Глава 8.
Уже две недели, как к нам приехал новый начальник станции, лейтенант Никулин. Старшего лейтенанта, Дмитрука, отозвали в полк. Лейтенант нам сразу понравился своей простотой, открытой душой и знанием техники, в отличии от нашего начальника смены, лейтенанта Нестюрика, который производил впечатление беспомощного, ябедного и, в тоже время, нервного человека. Месяц назад мы занимались профилактикой П-14 «Дубравы», и на станцию пришли: я, Бортников, Байков Володька и Нестерук. Включили генератор, там плохо работал один блок, и мы сгрудились возле него. Бортников, рассматривая схему, указал на радиолампу:
- Вот эта не работает.
Нестерюк потрогал эту лампу пальцами и говорит:
- Горячая.
Володя ответил:
- Товарищ лейтенант, лампа не утюг.
Нестерюку сказать было нечего. Колька, повар, прозвал его «замучен
тяжёлой неволей» за его вид, когда он пролетал на рубон (на приём пищи).
Впервые за мою службу в Татарке ротой была получена оценка «отлично» за боевую работу, за ту настоящую боевую работу, которая и определяет боеготовность подразделения. Она состоит в проводке перелётов истребителей, бомбардировщиков, контрольных целей. За проводку этих целей младшему сержанту, Бортникову объявили благодарность, а с меня сняли ранее наложенное взыскание.
Белов ответил мне на моё письмо: « 7 февраля 1969 г. Витёк, здравствуй! На днях получил твоё письмо, а пока есть время, отвечаю. Сейчас уже час, или 12
ночи, уже и спать капитально охота. Был я в командировке на полгода, а ты и не знал. Я тебе написал письмо, а ответа не дождался, ну, думаю, опять ты куда-то перебрался. Был в штабе группы войск, ну и сам представляешь, как приходилось работать. Очень мало было ночей, когда поспал полностью. Здесь уже тепло (да, и зимой- то снег был только 2 раза), и даже жаворонки поют, а у вас, небось, холодище, спасу нет. Да, и в Подмосковье, небось, весны ещё не видно. С горячим приветом, Владимир».
От нас уехал командир роты, старший лейтенант, Пересунько, в отпуск, он больше не вернётся в подразделение. За него остался замполит, Калинин.
В этом году должен будет смениться весь офицерский состав. Приехал с отпуска Вася Бирюков. Было радостно встретить своего товарища, побывавшего на родине. На следующий день начальник станции П-12 «Десерт» обнаружил на П-14«Дубрава» пьянку. Из-за глупости некоторых товарищей много неприятностей. Вовка Байков, Валерка Голов и Славка Соколов были в невменяемом состоянии, получили по три наряда. С Бортниковым, который в это время был на смене, ещё разберутся.
« 16 февраля 1969 г. Татарка. Здравствуйте дорогие родные. Сегодня у Гали день рождения, представляю, что творится в доме. 15летие, ведь, обязательно надо отпраздновать. Ну, у меня всё тоже. В основном, хожу на боевое дежурство. Три дня вообще не уходил со станции, готовность за готовностью. За отличные проводки целей получил две благодарности и снятие ранее наложенных взысканий. Виктор».
«17 февраля 1969 г. Витя, здравствуй! Сегодня получила от тебя письмо. Ты пишешь, что после армии будешь заканчивать 11-й класс. А мне кажется, не стоит его кончать. У тебя есть диплом о 10-летнем образовании? Если есть, ты можешь поступить в техникум, или институт на вечернее отделение. А если нет, то в этом я, наверное, немного виновата. Я раньше очень многое не понимала. Через год я тоже буду поступать на вечернее отделение. Буду работать и учиться. Жаль, конечно, что сразу нельзя поступить, надо обязательно год отработать.
Учёба у меня идёт по-прежнему. Сейчас мы больше ходим на практику, чем учимся. Ты знаешь, Вить, у нас одна девчонка вместо больного сделала укол в кровать. Даже больной бедненький испугался. Конечно, эта девчонка была не из нашей группы. Теперь больные остерегаются от таких девушек, особенно женщины. Ведь, это просто смех: учиться на 3-м курсе и не уметь делать уколы. Люба».
Развод проводил лейтенант Нестерюк. Он спросил Байкова:
- Почему вы встали в строй в ватных брюках и в валенках?
- Хозсброд, - коротко ответил Байков.
- Не хозбригада, а ты в расчёте «Дубрава», - поправил его Нестерюк.
- Нет, я теперь всё время буду по нарядам ходить, - возразил Володька.
- Нет, ты будешь ходить на смену.
- Не буду.
- А кто же за тебя будет? – спросил лейтенант.
- Нестерюк.
- Объявляю тебе ещё один наряд, - сказал Нестерюк.
Своё поведение Байков мне объяснил. После ночного дежурства, его сменили, станция не работала, и он зашёл в генераторную, и там заснул. Аппаратная от излучения была защищена сеткой, и именно, от генератора. Туда мы заходили только тогда, когда в определённое время меняли секретный код «свой-чужой», с помощью которого получали ответ с воздушной цели. Про Володьку забыли, а поступила команда: «Включить станцию». Так, Байков проспал 2 часа незащищённым от излучения, и он опасается, что получил дозу, отчего у него может не быть детей. Поэтому он и не хочет на локаторе дополнительно облучиться.
