Каждый раз, когда воздух становится прозрачным, теплая шапка превращается в кепку, тяжелое зимнее пальто – в легкое пальто весеннее, а проезжающая мимо машина окатывает меня грязью из лужи, я вспоминаю Сызрань.
Наступала весна, в «Роспечати» появлялся новый – весенний – номер любимого журнала, куртку по дороге из школы можно было немного расстегнуть, а шапку даже спрятать в портфель.
Прогулки с Арчи становились дольше, мы вместе прыгали через лужи, играли в палочку, и возвращались домой оба грязные. Мою комнату заливало солнечным светом, Арчи, уставший и мокрый после купания, укладывался спать под моим рабочим столом, а я слушала пение птиц и читала новый журнал. Я погружалась в свой собственный маленький мир, где меня никто не достанет, где не надо принимать решения и делать дела, и где всегда все хорошо.
Но на краешке сознания поблескивала картинка о другой жизни, которая случится со мной может быть когда-нибудь в далеком будущем: буду гулять по весеннему Петербургу, пить кофе, фотографировать на пленку, говорить о кино.
Я хотела этой новой жизни, но боялась расставаться со старой. Я знала, что в жизни, где я буду гулять по Петербургу и пить кофе, придется перестать прятаться за любимым журналом.
И эта картинка – то, как я живу сейчас. Журнал давно перестали выпускать, моей комнаты, которую каждый день заливает солнцем, нет. И Арчи тоже нет. Я гуляю по весеннему Петербургу, пью кофе, фотографирую на пленку, говорю о кино. Лучи редкого Петербургского солнца отражаются в диско-шаре и рассыпаются солнечными зайчиками по всей комнате.
А где-то на краешке сознания поблескивает картинка о другой жизни, которая случится со мной может быть когда-нибудь в далеком будущем.