Как ни сопротивлялось мое сознание блужданию ударения в слове «судно», в конце концов капитулировало и оно.
Возможно, будь маленькая Армения, как в былые времена, великой страной от моря до моря, ударение осталось бы неизменным. Но при нынешнем исключительно сухопутном раскладе с чьей-то легкой руки произошла трансформация. «Судно» (он же горшок) во всех медицинских учреждениях Армении было торжественно переименовано в «суднО».
Мои робкие попытки по взыванию к здравому смыслу с тыканием в соответствующую строку словарей Ожегова/Ушакова увенчивались если не откровенным покручиванием пальцем у виска, то по крайней мере клятвенными заверениями в том, что сии омонимы являются таковыми только лишь в качестве омографов, а вовсе не омофонов. И что так было искони заведено: в море сУдно, а в больнице суднО. И единственное, чем они отличаются, — это вода. Вернее, ее местоположение. В первом случае она снаружи, во втором внутри.
На вопрос, не превращается ли судно, давшее течь, в суднО, сведущие люди лишь снисходительно пожимали плечами, дивясь скудоумию и недалекости вопрошающего.
Кульминация моего повествования пришлась на тот самый момент, когда правое полушарие, отвечающее за эмоции, уравновесилось, наконец левым, которое, как известно, контролирует логику. Тогда при упоминании злосчастного «суднА», нейроны головного мозга, доселе готовые биться до последней элементарной частицы во имя торжества правды, справедливости, высшей идеи (ненужное зачеркнуть), перестали вскидывать ружья наизготовку, а лишь смиренно и обреченно вздыхали, мол, наше дело маленькое, главное, чтоб руки-ноги действовали не совсем уж независимо от головы.
Волею случая выпало мне стать свидетелем странного предложения.
Медсестра, помогая больному встать с постели для препровождения его в комнату для отправления естественных надобностей (в простонародье туалет), заметила вдруг, как побледнели чело и ланиты болящего, и в порыве милосердия, ниспосланного ей не только по должности, но паче из человеколюбия к страждущему, с невероятной теплотой в голосе предложила: «Может, лучше СУКНО принести?!»
СУКНО!!!
В тот миг мои нейроны, как мне показалось, совершили ритуальное самоубийство, такое массовое харакири, которое должно было помочь избежать позора и по возможности очистить совесть. Ибо они боролись до последнего.
Вот и размышляю нынче о странных метаморфозах, выпавших на долю несчастного вместилища продуктов жизнедеятельности. Чем оно только не было. И ночной вазой, и кокетливым бурдалю, и уткой, и суднОм, и сукном…
Плыви, корабль! Плыви до ветру!