«21 февраля 1969 г. Татарка. Здравствуйте дорогие родные! Новую посылку пока не стоит посылать. Мама, достань где-нибудь гитару. В магазинах, говорят, сейчас их не достанешь, до дембеля кое-чему научусь. Значит, все ребята в отпуск ездят. Лёнька Глазунов тоже грозится. Ну, у меня ничего, по-видимому, не выйдет. Получил несколько благодарностей за боевую работу, но это мало играет роли. Я был два раза кандидатом на отпуск. Это, когда сдал на 2-й класс, потом ещё, да уже такие здесь создались условия, что не могу я удержаться. В отпуске, говорят, хорошо, Но, вот, как опять в армию возвращаться? В общем, я особо в отпуск и не стремлюсь.
Объявят через два дня, хорошо, а не объявят, перебьёмся. Виктор».
После развода лейтенант Никулин собрал расчёт «Дубравы» для подведения итогов за неделю. Это было ново в Татарке, и поэтому интересно. Никулин рассказал о своём впечатлении о станции, об операторах. Сказал, что отличная боевая работа смазалась происшествием в «ресторане «Дубрава», как выразился начальник «Десерта». И Никулин посчитал, что Байков своим поведением предал и Бортникова, и Бирюкова, и Петросяна, который был в этот день на смене в дизельной. Это тот самый Степан Петросян, с которым я был на «Фурме» на курсах молодого бойца.
Звонил Сашка Лубшев с Подкаменной Тунгуски, он был в отпуске вместе с Васютой. Сашка сказал, что в Туруханске сидит старший лейтенант, Дмитрук.
Приехал сдавать РЛС П-14 «Дубрава».
Сразу, после ужина, объявили готовность №1, и я сел за свой высотомер. За экраном «Дубравы» сидел Бортников. Шли цели, меняя эшелон, а у меня на экране пропали отметки высоты. Нам с Никулиным пришлось потрудиться, и высоту целей я определял на глаз. Утром пришёл в роту, и узнал, что за работу рота получила «4». На почтовом самолёте «Ан-2» прилетел Дмитрук. Я лёг спать, а в 14 часов подняли – «включение высотомера». Прибегаю на станцию, там Дмитрук утром её настроил, а Бирюков, сидевший за экраном индикатора П-14, мой высотомер уже включил. Одеваю наушники и высказываюсь в ларингофон:
- Вась, чего меня подняли? Опять Калинин, придурок, учение объявил?
Вася не успел ответить, к тому же пошли цели, и он начал передавать их координаты, а в наушниках раздался голос старшего лейтенанта:
- Причём Калинин, причём Калинин. С полка приказ пришёл.
Неудобно получилось. После ужина снова объявили готовность №1, работали с Бортниковым. В 3 часа мне заступать на смену на «Дубраву», и я в роту не возвращался.
Все три ночи шли «акулы», как называл бомбардировщики и истребители лейтенант Никулин. Будучи утром на смене на «Дубраве» я провёл на ней пять «бомбёров», одновременно переходя к индикатору ПРВ-10 «Конус», и определяя их эшелон. Вечером снова пошли. За все проводки мы получили хорошие оценки. Мне, Орлову (планшет), и сержанту Тараканову (П-12 «Десерт») объявили благодарности, а с Бортникова сняли ранее наложенные взыскания. А раньше рота за «акулы» получала двойки.
«Дорогой сыночек, здравствуй! Из Москвы рабочие строят дом кирпичный около нас, а деревянный сломали, в котором мы жили раньше. Наши мужики, т.е. родня, тоже работают на этом доме. Вот, это лагерные новости. Начальник, вроде, едет старый, и всё большинство старых Ребята учатся, Галя стала хуже, но Дима тянет, всё между собой ругаются и ждут тебя, ты их, видимо, бы, разнимал. Отец всё также, стал больше пить, но
орёт немного меньше, да всё бывает.
Валерка Жердев, вроде, к маю собирается прийти домой. Но когда же нам тебя-то ждать, ведь, ты дальше всех? Я уже сейчас Диме говорю про армию, но мне, наверно, с ним уж придётся идти, а то ему будет плохо, и, наверно, не справится. Ну, это шутка.
Витя, а что тебе присылали с работы, они у дяди Володи брали адрес. Ждут тебя работать, приходи скорей, будешь бегать за водкой. Целую, мама».
У меня жизнь всё та же. Провели ещё одну работу по реальным целям. Звонил сам командир полка, Рахимкулов, чтобы уделили особое внимание этой работе. И рота получила оценку «отлично». Старший лейтенант Чубий, остававшийся за командира, похвалил боевые расчёты и сказал:
- Ордена и медали будут розданы на следующий день Калининым, как он, вернётся со сборов. А тот не обмолвился ни единым словом по этому поводу. И что-то долго от Любы не было писем, и приснился мне плохой сон, что она вышла замуж.
«Уважаемый товарищ, Астанин В.М. Коллектив энергоцеха Стекольного завода поздравляет Вас с днём Советской Армии, желаем крепкого здоровья, отличной боевой и политической подготовки. Коллектив энергоцеха».
На день Советской Армии и Военно-морского флота звание ефрейтора присвоили: Бирюкову, Зарапину, Лубшеву и Долгову, с призыва 68 года. Отпуск объявили Зарапину и Митрофанову. Боря Митрофанов молодец, он был в нашем расчёте электромехаником, получал взыскания. Ушёл с дизельной, взялся за изготовление планшеток, сделал стенд и две полочки за два месяца. Говорят, Калинину дрова колол, не знаю, но результат на лицо. И Боря получил знак: «Отличник Советской Армии», хотя я точно знаю, что этот «отличник» не знает обязанностей солдата.
