(опыт латиноамериканской мелодрамы)
1.
Горы переполнены медью, она течёт в них, словно вода.
Так думали древние инки, так думают и сегодняшние шахтёры, живущие в Санта-Крузе и во всех окрестных посёлках, Пальпе, Чинче и даже в небольшом городишке Писко, где шахтёров раз-два и обчёлся.
Каждый городок - это оазис в пустыне Наска, наполненной горячим красноватым песком и пылью, которые в полуденный час сильный ветер поднимает к раскалённому солнцу. Такой ветер способен залепить глаза, нос и рот любому существу, оказавшемуся в этом гибельном месте, задушить, как щенка койота.
Ветер внезапен и ровен.
Говорят, в пустыне Наска четыреста лет не было дождя, а может, пятьсот или шестьсот лет не было, никто же точно не знает. Да и кто может это знать наверняка, кроме Принцессы Пре-Инки, прародительницы всех людей, и самой Марии Магдалены.
Древние жители пустыни добывали воду с помощью огромных чаш, - ночью влага конденсируется на холодной каменной поверхности, пока бог солнца Инти удаляется по своим делам за окрестные горы, оставляя затерянные в песках Пердида Сити наедине со своими думами.
Для того, чтобы сохранить и расширить оазисы, нужна вода, а найти её нелегко, это не медь, и залегает вода гораздо глубже, чем медь, метрах на пятидесяти или даже ста пятидесяти.
Тысячелетнее дерево Милленарио имеет пять гигантских стволов, лежащих на земле. Их может посчитать каждый, но никому не известно, с какой глубины корень этого дерева поднимает воду.
Воду добывают другие шахтёры. Они бурят скважины, чтобы поднять на поверхность большую воду, или копают вручную колодцы, что ещё опасней, чем добыча меди, потому что рыхлая песчаная моласса наполнена гигантскими валунами и может в любой момент осыпаться, а деревянная крепь или жидкое стекло не надёжны и стоят немалых денег.
Впрочем, никто же не заставляет людей жить здесь, никто не принуждает этих людей добывать медь и воду, или ценное гуано, чтобы потом продать их, и наплодить несчастных детей, остающихся до смерти внутри этого бесконечного круговорота. Люди сами хотят этого. И просят у Бога достатка и спасения в засыпанных песком часовнях, не догадываясь, что спасение находится в их собственных руках, а достаток не самое главное. Пусть жизнь их рискованна и опасна, часто смертельно опасна, но Она всегда предлагает выбор, за то, видимо, они и любят и свою родину, и её, жизнь, так похожую на морщинистое лицо седого в сорок лет шахтёра.
Элиасу так рассказывал его отец, а отцу – его отец, и так было много поколений, и все они были шахтёрами, минерос. И Элиасу уже шестнадцать лет, он крепкий парень, и он может работать в шахте, он может называть себя гордым словом минеро.
Так эта дьявольская профессия звучит по-испански.
Дед и отец Элиаса закончили свой путь под землёй, в шахте. Даже не в шахте, а в узкой штольне, больше напоминающей нору койота. Но они знали, куда и зачем шли, потому что настоящему мужчине в этой пустыне больше нечем заняться.
Мать Элиаса получила страховку и уехала, купив крохотный домик на окраине столицы.
…Лаз был узкий, кошачий, с трудом прошли в него лопата и кирка с короткой ручкой, связанные бечёвкой, а вот голова в каске с шахтерским фонарём едва не застряла. Мешок с динамитом пришлось сделать плоским. Элиас уже знал, что взрывчатка, взрыватели и запальный шнур безопасны, если ты общаешься с ними поодиночке.
Заряды нужно было заложить там, где горная порода имела трещиноватость, и можно было забить клин, а если трещина ещё и расширялась, то это и было то место, где заряд мог сработать.
Через одиннадцать метров должна была начаться жила, медная руда с большой примесью гематита. Скорее, наоборот, - гематитовая жила с тридцатью процентами медных вкраплений, и чтобы поднять, оторвать от земли небольшую глыбу такой породы, нужно было приложить немалые усилия.
Или сказать два волшебных слова, вот они: Viva Перу!
Массив Орто-Триадес, находящийся в отрогах Западной Кордильеры, был насыщен кварцевыми и гематитовыми жилами, содержащими спрятанную в них медь, и Элиас со знанием дела выбирал точки, куда заложить взрывчатку.
Он включил аккумуляторный фонарь, пора закладывать динамит.
Пара чёрных скорпионов вразвалочку перебежала световой круг.
- Мне жаль вас, - сказал Элиас скорпионам, - но ничего не поделаешь, у каждого своя судьба.
Воздуху в норе было мало, и грудь юноши непроизвольно поднималась и опускалась.
Закладывая динамит, Элиас думал о Синтии. Они уже договорились о свадьбе, назначив её на осень, на празднование Фестиваля дель Горбанзо, и чтобы сыграть свадьбу, нужно было докопаться до медной жилы, раздробить её на мелкие кусочки с помощью взрывчатки, потом вытащить, поднять на поверхность. И ещё произвести кучу разных действий, которые по отдельности не имели никакого смысла, только так, одно за другим, и первым номером стояло наличие руды.
