед Ришельё даже Королеву Анну и умерило пыл Гастона и Королевы-матери. Им было дано понять, насколько серьёзными могут быть последствия подобных заговоров даже для них персонально.
Ришельё прознал и о том, что маршал носил на руке браслет с медальоном, в котором был портрет Королевы Анны. Это дополнительно бросило тень на Королеву. Ей пришлось оправдываться с клятвами и слезами, с уверениями, что у неё никогда не было никакой интриги в Монморанси. Ещё жарче она уверяла, что у неё и в мыслях не было выйти замуж за Гастона Орлеанского. Ей пришлось сказать, что он ей противен. Достаточно было бы сравнить красавца Гастона с прочими придворными, чтобы понять, что «противен» – это не про него. С чего бы он был ей «противен»? Впрочем, Короля это объяснение удовлетворило, поскольку сам он, по-видимому, считал своего младшего брата именно «противным».
Принимая решение о казни маршала, Ришельё не принял в расчёт даже и того факта, что во время болезни Короля, когда судьба кардинала висела на волоске, именно Монморанси был одним из немногих, кто предложил ему свою помощь и поддержку. Между прочим, свою печать на приговор поставил и Шатонёф, спасая собственную шкуру, чем «отблагодарил» сына своего бывшего начальника, ведь, напоминаю, он начинал свою карьеру пажом в свите коннетабля Монморанси, отца казнённого маршала.
Итак, маршала Франции Монморанси казнили, чем положили конец этой славной династии, пик влиятельности которой приходится на годы правления Генриха II. Эта жестокость по отношению к столь знатному дворянину, разумеется, была отнесена на счёт кардинала Ришельё, что подвигло Марию де Шеврёз и Королеву Анну к новому заговору. Они не отказались от идеи отстранения Ришельё, они лишь решили, что отныне они будут действовать более аккуратно. Святая простота! Каждая из них надеялась на персональное спасение при любом исходе за счёт небольших информационных услуг всесильному кардиналу, так что любой их заговор уже заранее был обречён, поскольку его в этих условиях невозможно было бы от него что-либо скрыть.
Мария сколотила новый кружок заговорщиков из всех тех, кто входил в прежние кружки, и кто при этом выжил и не лишился свободы, добавив к нему маркиза де Шатонёфа. В дело были вовлечены и граф Холланд, и шевалье де Жар, и Монтегю, и многие другие. Хранитель печати, маркиз де Шатонёф, был соблазнён перспективой любовных побед над Марией де Шеврёз, а также имел весьма серьёзные амбиции в структуре новой власти. Он полагал, что, сместив Ришельё, займёт место первого министра Франции.
Ришельё в свои сорок семь лет выглядел разбитым старцем из-за слабого здоровья, что подогревало амбиции молодых и рьяных дворян, в дополнение к слабому здоровью Короля и отсутствию у него сына, вследствие чего мятежный Гастон Орлеанский числился Дофином, официальным наследником престола.
Тем временем Ришельё пытался воздействовать на Марию де Шеврёз не только угрозами, но и любовными записочками, которых у неё накопилось с полсотни. Все эти записки Шевретта переслала де Шатонёфу с припиской о том, что первый министр, как легко видеть, добивается её любви, но не такому первому министру она желала бы уступить. Намёк был очевиден. Шевретта обещала должность первого министра Шатонёфу, а с ней и саму себя. Сближение Шатонёфа и Шеврёз не осталось тайной для Ришельё, у которого повсюду были шпионы. Возможно, что и сама Мария попыталась шантажировать кардинала, или же сообщила ему часть своих планов, рассчитывая на ответные услуги в случае провала всей затеи.
Я продолжал выполнять роль сердечного приятеля при Шевретте, передавал от случая к случаю её записочки, стараясь скрывать свою персону даже от тех людей, в чьей преданности, как уверяла меня Мария, я мог бы не сомневаться. Я понимал, что бережённого Бог бережёт, старался держаться как можно более в тени всех этих интриг. При этом я и вправду оберегал Марию от неосторожных шагов в той мере, в какой это можно было сделать, поскольку она была женщиной себе на уме, практически неуправляемой.