«28 февраля 1969 г. Витька, здравствуй! Дела у меня таковы. 10 февраля прошёл смотр художественной самодеятельности. На этом деле я рассчитывал вырубиться в отпуск, но получилось обратное. Перед началом концерта мы с ребятами поддали, Я ещё поддал, кроме этого. Концерт прошёл нормально, всё было хорошо. После концерта капитан (нач.клуба) увидел, что я под кайфом, и подал рапорт о наказании меня за плохую дисциплину и пьянку. Короче, на губу на пять суток. Замполит заменил мне пять суток пятью нарядами на службу. С ним разговаривали, и он сказал, что они с командиром хотели представить меня 23 февраля к отпуску домой. После этого разговора теперь уже замполит, через два дня, дал мне трое суток губы. По вечерам сижу, пишу стихи и песни, наклеиваю цветных баб в альбом, рисую. Твой брат, Валька».
Прислала открытку с днём Советской Армии Ира Малевская, я её просил прислать мне адрес Вовки Белова, зная, что они переписываются. Обижается на меня, что я знал её адрес, а не писал.
« 2 марта 1969 г. Привет из Забайкалья!!! Здорово, Витёк! Получил твоё письмо. Я жив, здоров, служба идёт нормально. 23-го кинули вторую соплю, а в остальном всё путём. Жму лапу. Валерий».
Нам пришла кодограмма: отослать на сборы начальников станций 1 РЛ-
119 и 1- РЛ-12 (моя станция). Сказали, что пошлют меня, так как Сулягин, стоящий на должности начальника станции, демобилизуется летом. Ребята балдеют, говорят: кинут мне младшего лейтенанта в конце службы и оставят служить. Нестерюк и Дмитрук уже улетели. Лейтенант, Никулин, одобрил мою кандидатуру на учёбу на начальника станции, а старший лейтенант, Калинин, желает, чтобы я сдавал на 1-й класс оператора.
Дня четыре готовился к сдаче на классность с Бирюковым и Бортниковым. На разводе отметили мою боевую работу. За «бомбёры» ничего не было, а тут, за обычный день, да, ещё роте - «4». Тем более полночи за экраном сидел я, а полсмены Лёшка Лапин с «Десерта", как обычно, операторы наших станций помогали друг другу. Просидеть за экраном индикатора 6 часов очень трудно, особенно ночью.
« 14 марта 1969 г. Здравствуй, дорогой сыночек. Сыночек, всё беспокоюсь, какая у вас сейчас тяжёлая служба в этой обстановке Вот, идиоты, всё лезут, что им надо? Да, сыночек, на китайской границе, ты, безусловно, знаешь, что получилось. Там попал парень с Клина, а из Солнечногорска ранен. Что делать? Защищать границы надо. Я представляю всю военную обстановку, но берегите себя, не падайте духом, боритесь с трудностями. Всё будет хорошо, придёте домой, тогда отдохнёте. Дорогой сыночек, ведь, в войну было тяжелее, тем более нам, женскому полу, но, однако, всё пережили. Всё, сыночек, об этом больше не будем.
Любашина мать переехала в Дулепово, в колхозный дом около колодца, и её выгоняют, говорят: дадут на Смирновке, но Любу я не видела, ничего о ней не знаю. Пишет ли она тебе?
Привет тебе ото всех родных, но письма никто не любитель писать, а читать все хватают, как, да чего. Мама».
Всё же в неспокойное время мы живём и служим. Китайцы совершили наглую провокацию 2 марта на границе. Погиб 31 пограничник, ведь это все
мои сверстники. Там погиб из Солнечногорска Маньковский Л., он учился в школе №5. Ещё полгода назад лилась кровь советских солдат в Чехословакии. Вот, тебе и социалистические страны.
«17 марта 1969 г. Витя, здравствуй! Вот, и подходят к концу мои занятия. С первого апреля у нас начинается государственная практика, которая будет длиться два месяца, а в июне начнутся экзамены. После окончания этого училища, у кого есть московская прописка, будут работать в Москве. Меня обещал брат устроить в милицию. Но, если там ничего не выйдет, то придётся уехать на два года неизвестно куда. Очень жаль, конечно, а я так мечтала поступить в институт, уже списала все вопросы для поступления в институт.
Недавно у нас проходили лыжные соревнования. Дистанция 3 км. Эту дистанцию я прошла за 15 минут. Пошла первым номером, а первым очень плохо ходить.
Вить, пиши больше о себе. Ведь, сейчас очень сложная обстановка, особенно на китайской границе. И что им только не хватает. А сколько погибло наших солдат? Ведь, это просто ужас. У меня пока всё нормально.
До свидания. Люба».
«18 марта 1969 г. Татарка. Здравствуй Люба! Пишу тебе очередное письмо. Что-то, правда, от тебя давно нет ответа. Хочется запастись по- больше твоими письмами, потому что через месяц закроется навигация. Да ещё мне намечается командировка, примерно, на месяц, откуда я не смогу тебе писать. Может быть, я не поеду, но имей в виду, если ты вдруг не станешь получать мои письма.
Погода стоит здесь тёплая, но снег ещё не тает. Как ты мне писала, 22 марта кончаются у тебя занятия. Впереди практика и экзамены. Желаю тебе
успешно окончить мед. училище. Виктор».