А чтобы перевезти её потом на пункт приёма, надо договориться с Китаёзой, соседом, у которого есть пикап, и если очень повезёт, уговорить приёмщика дать немного денег в долг, чтобы расплатиться за динамит и пикап. Тогда свадьба получится весёлой и запомнится надолго друзьям и соседям.
Может быть, денег хватит, чтобы купить подарок матери, думал Элиас, пусть и она порадуется за сына.
Но главное, конечно, чтобы свадьба понравилась невесте, для этого нужно пригласить духовой оркестр, как это бывает у всех, и тогда они с Синтией станцуют свою свадебную маринеру, la Danza del Перу.
Элиас блаженно зажмурился, потом открыл глаза и снова увидел притаившихся скорпионов.
- Ну, ладно, пошли со мной, - произнёс он, - втроём же веселей.
Дотащить запальный шнур до устья норы оказалось довольно просто, а вот поджечь шнур Элиас не успел, потому что штольню сильно тряхнуло, и он сначала подумал, что взрыв произошёл раньше времени, хотя произойти он никак не мог без его участия.
Воздух не пахнул тухлыми яйцами, как бывает после отпала, а земля сама по себе затряслась с невероятной силой и стала растекаться, словно вода, пуская острые фонтанчики пыли. Элиас поплыл в песчаных струях, не в силах подняться на ноги. Окрестные горы двоились, расползались, сбрасывая с себя эоловый песок.
«Наверно, это конец, - подумал Элиас, - это конец Мира…»
Земля дрожала, словно кто-то огромный тряс её, как гигантское сито, срывая со скал камни размером с дом и сбрасывая их вниз вместе с висячими дюнами, поднимая в воздух обломки и тучи пыли. Элиас слышал, как вокруг него по кругу катились десятки мятых железных бочек, громыхая на ухабах, со звоном и лязгом стукаясь друг об друга. Не коварная ли Пача Мама гонит свою колесницу, пытаясь навредить людям за неуважение к ней?
«Чем я провинился перед тобой, Мать-Земля?»,- думал он и очень боялся, что грунт утечёт из-под его ног в открывшиеся трещины и утащит его с собой.
Элиас попытался встать с четверенек, но земная дрожь сбила с ног, и он опять вцепился в песок, струйками уходивший между пальцев, на правой руке так и остался обрывок запального шнура.
Железный лязг прекратился, но поверхность продолжала конвульсивно вздрагивать, как умирающее животное, однако, Элиас смог подняться на ноги и оглядеться.
Его медная штольня была уничтожена, месячная работа и взрывчатка пропали зря. Радовало одно, - он успел выбраться из ловушки, отделался мелкими ссадинами и ушибами, и он снова подумал о Синтии и свадьбе, только теперь как о чём-то далёком и несбыточном.
«И скорпионы тоже погибли», - грустно подумал он.
Но боги всё равно услышали его.
2.
Синтия знала о последствиях землетрясения всё, поскольку работала на местной радиостанции народного радио «El Pueblo 93.3 FM», и кидала сейчас в растревоженный эфир последние сводки комиссии по землетрясениям.
Эпицентров было два, магнитуда в каждом достигала восьми баллов, что само по себе было достаточно, чтобы уничтожить жилые посёлки в пыль, оба располагались в океане и, наложившись друг на друга, усилились до восьми с половиной.
По сообщениям правительства число погибших и пропавших без вести непрерывно росло и через четыре часа достигло шестиста пятидесяти двух, и по всей видимости это было только начало, толчки продолжались, стихия с тупым упорством ломала земную кору вдоль тихоокеанского побережья.
Цунами, океанская волна высотой в двадцать пять метров, зародившаяся в тридцати километрах от побережья, снесла на прибрежной суше несколько сотен китайских курятников.
Синтия невесело подумала, что теперь кур не надо будет солить.
В столице ожидалась вторая волна ещё большей нешуточной силы, и люди в панике покидали жилые дома, к утру ввели чрезвычайное положение и комендантский час.
Президенто Валентино обратился к народу, попросил набраться терпения и выдержки, но жуткие события продолжались.
Из Чинчи пришло сообщение, что упало две высоковольтные опоры панамериканской линии, оборвав провода и погрузив южную часть страны в темноту.
Но самое страшное произошло в маленьком городишке Писко, там вывалилась саманная стена муниципальной тюрьмы, и шестьсот заключённых убежали в ночь.
Страх расползался по Южной зоне со скоростью звука.
Транспортное движение по Панамериканскому шоссе «Carretera Panamericano» было приостановлено в связи с разрушением мостов и частичным повреждением дорожного полотна: зияющая трещина разбила его вдоль осевой линии, обе полосы сморщило в пологие складки, а нависающие скалы ссыпались на поломанный асфальт, волонтёры приступили к разбору завалов, откатывая камни на обочины.
Колонны пожарников, бомберос, гремя амуницией, вступали в ночные притихшие города, словно легионеры Конкисты, грозные и неотвратимые. В банках и больницах стрекотали дизель генераторы, давая слабое освещение близлежащим развалинам, всё остальное погрузилось в кромешную тьму, там визжали полицейские сирены, слышались пистолетные хлопки и автоматные очереди, - это карабинеры наводили порядок в Южной зоне, погрузившейся во мрак, борясь с мародёрами и сбежавшими преступниками.
