Первый рассказ: «И вечный бой»
из повести: «Общага или на сломе эпох»
в первый том сборника «Просто о прошлом»
…Начало девяностых.
Зима. Мягкий пушистый снег за окном.
Поздний вечер или, видимо, уже почти ночь.
В окне заводского общежития на улице Федюнинского в ближайшем пригороде большого города прежнему одиноко горит тусклый желтый свет от редких вольфрамовых ламп.
— Странная нам с тобой на этот раз общага досталась, – шепчет мужу на ухо утомлённая долгим нескончаемым днём девушка, едва разменявшая второй десяток, только-только уложив своего годовалого сынишку и трехлетнюю дочурку спать в разборные кресла, плотно прижатые к их с мужем полутора спальной тахте.
— И что в ней такого уж странного? — нарочито бодро шепчет в ответ чуть старше её паренёк, осторожно составляя в раскрытый шкафчик над кухонным столиком, вплотную придвинутый к выступу входной двери малюсенькой комнатёнки в восемь квадратных метра, принесённую с общей кухни посуду. — Общага – она и есть общага, что от неё ждать-то?.. Не в первый раз, Малыш, прорвёмся…
— Пони-ма-ешь, — по слогам тянет жена, осторожно задергивая занавески на узком высоком окне-двери с противоположной стороны комнаты, выходящей на общий балкон, опоясывающий весь четвёртый этаж здания, выполняя, видимо, попутно и функцию эвакуационного выхода. — Люди здесь не такие какие-то, — говорит, задумавшись, — не сравнишь с нашими бывшими соседями из общежитий в военных городках.
— Так время было другое, — отзывается парень, тихо присев на повидавшую виды квадратную табуретку-баночку, захваченную при увольнении со своего ныне списанного в утиль корабля, — да и место тоже. Вот и люди там были другие, Перестройка, как никак, случилась, пони-ма-а-ать на-до!.. – нарочито бодро тянет по слогам.
— Да уж, Перестройка, — вздыхает девушка. — Звучит, словно «катастройка» или правильнее… «разруха» из уст профессора Преображенского в книге Булгакова «Собачье сердце».
— С чего бы это?
— Да с того, — жмёт плечами, — сам посмотри, вон в комнате напротив нашей, к примеру, без каких-либо перспектив второй год живет семья начальника вертолётного училища. А он, между прочим, заслуженный летчик Советского Союза, переведённый сюда из каких-то дальних южных ныне сокращённых боевых воинских частей.
— Видел, — сникает паренёк. — Заслуженный человек, пожилой, по виду так уж и за шестьдесят можно дать.
— Вот-вот! И жена у него тоже: такая статная дама, а идёт по коридору ото всех глаза прячет, ни с кем не разговаривает, из комнаты почти не выходит, похоже, пьёт по-тихому.
— С ними, кажется, ещё и дочь проживает, — вскидывает глаза, — вот только что-то её совсем невидно.
— Говорят, съехала, — кивает девушка, — живет где-то в городе гражданским браком.
— Каким… браком?
— Ну, с мужиком, то есть, не расписываясь в Загсе.
— Как это?
— А вот так!.. — вздыхает. — Теперь так принято.
— А родители… что?
— А что родители? — жмёт плечами. — Денег у них… на свадьбу ныне всё равно нет, да уже и не будет теперь, наверно.
— Да уж, дела.
— А у соседей справа, — загораются глаза, — как и у нас, двое детей.
— А с ними-то что не так?
— Он какой-то бригадир на местном судоремонтном заводе, в очереди на жилье второй десяток лет стоит, а ему всё не дают и не дают, хотя обещали…
— Кто?
— Не знаю кто, — вздыхает устало, — возможно, дирекция завода, а может ещё кто...
— Про это я, кажется, что-то слышал, — усмехается муж, — там какая-то некрасивая история вышла
— Какая ещё история?
— Ну-у, — тянет, неохотно, — понимаешь, похоже, мы с тобой опять, как и четыре года назад в Минной гавани, кому-то дорогу перешли, заехав в эту общагу.