Всю неделю пробыл на станции: смена, профилактика, опять смена. По ночам слушаю по приёмнику репортажи о чемпионате мира в Стокгольме по хоккею. Жизнь пошла довольно спокойная. В двухсменке время бежит незаметно. Был начальник штаба батальона, делал проверку. Теперь ожидаем командира полка. Написал письма Белову и Любе. Уже 18 дней от неё нет письма. В Москве это незаметно, а здесь… Если бы она знала, как нужны её письма.
« 19 марта 1969 г. Привет из Дулепово! Здравствуй. Витя. Письмо я твоё получила, но с ответом задержалась. Ты уж извини. Сам знаешь, молодость. У нас всё по- старому. Время проводим почти так же, как и раньше: кино и дом. Иногда, на танцы в Мошницы ездим, иногда на Смирновку. Там часто бывают концерты и танцы. Молодёжи много. 16 марта мы ходили голосовать, я, Машка /Тишкова/ и Танька /Коптева/. Это было наше первое голосование, мы его, конечно, хорошо отметили бутылкой белого на троих, и поехали в совхоз, а потом в Мошницы. Домой приехали на последнем автобусе. В Муравьёво мы не ходим, там нечего делать. «19 марта 1969 г. Привет из Дулепово. 16 марта мы ходили голосовать, я, Машка и Танька. Это было наше первое голосование, мы его, конечно, хорошо отметили – бутылкой белого на троих, и поехали в совхоз,а потом в Мошницы. Домой приехали на последнем автобусе. В Муравьёво мы не ходим, там нечего делать. Правда, я и наша Любка ходили один раз туда, было кино «Главная улика».
Вить, твоя Любовь теперь живёт у нас в Дулепово, теперь тебе будет легче. Толька сейчас лежит в больнице, ему сделали операцию носа. Когда он занимался боксом, то ему его свернули на бок. О себе чего писать? Замуж выходить пока что не собираюсь. Галя /Климушина/.
Однако, в этом же году она и вышла замуж.
« 19 марта !969 г. Виктор, здравствуй! Получил твоё письмо. С Олей я переписываюсь по-прежнему, но отношения наши дальше дружеских не перешагнули. Иногда мне кажется, что ради неё я бы мог сделать многое, но, увы, так бывает не всегда.
С Валей Потёмкиной я уже не переписываюсь очень давно, по моему, я тебе писал: из-за чего мы расстались с ней.
И с Верой Наумовой переписка, наверное, оборвалась окончательно. Вот, уже третий месяц от неё нет писем. Тут получилось тоже небольшое недоразумение. Я выслал ей своё фото, а в следующем письме говорю ей: вышли своё фото, а она сказала, что уже выслала, но я ничего не получал от неё. Ну, я ей написал, что пока не вышлешь своё фото, я не буду отвечать на твои письма. Так вот, никто не решиться сделать первый шаг к примирению. С Таней Горностаевой тоже не всё хорошо. Такую мне чушь напорола, что
хоть стой, хоть падай. Я ей написал, чтобы подобного содержания письма мне не писала. Ответа тоже пока нет.
А Ирка Фомина пока пишет регулярно. Меня удивляет её упорство. Столько я с ней хамил, ссорился то и дело, а она пока держится молодцом. Наверное, она действительно меня любит.
Недавно получил письмо от Белова. Ничего существенного не пишет, выслал своё фото. Он совершенно не изменился, всё такой же ушастик, как на гражданке. Новожилов Вовка был в отпуске.
А Кирилина младшая говорят, ходит под твоей фамилией, не дай бог узнает твоя зазноба. Алексей».
« 23 марта 1969 г. Татарка. Здравствуй Люба. Я тоже очень сожалею, что у тебя могут возникнуть преграды для поступления в институт. Но не теряй надежды. Ещё неизвестно, куда тебя пошлют. Особо не расстраивайся, «что бог не делает, всё к лучшему». Это я, конечно, шучу.
Да, ты намного слабее прошла дистанцию 3 км. В прошлом году, ты писала, что прошла её за 12 мин.13 сек., а сейчас за 15 минут. Но первой действительно трудно идти, некого догонять, а за тобой все тянутся.
Ну, обо мне, Люба, ты не беспокойся, я ведь не пограничник. Правда, я тоже стою на страже, но воздушных рубежей нашей Родины. Мы примем первый удар только во время войны, когда пойдут на нашу территорию иностранные самолёты, которые могут послать ракеты подавления локаторов, наземный враг нам не страшен, ибо, кто бросит десант в тайгу. Обстановка в мире сейчас напряжена, как никогда раньше, ты сама об этом знаешь, но надеюсь, что мы с тобой ещё встретимся. Как мне тебя сейчас хочется видеть!
Служба у меня идёт более-менее нормально. С боевой работой справляюсь отлично, но бывает: попадаюсь с нарушениями, редко, но попадаюсь. Это отразилось и на отпуске два раза. Но, ничего. «Нет худа без добра». Счастлив тот, кто ждать умеет. Виктор».
Люба зря переживает. На случай войны предусмотрена защита РЛС в лице пехоты и других сухопутных войск.
С батальона позвонил Виктор Горожанкин. Вот, где оказался, уехавший от нас «фельдфебель». Он сказал, что вышел приказ: Демобилизация задерживается на неопределённый срок. Ребята придумывают различные последствия, которые сводятся на войне с Китаем, но про себя, думаю, беспокоятся. Действительно, обстановка в мире напряжённая. На днях был у нас начальник РТВ, говорил, что 1969 год будет очень трудным годом, никто не может сказать, что будет завтра. «Готовьтесь к войне»,- заключил он. А когда обстановка была лучше? Мне отчим два года назад говорил: «Что ты в Армию торопишься? Подожди. Может, придётся нам с тобой вместе идти».