С рассветом каждый житель страны смог убедиться, что произошло нечто ужасное.
Синтия взволнованно повторяла в эфир сообщения правительства об образовании временных палаточных лагерей для пострадавших. Строительная техника расчищала улицы и готовила площадки под палатки и пункты питания и водоснабжения, расчищала, но не справлялась. Голодные измученные люди бросались к каждой машине, подъезжавшей к лагерям, требуя воды и пищи.
Были избиты два репортёра, приблизившиеся к палаткам
Кварталы бедняков в поселениях и городах Южной зоны превратились в кучи битого глиняного кирпича, выжившие копались в развалинах в поисках тел погибших.
В столицу провинции город Ику прибыла передвижная поликлиника на десяти огромных автобусах. Люди шли за водой к бензоколонкам и становились в километровые очереди с ведрами и бутылями, многие катили деревянные бочонки на двухколёсных повозках.
На юг ехали тяжело гружёные автомобили с иностранными номерами, вплоть до европейских, везли одежду, продукты, другую гуманитарную помощь.
Над всем этим трепетал на ветру красно-белый государственный флаг страны.
- Viva Перу! – сказала Синтия осипшим голосом, касаясь микрофона губами, потом выключила радиостанцию и плача уткнулась в носовой платок.
«Пресвятая Дева, - думала она, - Элиас утром собирался в горы, на шахту, а от него до сих пор нет никаких вестей…»
3.
Элиасу повезло.
Он просто глазам не поверил, когда увидел соседский пикап и самого соседа за рулём, раскосого, с хвостиком из чёрных прямых волос и сигарой в зубах. Не так уж они были близки, так, ола-ола, привет-привет. Китаёза тоже жил один, рудой не занимался, подрабатывал на перевозках. Поговаривали, что он связан с мафией, и карабинеры приезжали за ним не раз, не два, но отпускали: прямых обвинений и доказательств не было, на то она и мафия.
Но Элиасу было всё равно, что говорят про соседа, - у каждого свои тайны и свои медные норы.
- Ола, приятель! – крикнул Китаёза. – Еду со скотобойни, смотрю, кто-то возится на участке моего соседа Элиаса! О, так это сам сосед! – балагурил он. - Полезай быстрее в машину, пока Пача Мама опять не вспомнила про нас!
Погромыхивая разболтанной подвеской, пикап спустился с рудного Орто-Триадеса по сухому руслу Кауче-Секо, мчась со скоростью тридцати миль в час, объезжая провалы и гигантские глыбы упавшей породы. Ветер закручивал поднимавшуюся за ним пыль в огромный рыжий столб, который иногда накрывал машину, и тогда Китаёза резко тормозил, а Элиас закрывал глаза, ожидая удара каждую секунду.
- Viva Перу! – в азарте кричал Китаёза.
Элиас молился Деве Марии, полулёжа на соседнем сидении, и благодарил Её за столь счастливое стечение обстоятельств. Что ж, мало ли чудес на свете! Вот, Святая Мария помогла и им.
В спешке он так и не спросил соседа, как тот его нашёл.
…Китаёза сидел на одном из двух пластмассовых стульев в жилище Элиаса, а сам хозяин, завернувшись в мокрую простыню и постанывая, лежал на травяном матрасе, брошенном на неровный глиняный пол.
Собранное из сырых кирпичей строение, чудом устоявшее в землетрясении, имело три крошечных помещения с дверными проёмами, забранными цветными занавесками, на земляном полу стоял в добавление к стульям белый пластмассовый стол. Входная дверь была стеклянной, наружная кованая решётка казалась скорее видимостью защиты, но проём был тщательно занавешен пёстрой тряпкой.
- Видишь, друг, не только у тебя всё плохо, - говорил Китаёза, хитро прищурившись, – у Кэтча тоже завалило нору. А была это не просто нора, а целая штольня, там даже свет был, и длина триста метров. Ты когда-нибудь видел штольню в триста метров! А сколько там было руды! Позавчера перфорадисты бурили в той чёртовой норе дырки под взрывчатку, и той же ночью вывезли оттуда четыре тонны руды!
Он даже завыл по-шакальи от негодования.
- Ты представляешь, Эл! Украсть четыре тонны! Порезали бочки, и на этих волокушах дотащили медяху до Панамерикано, представляешь?
- Сволочи, - сказал Элиас, - зря Кэтч дал им работу.
- Кэтч индеец, кечуа, он верит в богов, он добрый, - уклончиво сказал Китаёза.
- А ты, - спросил Элиас, - ты веришь в Бога?
_ В Бога? Зачем? Ваш бог слаб, потому что добр. И нигде не видно его следов, он невидим и ничего не даёт человеку. Другое дело Пача Мама или Инти, Кука Мама, дающая нам коку.
Помолчали.
- Ладно, ты и вправду не веришь в Него.
- Этот мир, - сказал Китаёза, - уходит в иной мир, и так до бесконечности. Какая разница во что верить.
- И вот что я тебе скажу, трудоголик, - продожал Китаёза. - Чем длиннее штольня, тем больше руды, так?
- Так.
- Чем больше и честнее работаешь, тем больше или меньше ты получаешь, а?
«А ты пробовал?», - подумал Элиас, но промолчал.
