Частенько вспоминается отец. В последнее время особенно. К чему бы это? Не к близкой ли встрече? А может быть, просто надо сбрить бороду? Она седее, чем голова. А волосы просто покрасить для вящей молодости души. А?
Не знаю, что сказать. Одно только ясно — нельзя терять уверенности в себе. Ни при каких обстоятельствах. Даже у закалённых бойцов это чувство не данность, а цель, к которой нужно стремиться каждую минуту и отстаивать её во всех неприятностях. Чем чаще ты распускаешь слюни, тем больше вероятность того, что ими, в конце концов, захлебнёшься и неизбежно отправишься на погост.
По-э-тому!
Да здравствует оптимизм! Без него и так короткая жизнь становится ещё короче, скучнее и бессмысленней, как и всякая глупость.
Нечто подобное я проповедовал как-то в одной компании. Вполне приличной на вид и вдумчивой. Один из присутствовавших был кем-то из Министерства культуры.
В ответ на мои весёлые и поучительные истории, которыми я не раз покорял многих, не последовало никакой реакции. Публика спокойно пила и закусывала, не обращая на меня никакого внимания.
Это мне напомнило концерт для скрипки с оркестром Вивальди, на котором довелось присутствовать однажды.
На сцене филармонии блистал признанный виртуоз. В зале — ажиотаж, аплодисменты. Зрители стояли даже в проходах. Минут через десять после начала первого акта откуда-то с галёрки послышался шум.
Публика заволновалась. Вместе с нею и я. Не сразу, но всё же заметил среди публики долговязого мужика в тёмном костюме и белой рубахе, застёгнутой по-простецки под кадык.
—Сходил, называется в кино, — буянил он, проталкиваясь к выходу. — Тоже мне культпоход называется. Всучили билетик в профкоме. И это вместо премии! Да если бы у нас, на работе, кто-то попробовал так противно скрипеть, — сразу бы получил по зубам!
Что ж, не всем котам масленица. Метать бисер там, где в почёте только стеклянные бусы, — всегда риск.
Вот как быть тут, не в свое тарелке? Отец, яркий, умный рассказчик, в таких случаях замолкал. Пропускал в одиночестве пару рюмок, расслаблялся, уединялся где-нибудь и, настраивая себя на хорошее, затягивал грустно:
Красотки, красотки кабаре!
Вы созданы лишь для развлечения!
Изящны, беспечны, красотки кабаре!
Для вас непонятны любви мучения!
Это был отрывок из дуэта Бони и Ферри, героев любимой им «Сильвы»*.
Ближе к последней строке взгляд у исполнителя мутнел, глаза превращались в недвижные щёлочки. Предчувствуя неминуемый храп с последующей полной потерей сознания, мать встряхивала мужа и голосом мудрой наставницы командовала:
—Домой!
Идут времена. Бегут. Нет уже ни матери, ни отца. Они давно в ином мире, туманном и, возможно, беспечном, как сады Эдема. Но и из этого далека я чувствую иногда родительскую опёку. Память, воображение возмещают мне их отсутствие рядом. Уходя, некоторые из нас всё равно остаются, потому что и после ухода им есть, что сказать в назидание нам, оставшимся.
*Сильва — оперетта Имре Кальмана