А если война, и, если погибнешь? А я ещё никого по настоящему не любил. И от Любы, что-то долго нет писем. Ребята меня доводят: не может она быть верной, когда живёт в Москве, когда она учиться в мед. техникуме. Они мне просто завидуют, ведь, Люба единственная в роте продолжает мне писать, другим перестали. Тереньтьеву,- он с Долговым призвался в 1968 году,- девушка написала: «Саша, прости, природа сильна, против неё не устоишь». Так, что пока Люба мне сама не напишет, я никому ничего не поверю
« 25 марта 1969 г. Здравствуй, дорогой сыночек. У Гали отметки: одна 3, и одна 5, остальные 4, а Дима, как обычно - 3, всё он у нас, что-то болеет, и не поймёшь. Все родные живы и здоровы, даже старая бабушка, но только совсем слепая.
Любашкина мать живёт в Дулепово, вроде, и она на выходные бывает, но я её не видела, и она здесь никуда не ходит.
Валька пишет, всю небылицу, но он устроился хорошо. Как-то передавали по телевизору, как на границе китайской, и каких убили командиров. Эх, сыночек, как жаль, просто не передать. Вот, всё и ждёшь по радио, как и что
где.
Привет ото всех родных и нас, уж очень скучают Галя и Дима, хотят, чтобы скорей ты пришёл. Галя говорит, мы с Витей тогда везде будем ходить. Ведь, она стала большая, и выросла с меня, но я, ведь, большая, правда. Ну, всё дорогунчик. Ждём письма. Целуем, твоя мама».
Перед первой сменой я не мог уснуть, да ещё в 19 часов подняли на политзанятия. На станции написал письмо. С Долговым, который нёс службу на «Десерте», мы заранее договорились, что в 1час. 30 мин. он придёт ко мне слушать репортаж игры по хоккею, СССР – Швеция. Прикимарил, глаза открыл – время 10 минут второго. Вот-вот, придёт Женька, я подкинул угольку в котёл и снял с крючка входную дверь. Проверив радиоприёмник и настроив его, я уснул. Долгов разбудил меня в 1 час. 35 мин., а приёмника нет.
- Может быть, мой начальник заходил, он от меня минут 10-ть назад ушёл,- сказал Долгов.
Чубий в этот день был ответственным дежурным, и, конечно, только он мог
ко мне зайти. И чего я раньше времени открыл дверь? Попался я глухо. Осмотрел аппаратную: фотоаппарат, который стоял над ВИКО, его нет. Прошёл к сейфу: ключи, как обычно, торчат в дверце. С облегчением увидел, что коды на месте.
Со смены зашёл на ПУ и доложил старшему лейтенанту, Чубию, о пропаже фотоаппарата и радиоприёмника. Он мне ответил, что на «Дубраву» не заходил.
- Через два часа должен быть вариант восемь, а плёнка секретная в фотоаппарате? – спросил Чубий.
- Нет, плёнки там нет, - разочаровал я его.
Утром, конечно, всё было доложено Пересунько, который приехал с отпуска, и начал опять исполнять обязанности командира.
На разводе командир отметил отличную работу операторов, которые проводили бомбёры, ТУ-128.
- Кто был на станции? – спросил Пересунько у Никулина.
- Астанин и Бородулин, - ответил лейтенант.
Я сидел за индикатором «Дубравы», так как молодой оператор мог не справиться, а он с Никулиным работал на ПРВ-10. Но высотомер «тушки» не доставал, они заходили на аэродром в Норильске, а туда даже «Дубрава» не доставала.
- Ну, Астанина надо строго наказать, а Бородулина поощрить.
Учитывая мою боевую работу, Никулин объявил мне три наряда на работы.
«25 марта 1969 г. Татарка. Здравствуйте дорогие родные! Жизнь моя пока ничем не изменилась. В общем, всё идёт нормально. Люба пишет. Правда, я забываю тебе написать. Она просила, чтобы ты не обижалась на неё, что не пошла к вам в гости, ей было неудобно идти. Виктор».
«30 марта 1969 г. Привет из Забайкалья!!! Здорово. Астанин! Вижу, ты «старика» совсем забыл? Оправдываться не надо! Ну, а всё таки… Ну, а мы сидим в полной готовности, ждём эшелона, который повезёт нас в Москву-матушку, и поём песни: Не грусти салага, срок отслужишь свой,
Так же, как и я. поедешь ты домой,
В дальние края, родимые края,
На дембель едут парни дембеля.
Нас уже «батя» собирал, и сказал, когда едем, ох, ещё и долго!!! После того только пустит, как обучим майскую молодёжь. И то с оговоркой: если хунвейбины не помешают, но мы думаем, больше не пойдут.
Ну, а как ты в Туруханском крае живёшь? Как отпуск? Наверно, до декабря? Но, не расстраивайся, гульнём так, что Дулепово перевернется, но если ко мне не заедешь...! Всё – больше не друг, а тем более не брат! Валерий».
«30 марта 1969 г. Здравствуй, дорогой Витя. С приветом к тебе т. Аня. Витя, письмо я твоё получила, за которое большое спасибо, что не забываешь, я очень тобой довольна. Витя, от Валеры получила письмо ещё 28 февраля, и больше нет писем. Наверно, у него сейчас нет свободного времени, после того, как случилось на границе, ведь он скоро должен демобилизоваться, а теперь не знаю, приедет в мае, июне, или нет. Вот, я очень волнуюсь, хотя было б всё спокойно, и всё было бы хорошо. Будь здоров, служи хорошо, а Валерик тебе пишет, или нет? Он уже мл. сержант».