- Конечно, меньше, - ответил за него Китаёза, - все эти чёртовы горы всё равно не перекопаешь, потому что у тебя не хватит сил и жизни, чтобы заработать хорошие деньги, - он сжал кулаки, - да и не хочу я копать! А вы придумали себе приятную сказочку, – продолжал он. - Кэтч, смотри, вообще в пролёте, и собирается идти в рыбаки и ловить свою сказочную красавицу читу, рыбку, которая исполнит три любых желания! Но он индеец, а ты?
Тут он засмеялся, и Элиасу тоже пришлось растянуть рот в улыбке, всё-таки Китаёза спас его.
- Куда же шахтёру без удачи, - пробормотал он. - Не поймаешь, – тогда… - и он показал двумя пальцами крест.
Китаёза внимательно посмотрел на него.
- Ну вот, ты же сам и ответил на свой вопрос! Видишь, Эл, даже святой Франциск Солано не смог спасти от землетрясения, а что уж про безмозглую рыбу говорить! Она тем более не даст тебе ничего, кроме сказочки о счастливой жизни в медной штольне. Ведь всё зависит от твоего желания, а ты не знаешь, что делать дальше. Ведь так?
- Ну, так, - нехотя согласился Элиас. – Я мало что понимаю в этих твоих философских выкрутасах, - он дрожал от холода и возбуждения, и чтобы унять боль, вылил на простыню остатки воды, - но ты прав, надо что-то делать, за душой ни гроша, Синтия со своей радиостанции не вылезает, и я целыми днями рою эти проклятые норы, я уже забыл, как у неё волосы пахнут, - закончил он.
- Знаешь, дружище, не грусти и не раскисай, - подобрел сосед, - к утру будь готов, кое-что я всё-таки придумал, не будь я Китаёза, потомок идальго Диего Альмагро.
4.
Панамериканская асфальтированная дорога пересекает пустыню Наска в меридиональном направлении, нанизывая оазисы, как куски мяса на шампур.
Барханы, пересыпаемые ветром, перекатываются через шоссе, словно живые существа, и двигаются, ползут в сторону океана, на запад, преодолевая каменистые гряды и высохшие русла. Их движение постоянно и ровно, не с чем сравнить эту неотвратимость и упорство, с которыми песчинки преодолевают каждый следующий дюйм.
Две тысячи лет или больше люди жили здесь, на берегах полноводных рек, ловили рыбу, пасли скот и возделывали поля на плодородных пойменных почвах. И сейчас в безводных речных долинах можно найти черепки глиняных сосудов и наконечники доисторических стрел и дротиков.
Тысячелетнее дерево Милленарио напоминает своими пятью огромными стволами лишь о чудодейственной силе воды, но не открывает духовную тайну поколений, откуда черпались силы для выживания, не только же от солнца и воды.
Полоса, стометровая полоса наезженной по песку старой дороги шла параллельно новой, асфальтированной, и была обозначена двумя рядами валунов. Вдалеке виднелась часовня Санта-Круз, украшенная гирляндами бумажных цветов. Ветер уже сто лет не давал им покоя, выцветшим и обтрепанным.
Скорее всего, Принцесса Пре-Инка, рожая новых людей, не очень заботилась о том, как они будут жить дальше, потому что Мир от начала времён управлялся богами, повелителями стихий Неба, Воды и Земли, следившими за временем посева и сбора урожая, строительством городов, ходом дневного и ночного светил, и даже звёзд, собранных в созвездия, и казался от этого незыблемым. У людей не было ничего, кроме веры в богов. За отступление от правил боги наказывали землетрясениями, засухами, болезнями, нашествиями захватчиков, и всегда требовали жертвоприношений, требовали крови и неслыханных мучений плоти. Может быть, они хотели изменить, покорить человеческую сущность, убить в ней любовь и милосердие?
Странно, но люди всё равно оставались прежними, - трудолюбивыми, добрыми и отзывчивыми, как при правлении Принцессы. Видимо тогда боги и решили подобраться с другого конца…
Собранные из горбатых стволов щелястые сараи с корявой вывеской «Ore», что означает по-английски «Руда», можно было увидеть теперь в каждом посёлке.
С цивилизованного Севера к приёмным пунктам приходили за рудой огромные тягачи-рудовозы с длинными платформами, на которых металлические и капроновые сетки с медным колчеданом везли в грузовой порт Кальяо. Там сетки перегружались в трюмы других рудовозов, океанских, - перуанская медная руда продавалась на лондонской бирже не тоннами, а судами на сотни тысяч тонн.
Краска на старом пикапе Китаёзы давно сгорела на солнце, железо стало рыжим от ржавчины, сделав его неприметным на фоне красноватых холмов и барханов.
- В пустыне меня может учуять только койот! – похвастался Китаёза.
Эл и Кэтч сидели у дорожной насыпи «Carretera Panamericano» на прохладном песке. Солнце только что взошло и ещё не успело нагреть его.
- Сколько ещё ждать, – спросил Кэтч.
- Часа полтора, - ответил Китаёза.
- Тогда я посплю, Челита всю ночь мучила, худая лиса, - сказал Кэтч.
- Худые, они такие, - сказал Китаёза.