В это самое время кардинал тяжело заболел. Заговорщики обрадовались, что сама природа завершит начатое дело. Д’Эпернон, который посещал в это время кардинала, отказался от мысли убить его или арестовать, поскольку застал его в весьма плачевном состоянии. Он полагал, что Ришельё и без этого умрёт со дня на день. Однако, местный лекарь сделал кардиналу операцию и Ришельё вскоре выздоровел, к глубочайшему разочарованию всех заговорщиков.
Королева, между тем, совершила поездку по некоторым городам, которая была отнюдь не увеселительной. Она хотела убедиться, что руководство и граждане этих городов любят и поддерживают её сильней, чем кардинала, и, быть может, даже сильней, чем Короля; если же подобных свидетельств она не получит, она надеялась изменить ситуацию за счёт личного обаяния. В ряде городов ей это удалось, что немедленно стало известно и Ришельё, а, следовательно, и Королю.
В результате 25 февраля 1633 года Шатонёф был арестован и посажен в ангулемскую крепость на десять лет. Шевалье де Жар был приговорён к смерти, но в момент, когда он уже стоял на эшафоте с завязанными глазами, ему было объявлено, что казнь заменена на заключение в Бастилию. Герцогиню де Шеврёз вновь сослали в её имение в Дампьер, Королеву Анну, разумеется, вновь пожурили и простили. Мария, переодевшись в мужское платье, умудрилась встретиться с Королевой в обители Валь-да-Грас, после чего её выслали в одно из её имений в Турени. К огорчению д’Артаньяна, Мария забрала с собой и Кэтти, поскольку не только привыкла использовать её в качестве горничной, но и вовлекла её в свои интриги. Во время последнего свидания с Королевой, которое Шевретте разрешил Король, она договорилась о том, через кого и как они будут осуществлять переписку. Одним из звеньев в этой переписки был я. Другим звеном была мадемуазель Мария де Отфор.
Эта Мария де Отфор была второй нежной любовью Короля Людовика XIII, первой, если вы помните, была Мария де Шеврёз в бытность герцогиней де Люинь.
Но любовь Короля не давала ей ничего, кроме уважения с его стороны и, быть может, заискивания придворных, чьи тончайшие носы чрезвычайно быстро улавливали, откуда и куда дует ветер королевских милостей. Людовик XIII, в отличие от Генриха IV, умел лишь боготворить обожаемых им дам и вздыхать по ним, не идя далее нежного пожатия руки или отеческого поцелуя в лоб. Не такой любви была вправе ожидать мадемуазель де Отфор. Влюбившись в четырнадцатилетнюю Марию де Отфор, Людовик XIII лишь хотел её лицезреть так часто, как только можно, и преклоняться перед её красотой и невинностью. Он заставил Королеву Анну принять в качестве хранительницы гардероба и драгоценностей её бабку на место сбежавшей мятежной и заочно приговорённой к казни госпожи дю Фаржи, сама же Мария де Отфор стала фрейлиной Королевы, что сделало её присутствие при дворе неизбежным. Утомившись от вздохов Короля, эта мадемуазель де Отфор решила попытать счастья в дружбе с Королевой. Важную роль в привлечении Марии де Отфор сыграл появившийся в те годы при дворе принц де Марсийак, тот самый Франсуа де Ларошфуко, о котором я уже писал. Он попросту ухаживал за ней, как, впрочем, и за Марией де Шеврёз. В те времена это никого не шокировало. Впрочем, мне ли говорить об этом? Ведь я состоял в весьма приятельских отношениях не только с Марией де Шеврёз, но также и с Камиллой де Буа-Трейси. Этот Ларошфуко был того же поля ягода, что и я. Не даром мы одно время намеревались друг друга убить!
(Продолжение следует)