Отрабатываю взыскания, после обеда лёг спать перед нарядом. В 18 часов будят: «Астанин, на «Конус». Прибегаю на станцию, через 5 минут сигнал с ПУ – «Выключить станцию». Я, конечно, на ПУ, там ответственным дежурным мой начальник, Никулин.
- Я такой команды не подавал, - сказал он мне.
Оказывается, инициативу проявил Калинин.
- Потом кричите, что спят на станциях, в нарядах. – начал я.
- А как же вы думали? – перебил меня лейтенант.
- Я больше на смену, на «Дубраву», не пойду. Я не являюсь оператором «Дубравы», а из-за неё у меня одни неприятности.
- Как вы не пойдёте, я, как раз, думаю поставить вас, Бирюкова и Бортникова, - возразил мне Никулин. – Уже струсили, раз попались и струсили.
- Если бы это был первый раз. Здесь я полностью виноват. А раньше три наряда схватил, трое суток. Вот скажите мне, товарищ лейтенант: по включении станции, можно определить: работает защита, или нет?
- Практически невозможно, - ответил Никулин.
- А, вот, я включил станцию, вёл цель. Как только цель вошла в местники, я больше её не увидел. Звонит Чубий: «Почему цели не вижу»? «Не работает защита», - говорю. «А почему не доложил»? Утром за боевую работу роте поставили 3 за сутки, и Пресунько объявляет мне трое суток ареста.
-Когда это было?
- Да, ещё до вас. Я 2 раза получал взыскания по этой защите, хотя я не оператор «Дубравы».
- Ну, я тебе дам две недельки отдохнуть, в наряды, в прочее походишь, а там на станцию.
Калинин предложил выступить на собрании в связи с провокацией китайцев.
- Пускай отличники выступают, - ответил я.
Он понял, кого я имею в виду. Вернулись с отпуска Митрофанов с Зарапиным. Начал замполит меня тут уговаривать, чтобы я сдавал на 1-й класс специалиста, на что я ответил:
- Мне он не нужен, денег мне и так хватает. Тем более, что я не курю.
- Тебе не нужно, государству надо.
На этом диалог закончился, я промолчал.
Всё-таки, записали меня на боевое дежурство. В 6 часов подняли по готовности №1, и на станции я пробыл 13 часов, до 18.30, провели более 20-ти ТУ-95. А мне надо идти в наряд в 1-ю смену, т.е. к 21 часу. Какой отдых?
Прибыл молодой повар на смену Коле Растегаеву. Как раз, 27 марта Николаю стукнуло 21 год. В зону нашей видимости залетел зонд. Меня вызвали на станцию, и трое суток я просидел за экраном высотомера, П-14 «Дубрава» тоже не выключалась, но операторы на ней менялись, а на ПРВ-10 «Конус» я был один, Бородулину не доверили пока. Шарик был радиоуправляемый, американская штучка, и шёл на высоте 30 км. Поднимали «МИГи» на перехват, но у них потолок был 21 км, а ракетой не возьмёшь. Может, было и ни к чему ракету тратить, шарик поснимает, поснимает, и улетит. Пропал он из нашего поля зрения только на 4-е сутки, и я безвылазно сидел за высотомером. Еду мне приносили ребята, а на третий день обед принёс сам повар, Растегаев. В аппаратную прошёл звонок от входной двери, я откинул крючок: и передо мной Николай с кастрюлями.
- Вить, боюсь, а бегу, антенны крутятся, а дверь закрыта. Пока в темноте кнопку звонка нашёл, наверно, облучился.
- Да, ладно тебе, лучи в пространство бьют. Моя станция на пригорке, здесь на «Дубраве» только выносной индикатор. У меня бывает: ведёшь цель, а она уходит из видимости. Крутанёшь посильнее, выбивает высокое напряжение, и бежать надо к станции, чтобы опять включить тумблер. Моя антенна качается, на «Дубраве» антенна крутится, а бежишь, иначе нельзя, - успокоил я его.
- Всю службу боялся к локаторам подходить.
- Не бойся, я раз десять-то точно так бегал, особенно зимой, на морозе станция тяжелей поворачивается. Иначе, цель теряешь, и не выполнишь боевое задание.
День рождение было и Сашке Сотникова, решили отпраздновать. Строители, оставшиеся на зиму, сделали брагу, и мы собрались в столовой. На охоте добыли 5 рябчиков и одну тетёрку. Выпили и хорошо закусили.
У нас произошли изменения в личном составе. Закончил сверхсрочную службу наш старшина. На эту должность поставили ефрейтора, Александра Лубшева. Ему приказом командира полка было присвоено сразу звание старшего сержанта. Было решено нового старшину поддерживать во всём.
«2 апреля 1969 г. Виктор, здравствуй! Ты спрашиваешь, почему так долго не писал. А дело вот, в чём. Я примерно с 7 по 16 марта поддавал, ни разу не попадался, а 16 марта я случайно натолкнулся на дежурного по части. Начштаба вызвал меня к себе, и мы там мирно поговорили. В конечном счёте, я остаюсь на старом месте до первого случая.
Женька Козлов написал мне адреса некоторых лагерных девчонок, если хочешь, то я тебе их пришлю.
Любовные дела у меня терпят поражение. Я не виню никого в этом, я сам
во всём виноват, да, я не слишком огорчаюсь. Твой Валька».