Элиас, прищурив глаза, смотрел на восход. Он не знал, что с Синтией и думал, что надо, конечно же, сообщить ей, что он жив и здоров, но Китаёза выдернул его из дома час назад и предупредил, что никто не должен знать, куда они поехали. После землетрясения карабинеры прочёсывали посёлки, останавливая все подозрительные машины, заглядывая и в рейсовые автобусы, нет ли там беглецов из Писко.
- Не грусти, Элик, до фестиваля ещё полно времени, ты успеешь заработать денег, - это пробормотал Кэтч, засыпая. – А мы уж будем с Челитой жить так, без венчания. Такая у нас получается жизнь…
- Да ладно тебе, - сказал Китаёза, - не ври себе и людям, она за тебя никогда не пойдёт, потому что ты тюфяк и неудачник.
Кэтч делал вид, что спит, но шумное дыхание выдавало его.
- Лучше бы землетрясений не было четыреста лет, а не дождей, - Эл пересыпал из ладони в ладонь подсыхающий песок.
- Ишь чего захотел… смотри, боги накажут тебя.
- Эй, парни! – громко крикнул Китаёза. – Что это вы заныли! Посмотрите воо-он туда! Он тоже хотел жить!
У придорожных кустов видны были следы гусениц буровой установки и рядом квадратная яма с жидким стеклом, в котором плавал вздувшийся труп койота.
- Ола, бродяга! – опять заорал Китаёза. – Ты открыл мне смысл жизни! Покойся с миром!
- Чёртов философ, - сказал Кэтч, теперь ему было не до сна.
- Значит, так, - серьёзным голосом сказал Китаёза, – ты, Элик, подгонишь пикап вон туда, где начинается подъём на перевал.
Он показал на съезд с шоссе.
- А мы с Кэтчем засядем в этих кустах.
Не прошло и часа, как на шоссе показался рудовоз. Двигался он медленно, и было в его облике что-то странное, живое и не механическое.
На подъёме рудовоз ещё больше сбавил скорость, со скрежетом переключилась передача, а над кабиной ударили две струи чёрного дыма, машина поползла вверх по дороге, рыча, как стая голодных львов.
Китаёза и Кэтч выскочили из кустов, когда гора руды, поросшая колючим кустарником, проползла мимо них.
- Мамаррачо, тупица! – прошептал Китаёза. – Как же я сразу не догадался!
Платформа рудовоза была плотно обложена колючим кустарником, называемым в народе кошачьим когтем за длинные загнутые колючки, а на корме рудовоза привязаны несколько стволов кактуса.
Догнав рудовоз, парни попытались добраться до сеток с рудой.
Куда там, кошачий коготь есть кошачий коготь!
Водитель заметил их, посигналил и, добавив газу, повёл рудовоз дальше к перевалу.
- А ты что, не знал, как страхуются рудовозы!? – заорал на Китаёзу Кэтч. – Крюк надо было с собой взять! Зацепили бы сетку и сдёрнули, хотя бы одну!
- Да пошёл ты, каброн, раньше надо было советовать! – заорал в ответ Китаёза.
Они сидели в пикапе и Элиас напряжённо следил за перепалкой.
Китаёза сунул руку под торпедо и достал что-то, завернутое в тряпку.
- Эл! – крикнул он, - гони за рудовозом! Я ему покажу сейчас, как издеваться над шахтёрами!
В руке его оказался небольшой «бульдог» с коротким стволом и красной резной рукоятью, он протянул его Кэтчу.
- На, сделай ему пиф-паф!
- Постой, - Кэтч растерянно держал револьвер в руке, - на такое мы не договаривались. Это уже совсем другая статья, жизнь человека дороже мешка руды!
- Ааа, - прошипел Китаёза, - хорошо соображаешь, так почему же ты решил обменять свою драгоценную жизнь на мешок медяхи?!
Он за ствол вырвал «бульдог» у Кэтча и вложил его в руку Элиасу.
- Ну а ты, детка, способен на настоящее дело ради вашего с Синтией счастья?!
- Да отвяжись ты, - сказал Элиас, он хотел сказать «со своей свадьбой», но осёкся. – Слушай, стрелять же не обязательно, можно только попугать.
- Какой ты умный, сразу нашёл лазейку, - Китаёза закурил. – Правильно! У меня и патронов-то нет.
Он ухмыльнулся и передразнил Элиаса:
- Не бу-удем никого убива-ать, припугнём, и они сами всё отдадут. Какая грустная сказочка, парни.
- А если карабинеры нас прихватят!? – не унимался Кэтч.
- А вот и они, - тихо сказал Элиас. – Сейчас нас помирят.
Синий полицейский джип уже притормаживал у съезда с шоссе в ста метрах от них, проблесковые маяки беззвучно резали воздух.
Элиас хотел выйти из пикапа, но Китаёза еле слышно прошептал:
- Поднимите руки, идиоты, чтобы их было хорошо видно, и не двигайтесь.
Один карабинер стоял уже позади пикапа в напряжённой позе, держа кольт наизготовку, потом начал перемещаться к водительской двери, внимательно рассматривая сидящих.
- Вот это попали, - сказал Кэтч. – А если бы мы догнали рудовоз?!
- Взяли бы нас тёпленьких, а то и постреляли бы, как койотов, - съязвил Китаёза, - и лежали бы мы сейчас в жидком стекле! Как музейные экспонаты, а Челита показывала бы нас за деньги, которые она отдала бы Синтии на свадьбу, но уже с другим!
