Ушедшие мои болят в груди,
печалуются, бедные, из гроба.
Меня за них, о Господи, суди,
ведь я и есть могильная утроба.
Ношу в себе как хруст костей сухих
обиды их, любви больные тени.
По именам зову свои грехи,
молю пощады у своих видений.
Уже со мной их больше, чем живых,
зовут меня без злобы и надсады.
О, если бы я вечно помнил их!
Им от меня лишь этого и надо.
Но плоть и кровь смыкает небосвод,
и будит эхо каменные гласы.
Не кончен путь сквозь сердцевину вод,
плывет в Нинвей Иона седовласый.