Пошёл в наряд на вторые сутки. Во время дневальства просидел на станции по готовности №1, шли ТУ-95. В 24 часа лёг спать, в 4.00 разбудил сменщик, а мне снилась Люба. Забрал карабин, стал патрульным. Оперативный дежурный Никулин, значит всё нормально. В 6 часов зашёл в столовую, подложил дрова в топящую печь. Пора затапливать печь на кухне. Вышел на улицу, заглушил прогреваемый трактор С-100, на кухне растопил печку. Сел у топки и стал смотреть на открытый огонь. Осмотрел себя, не горю, а запах гари всё сильней. Заглянул через окошко в столовую, а она вся в дыму. Забегаю туда, ничего не видно, но огня не видно. Смотрю: из щелей под потолком валит дым, из столярки. Дверь туда на замке, а в окно ничего не видать. Разбивать окно нельзя, побежал в казарму за ключом. Тормошу Сашку Сотникова: «Давай ключ, столярка горит». Он по карманам, ключ не нашёл. У Митрофанова ключа не оказалось, и я побежал за топором. Смотрю: Сашка с ключом уже на месте с ключом, открыл дверь, на нас пахнуло пламенем. Сотников с огнетушителем кричит: «Беги, поднимай
тревогу».
- Рота, подъём! – кричу, - пожар»!
Все спят, как убитые, только, Ваня Теличкин вскочил с кровати. Я побежал на ПУ. Никулин поднялся из-за стола, и глаза протирает.
- Столовая горит, - говорю ему.
- Давай, давай по азимуту», - отвечает он.
«Вот, ещё, не верит», я рванул к столовой. Ваня трактор отогнал подальше, и ушёл в казарму. Прибежал лейтенант Никулин, пожар ликвидировали. Но сгорел наш месячный крема для сапог, материал для подшивки воротничков, пошив. Ещё бы минут 10-ть, и рота осталась бы без столовой, и сгорели бы все киноплёнки с фильмами. А, ведь, запрещают заходить патрульным на кухню и в столовую. Это дело дневального, а спать-то ему когда? После ужина в казарме шум и гам, и, как правило, крутят фильмы.
Перед строем Калинин объявил о снятии с меня ранее наложенных взысканий за действия на пожаре.
«Витя, здравствуй! Письмо твоё получила. Виктор, ты извини, что задержала ответ на твоё письмо, я болела гриппом и неделю находилась дома. Большое спасибо за фотографию. Значит, ты учишься играть на гитаре? Что ж, это неплохо. Я раньше тоже училась играть, только на баяне, но потом бросила из-за экзаменов, да и баяна у меня не было. Сейчас у нас продолжается государственная практика. Дежурим в три сены: утро, вечер, ночь. Я бы согласилась ещё учиться, чем ходить на эту практику, сидеть ночами. Хорошо, если дежурим двое, а если одна, то очень скучно.
Вить, ты наверно ещё не знаешь, ведь мы сейчас живём в Дулепово.
Теперь мне домой хоть поближе ходить. Наконец-то мы уехали из Орлова.
В училище я сейчас не бываю, так что письма можешь писать мне домой в Дулепово, правда, почтальона у нас пока нет, но кто-нибудь передаст. Пишу тебе письмо, а у самой глаза закрываются, после ночи спать хочу невозможно. Люба».
«4 апреля 1969 г Татарка.. Здравствуйте, дорогие родные! Командировка у меня, по всей видимости, не состоится, взысканий нахватал. Правда, взыскания сняли, отличился. Был я патрульным, и вовремя заметил пожар. Сумели затушить, а то бы дела были. У меня так вся служба и идёт: погорю – отличусь, взыскание – снятие. Уж такой у меня характер.
У нас тоже началась весна. Но снегу очень много. Скоро, по всей видимости, закроется навигация. Виктор».
« 5 апреля 1969 г. Виктор, после армии, т.е. по окончании срока службы, я хочу остаться здесь, только не на сверхсрочника, а на служащего, т.е. просто работать точно так же, как и на гражданке, только ты будешь работать на заводе, а я в в/ч, вот, пожалуй, единственное различие между рабочим и служащим. Хочу в дарить по твоей специальности, т.е. электриком. В основном, только из-за специальности и хочу остаться здесь. А потом, может быть, вместе поработаем.
А тебе, конечно, можно рваться домой, ведь, к любимой теперь в Орлово не надо будет бегать. Живи и наслаждайся жизнью, только не спеши жениться, подожди меня ещё года два, если я останусь здесь.
А я пока не нашёл свою звезду. Алексей».
С Подкаменной Тунгуски, с батальона, приехал инженер принимать экзамены у нас на классность. Я пошёл первым и сдал на 1й класс оператора. На 1-й класс также сдали: Василий Бирюков, Владимир Байков и Ковтуненко с «Десерта». На 2-й класс сдали Владимир Бортников и Алексей Лапин («Десерт»). Не сдали на 2-й класс Юрий Орлов и Евгений Долгов. Орлов всё ответил, а по станции провалился. Всё же он уже был планшетистом. Не считая меня, Пересунько сказал Байкову в декабре: «Отпуск только через 1-й класс»,
Посмотрим.
«Дорогой сыночек, здравствуй. Витя, у нас новостей нет, я с отцом 11 апреля на неделю едем в Ульяновск по просьбе бабушки. Умерла бабушка, нашей т. Зины мама, помнишь, были на Живаге в сарае на даче, и плохая наша бабушка старая, а так, пока все живы.