Китаёза оскалился в улыбке.
- Сеньор! - крикнул он карабинеру, - мы несчастные минерос, чудом остались в живых! Ищем место под новую штольню!
Карабинер ослабил стойку и опустил кольт, вглядываясь внутрь пикапа.
- Можно я выйду?
- Выходи, - сказал карабинер.
Второй карабинер тоже вышел из джипа и держал руку на открытой кобуре.
Что говорил Китаёза карабинерам, Кэтч с Элиасом не слышали, но карабинеры отпустили их, и не стали досматривать пикап.
- Чудеса, - пробормотал Кэтч.
- Значит, я волшебник, - ответил Китаёза. – И теперь всё, что мы добудем, будет делиться поровну, - он засмеялся, - половину мне, половину вам.
5.
После захода солнца наступил космический мрак. В окрестностях посёлков, где когда-то светилось зарево, нельзя было рассмотреть пальцы на вытянутой руке.
Зато можно было запрокинуть голову и увидеть, наконец, звёздное небо, а среди россыпи звёзд разглядеть главное созвездие Южного полушария – Южный Крест.
Обычно, в трудные минуты вверх смотрит тот, кто обращается к Богу.
Синтия выключила радиостанцию, и тут раздался звонок.
- Доченька, - это был отец, - как ты? Я звонил тебе весь день, собрался уже ехать в твою глушь. Как ты? В столице твориться что-то невообразимое! Все ждут гигантскую волну! Но мы же моряки с тобой, Синти, не пристало нам бояться каких-то волн!
«Да, конечно, - подумала Синтия, - от Ики до побережья семьдесят километров, какая уж тут волна!
А что такого творится в столице? Ей было всё равно, пусть хоть сам Супай, держатель Ада, откроет свои мерзкие подземелья для новых отступников. И пусть эти холёные тётки в крашеных париках, живущие по законам аргентинских сериалов, покупают в супермаркетах дважды или трижды солёных кур… это не её жизнь! Жаль, что отец после смерти мамы слишком быстро нашёл себе женщину, познакомился с ней в центральном универмаге! Надо же! Пусть эта фальшивая блондинка называет его теперь «папиком», пусть этот бывший моряк зачёсывает теперь остатки волос, чтобы прикрыть лысину!»
- Как твой юный минеро, - продолжал отец, не давая дочери вставить и слово, - он уже нашёл для моей дочери золотую жилу?
- Папа, мне нужно идти, - сказала она в трубку и отключила телефон, потом отключила и генератор и вышла на тёмную улицу. Погремела связкой ключей, закрыла дверь. Раньше она делала это с чувством исполненного долга, а сейчас это напоминало бегство. Да, бегство! Её охрипший голос целые сутки звучал в эфире Южной зоны, поддерживал и ободрял население, попавшее в катастрофу. И она всё ещё была там, среди них, в хлопающих на ветру палатках и в колоннах бомберос.
Теперь же папенька так хорошо… поднял ей настроение.
Отец, конечно, всю жизнь был отчаянным моряком, и даже, наверное, капитаном, но Синтия видела отца раз в полгода, и когда он возвращался из рейса, появлялся с подарками и цветами, мама расцветала и с улыбкой слушала романтические рассказы о дальних странах и морских приключениях, а Синтия с детства знала, где на ночном небосклоне находится созвездие Мухи.
Так, с улыбкой, мама и ушла, глядя не на чудесные звёзды, а в больничный потолок.
Синтия вышла на улицу, там было непривычно темно, тихо и безлюдно, оставалось только смотреть на чёрное небо.
Южный крест спокойно висел над самым горизонтом, тусклый ромб, воспетый в стихах и песнях. Синтия подумала об отце, уже тепло и спокойно, - море, океан были его стихией, а мореплаватели много знают о звёздах и созвездиях. И она знала, что главное созвездие совсем не Южный Крест, а созвездие Мухи, находящееся чуть выше и вправо от Креста, по нему можно было определиться в океане гораздо точнее.
Муха на самом деле не нравилась ей, представлялась большой, жирной и волосатой, но она знала, куда лететь, и показывала другим, а Синтия, маленькая и хрупкая, не знала.
«А как найти дорогу в жизни, такой сложной и непредсказуемой, не по звёздам же, - думала Синтия, - кругом столько людей, а она, жизнь, похожа на одиночное плавание».
Она шагала по тёмным улицам, светя под ноги фонариком, вдоль глухих заборов и чёрных окон. Луч света выхватывал надписи «Viva Presidento Valentino!», с крыш вслед ей лаяли собаки, и это был хороший знак, - значит, Пача Мама вылила свою злобу и успокоилась.
«И зачем, зачем Элик выбрал такую трудную профессию? Через четыре года он пойдёт в армию, а пока мог бы заниматься доставкой пиццы, или пошёл бы в автосервис учеником, или… пришёл бы к ней на народное радио, у него красивый глубокий голос, а она натаскала бы его по произношению, по испанскому языку… Он совсем мальчишка, такой романтик, думает только о том, как бы устроить свадьбу, с оркестром из Пальпы или даже Ики, пригласить соседей и друзей… А сколько же до Фестиваля дель Горбанзо? Оо, так всего две недели!».
Она остановилась.
«Две недели? А где же сейчас мой Элиас?»
Ответа не было, но она чувствовала, что с ним всё в порядке, что он жив и думает сейчас, конечно же, о ней, о Синтии, глазастой темноволосой девчонке в синих джинсах и зелёной рубашке «аля милитари» с тонким кожаным пояском, ах…
На соседней улице завизжала полицейская сирена, послышалось несколько глухих выстрелов, а затем визг тормозов и очередь из автомата.
Синтии пришлось бежать, - хорошо, что до квартиры оставалось всего два дома, и она благополучно вбежала в неё и закрылась на все замки.
«В открытую мародёры в дом не полезут» - решила она.
6.
В Санта-Крузе они задержались у ворот кладбища, пропуская похоронную процессию, потом заехали на рынок и долго ходили вдоль деревянных прилавков, накрытых от солнца пластмассовой мешковиной, хлопающей и шуршащей на ветру. Китаёза кого-то искал, разговаривая с торговцами и заходя в тёмные проходы между ларьками. Народу на рынке было мало, песчаная позёмка гоняла по каменистой земле обрывки бумажной упаковки, повсюду на столбах висели поминальные венки, а возле грязной кофейни деревенский оркестр играл траурную музыку.
В ворота рынка уверенно вошли двое на гигантских ходулях, их красные блузы и колпаки трепал ветер, один бил в барабан, другой вертел в руке трещётку и что есть силы орал:
- Подайте, честные люди, на погребение невинных жертв землетрясения!
Вслед за ними семенил пёстро одетый человек и, тоже громко стуча в барабан, побежал по рыночным проходам, выкрикивая ту же фразу. Он собирал милостыню и кидал взамен пригоршню дешёвых леденцов в бумажках.
- Ну что, парни, кем вы хотите быть, - рассмеялся Китаёза, - вечно грязными шахтёрами или весёлыми сборщиками подаяния? Решите для себя этот вопрос, а я вам помогу.
Оркестр у кофейни сбился и оторвал, наконец, трубы от губ. Спотыкаясь и продолжая по привычке надувать щёки, музыканты церемонно удалились с рынка.
7.
Утром Синтия собралась идти на городскую площадь, где вывешивались списки погибших и пропавших. Если Элиаса в списках не будет, она очень надеялась на это, оставалось ехать вечером в Санта-Круз и искать его там.
«Ну, вечером в темноте ехать страшно, это же почти сто километров, лучше на дневном автобусе», - решила Синтия.
Городская церковь, окружённая высоким забором, набранным из тонких металлических прутьев, была открыта, людей внутри изгороди девушка не увидела, - полукруглая кровля наполовину обрушилась, и солнечный свет ярко освещал Святую Деву, которая, казалось, отвернулась от своего младенца, прикрывая его обрывком ткани, расписанной золотыми звёздами.
Церковные ворота были распахнуты, но люди, заполнившие площадь, не стремились войти внутрь, поскольку там лежала островерхая крыша, сорвавшаяся с колокольни и расколовшаяся на несколько обломков. Из одного обломка торчал позолоченный крест, нацеленный в неправдоподобно густое синее небо.
Синтия перекрестилась, зажгла свечу в пластиковом стаканчике и услышала траурные звуки духового оркестра. Люди на площади молчали и не двигались, перемещался лишь деревянный помост на плечах нескольких мужчин, поворачиваясь то вправо, то влево, чтобы чёрное, искажённое мукой лицо Иисуса в терновом венке могли увидеть все, кто находился на площади.
Распятая фигура излучала столько боли, что горожан отпускало собственное горе, пусть ненадолго, и они начинали хлопать в ладоши, покачиваясь в такт с качающимся помостом, благодаря Иисуса за его сострадание.
Звуки труб, пронзительно усиливаясь и слегка фальшивя, взвивались тогда над площадью, словно клубы дыма, перемешиваемые ветром, вызывая слезы на глазах прихожан.
На крохотной городской площади, окружённой жёлтыми домами с плоскими крышами, слышалась только эта скорбная мелодия и шорох благодарных рукоплесканий.
Солнце было в зените. Окружённое радужным гало, оно бесцеремонно разглядывало находящихся внизу, словно бог Инти, остановив повозку, ждал следующих событий.
8.
Со стороны посёлка Санта-Круз в сторону Ики уже мчался по шоссе «Carretera Panamericano» рыжий пикап с тремя парнями на борту.
Китаёза рулил.
Кэтч угрюмо молчал, тёмные глаза его были подёрнуты непробиваемой плёнкой отрешённости от мира, только бегущая вперёд дорога отражалась в них.
Элиас, прижавшись к дверце, чувствовал холод, исходивший от индейца.
Он так и не связался с Синтией, и думал сейчас о времени, насыщенность событиями превратила прошедшие сутки с момента землетрясения в неделю или даже целый месяц, а он так ничего и не узнал о ней. Наверное, встреча их будет не из весёлых. Он так и представил, как она берёт его за подбородок, притягивает к своему лицу, широко открывает горящие чёрные глаза и шипит сквозь зубы «ну что, мой милый, где же ты гулял столько времени, где твоя руда, где деньги на свадьбу и состоится ли она, наша свадьба?!»