У нас уже живут рабочие. Весна плохая, холодно. Пиши письма, очень ждём. Галя даже фото целует, и говорит: какой же он у нас хороший, и бабушка наша смеялась, Вот, как мы по тебе соскучились. Целую, мама».
С ребятами на тракторе С-100 ездил в тайгу на заготовку жердей. В тайге тихо и хорошо, прямо, душевный отдых, а не работа. Узнаю, что меня, Орлова и Долгова хотят отправить в полк учиться на сержантов. Неожиданность идёт за неожиданностью. Нас вызвал командир:
- Если, - говорит, - не сумеете уехать, то на май вы всё равно будите сержантами.
И прилетела «Аннушка», которую мы ждали, сидя в пекарне у Голова. Мы, командировочные, побежали к взлетной полосе, а это метров 100 от берега.
Я, в предвкушении тёплой погоды на месте посадки в Подкаменной Тунгуске,
Клапаны шапки сшил наверху, и перчатки не взял. За это я был сразу наказан, за пренебрежение к северной природе, обморозил и уши, и руки. А, ведь, было всего – 20 градусов, правда, на Енисее дул сильный ветер. Хорошо, что мы в самолёт не сели, было только одно свободное место. Отогрелся в пекарне. Возможно, в следующую среду улетим, а пока, опять на дежурство, на станцию.
На следующий день был целый день свободен, и я проспал до обеда. Ребята целый день крутили фильмы, и я в очередной раз посмотрел киноленту: «Их знали только в лицо».
«20 апреля 1969 г. Татарка - Красноярск. Здравствуйте дорогие родные!
Я опять на том же месте, где я начинал службу. Осталось 7 месяцев, да ещё чего доброго в отпуск вырвусь, а это уже очень вероятно. Если бы я не уехал, то на май мне бы его объявили в Татарке. Виктор».
«20 апреля 1969 г. Красноярск. Здравствуй Люба! Вот, я уже снова в той же роте, что был в начале службы. Тогда я учился, чтобы стать солдатом, теперь я учусь, чтобы стать младшим командиром. Здесь я буду до 20 мая. Эта командировка снижает вероятность моего отпуска до 50%. Но будем надеяться.
После тайги здесь очень интересно. Смотрел телевизор, целый день был в
Красноярске, сам себе после Татарки взял увольнение. Завтра начнутся
занятия, сегодня выходной».
«Сынуля, здравствуй! Витя, ты приехал учиться, это лучше, а то бабушка беспокоится: «его, наверно, задержат». Сыночек напиши, можно ли тебе позвонить, а то мы с Галей закажем, уж очень хочется услышать твой голос. Смотри, больше сам себе не делай увольнение, будь осторожен во всех отношениях.
Витя, мы с отцом ездили в Ульяновск, были 10 дней, ничего там хорошего нет, только истратились, но она ему мать, а тут без нас и схоронили нашу бабушку старенькую, прожила она 94 года. Меня не было, а то я бы послала тебе телеграмму, возможно, тебя отпустили. Хоронили за Москвой очень хорошо, все там были, только не было нас.
Дорогой сынок, пришёл совсем Витя Хохлов, комиссовался, какую-то нашли болезнь, но он выглядит очень хорошо. Мы всё с Жандаровой завидуем, как хорошо, когда все дома. Праздники проводили с семьёй, отец всё о же. Приходи, подумай с нами, что делать, ведь ты уже большой. Вить, гитару я тебе достала. Целую, мама».
Когда я прочитал о смерти прабабушки, то у меня сжалось сердце. Я впервые потерял родного человека. Когда мне было 12 лет, Варвара Митрофановна стала жить с нами. Она была 1875 года рождения, на 5 лет моложе Ленина, и рассказывала о некоторых событиях в стране, чему была свидетелем. Например, когда через Москву вели пленных немцев. «Жалко было на них смотреть. Они просили женщин: «Матка, матка, митамины». И некоторые протягивали им кусок хлеба». Она меня научила делать тюрю, которую ели в своё время: нарезается лук, крошится ржаной хлеб, заливается водой и добавляется подсолнечное масло. И всё. Я, Галя и даже
Дима пробовали это блюдо, и я помню, что было съедобно. Прабабушка с Димкой и сидела, очищала ему семечки от скорлупы пальцами. От неё и мы так стали делать, а не лузгать.
До моего ухода в армию, её устроили, как раньше называли, в «дом престарелых», в Москву. Она уже совсем плохо видела. Бабушка Поля - её дочка – навещала её там с внучкой Женей Ушаковой. Женя мне рассказала об одном таком посещении. Прабабушка говорит: «Полинк, а что у меня никаких таблеток нет»? «А ты нечто болеешь»? – спрашивает бабушка. «Да, нет, не болею. А у всех-то есть таблетки, а у меня нет».
У Жени было с собой драже, витамин С, и она предложила прабабушке: «Бабуль, вот, у меня есть таблетки», - протянула бабушке Варе жёлтенькое драже. Бабушка в своей ладони рассмотрела кругленькие, мелкие «таблетки», и говорит: «Это маленькие, нечто они помогут»? «Бабушка, я тебе в следующий раз привезу», - пообещала Женя. Она купила детские витамины в виде крупных таблеток, и передала Варваре Митрофановне. Через неделю она спросила её: «Бабушка, помогают тебе мои таблетки»?. «Помогают, Женя. Теперь хорошо». Бабушка прожила 94 года, и ни разу не болела. Удивительно.