Эл вздрогнул и проснулся.
«О. боже, как стыдно! Как я буду смотреть в лицо её отцу, достойному и уважаемому человеку! А моя мать, что скажет она?!
И мне придётся рассказать им, чем же занимался жених последние сутки. Аа, мальчик мой, ты пытался ограбить шахтёров, скажет мама, ты пытался присвоить их труд! Похвально, сынок! Ты хочешь опозорить имя отца, отца, воспитавшего тебя и научившего всему! О, какой позор!»
Элиас слышал, как в кузове пикапа громыхали крюки, которыми Кэтч собирался цеплять сетки с рудой.
- Послушай, Китаёза, - сказал он, - сегодня будет ещё один рудовоз?
- Да, мой милый, - расхохотался Китаёза, - сегодня будет ещё один жирный и толстый рудовоз, и мы его хорошенько пощекочем!
Лукавая рожа Китаёзы просто светилась от предвкушения добычи, и Элиас почувствовал неладное.
- Что это вы придумали, каброны! – выкрикнул он.
«Они едут не за рудой, - сообразил он. - Они едут грабить рейсовый автобус! А что, если Синтия, не дождавшись вестей, едет сейчас в Санта-Круз на этом долбаном автобусе, чтобы найти его, Элиаса? Синтия слишком решительная и независимая девушка, она не будет сидеть и ждать у моря погоды»
- Да ты, никак, собираешься нас покинуть, трудяга? – Китаёза зло посмотрел на Элиаса. – Я же спас тебя, и теперь ты мне должен. Смотри, не прогневай Супая, он любит таких наивных юношей.
Теперь Элиас всё понял, теперь ситуацию разжевали ему, как маленькому.
- А на револьвере есть отпечатки твоих пальцев, - ласково добавил Китаёза.
Кэтч покосился на него, но ничего не сказал.
За разговором Китаёза сбавил скорость, и Элиас увидел далеко впереди солнечный блик от лобового стекла встречной машины. Ни о чём не думая, он открыл дверцу пикапа и вывалился на асфальт. Кэтч попытался помешать ему и схватил Элиаса за рубашку, но ветхий рукав оторвался и остался у него в руке.
Элиас удачно перекатился на обочину и, перевернувшись через голову, сполз по насыпи в кювет, чувствуя, как острые каменные обломки впиваются ему в спину.
Пикап не остановился, а с рёвом рванул дальше, до автобуса оставалось всего метров триста, и Китаёза рассчитал всё правильно, он уже не мог остановиться.
Глядя вслед пикапу, Элиас представлял только одну картину: залитое кровью лицо Синтии, горящий автобус, съехавший с насыпи, убитый водитель, чёрные пластиковые мешки…
9.
Синтия купила билет и вышла на привокзальную площадку, где стояли два автобуса. Один сверкал, словно стальная рыбина, хромовой решёткой на радиаторе и выглядел весьма солидно, на окнах покачивались зелёные занавески, а большинство пассажиров составляли иностранные туристы. Это было видно по пёстрым бейсболкам, тёмным очкам и английской речи и, конечно, по поведению, - беззаботность раскрепощала их. Они ехали в Наску, в горы, смотреть рисунки древних инков.
Второй автобус через считанные минуты отбывал в Санта-Круз, это был обычный деревенский рейсовый автобус без занавесок и мягких кресел, несколько человек сидели в нём на теневой стороне.
- Граждане Ики! – раздался откуда-то сверху громкий голос. – Подайте на пропитание несчастным пострадавшим от землетрясения!
Из-за угла автовокзала выдвинулись две фигуры огромного роста, ходули со стуком опускались на асфальт, барабан и трещётка вторили друг другу. За клоунами бежали сборщики денег, выкрикивая что-то и раздавая конфеты, за сборщиками увязались, виляя хвостами, собаки.
Кавалькада процедила через себя людей, стоявших на площадке, собрала милостыню и исчезла.
Синтия оглянулась на автобус и, - о, ужас! – он уже заворачивал в сторону Панамерикано, не дождавшись её!
10.
Солнце быстро опускалось к горизонту.
Элиас выбрался на дорогу, пошёл, потом побежал навстречу автобусу.
Выстрелов не было слышно. Казалось, что перед автобусом расплавился асфальт и превратился в воду, Элиас явственно видел пенистые гребешки мелкой волны, поднимаемой ветром.
Автобус медленно пересёк шоссе, съехал с насыпи и упал набок.
Зрелище было завораживающим, отблески пламени окрасили мираж оранжевым. Элиас остановился, но действие продолжилось, просверки полицейской мигалки отражались в красноватом море, залившем пространство между ним и горящим автобусом.
Пикап стоял поперёк шоссе, и там что-то происходило. Поднятые миражом человеческие фигуры падали, вставали, передвигаясь к автобусу.
Элиас сел на горячий асфальт и обхватил голову руками. Ему показалось, что опять началось землетрясение, и пустые бочки опять скачут вокруг него, наполняя звоном и лязгом поднебесный мир.
Нет, это были не проделки Пача Мамы, это был ветер, внезапный и ровный, раздувавший костёр над оранжевым морем, и Элиас не мог уже ничего разглядеть за красноватыми клубами поднявшейся пыли.
Нижнеудинск, май 2023