— Феликс, — вообще-то старший лейтенант запаса Стариков Валерий Феликсович, но со времен появления в его полном имени этого легендарного отчества, его почему-то все, даже дома, так называют, — а ведь ты мне совсем не рассказывал, как тебе удалось выбить эту комнату в общежитие. Мы ж теперь, после сокращения из армии, никакого отношения ни к военному ведомству, ни тем более к судоремонтному заводу, не имеем.
— Не имеем, – кивает новоиспечённый отставник.
— И как тогда?
— Как и в прошлый раз, — улыбается, — через секретарей, заведующих, комендантов и прочий вездесущий персонал всего и вся.
— Каких секретарей, заведующих?.. Коммунистическую партию после путча, кажется, запретили. Кстати, а что там у тебя с постановкой на учет в местном обкоме, первичной ячейке?
— Да, ничего, — машет рукой, — нет теперь той ячейки, куда я документы на регистрацию сдал, самораспустилась, говорят, мол, скоро будут создавать новую организацию, с новым названием и новыми задачами.
— Пойдёшь?
— Нет, — сжимает кулаки. — Выходить в трудную минуту из партии, как это модно было, ни за чтоб не стал, но и обменивать свой старый добрый партбилет на новый, тоже не стану. А насчет секретарей и заведующих, — успокаивается, — понимаешь, Малыш, так ведь они не только у партии имеются, но и в других структурах, всё и всегда в мире держится и управляется исключительно ими.
— Где ж ты теперь-то их нашёл?
— Здесь и нашел, — смеётся. — Пришел в общежитие по вызову из нашего ЖЭКа для восстановления работоспособности их слаботочных линий и, пробежав по этажам, вдруг выяснил, что вот уже как год общежитие полностью снято с баланса завода.
— Как это?
— А вот так.
— И как же они теперь? — дивится Малышка. — Без довольствия-то.
— Как и все, на полном самофинансировании и окупаемости.
— Поня-ятно, — тянет. — Но нам-то от этого что?
— Как что? — улыбается Феликс. — Как минимум то, что комендант общежития теперь сам выдаёт и забирает ордера, сам устанавливает квартплату?
— Это я поняла, но что с того?
— А то, что комендант общежития в отличие от директора крупного военного завода человек местный, а не назначенный Бог весть откуда. А значит выйти на него земляку, прожившему в этом небольшом городе всю свою жизнь, большого труда не составит, тем более, если пообещать ему, платить за его восьми квадратную комнатёнку в два раза больше, чем тот же полковник напротив и в четыре, чем наш сосед-бригадир завода справа.
— И такой человек, — радуется жена, — ты?!
— Правильней сказать – мы! — смеётся. — Ну, а ещё точней мама, которая ещё в юности работала на этом заводе вместе с будущим комендантом общежития в их ведомственном детском садике, куда меня, кстати, ещё малышом водили.
— Здорово!
— Но квартплата и вправду получилась: «мама не горюй», — вздыхает парень. — Дороже даже, чем родительская трехкомнатная «хрущевка», где они вместе с семьей брата теперь прописаны.
— Зато без явных войн, не то, что в прошлый раз, за место под солнцем.
— Без войн пока только за место под звездами вышло, — загадочно улыбаясь, кивает в сторону тёмного окна, — а вот за солнце нам с тобой всё-таки придётся побороться.
— Опять?
– Ну-у, видишь ли, — неохотно тянет,— не хотел тебе говорить.
— Да уж говори, — неумело хмурит свои светлые бровки Малышка, — чего уж теперь, раз проговорился.
— Да, на самом деле, нечего тут говорить, — невесело усмехается Стариков. — Этот наш сосед-бригадир жалобу куда-то в администрацию города накатал, подходил, предупреждал, а ещё грозил всей бригадой прийти разбираться.
— И что ты? — не на шутку пугается девушка.
— А что я? — беззаботно машет рукой Феликс. — Этого-то «гегемона», как прошлый раз старпома с Базового тральщика в политотдел не потащишь, вот и предложил ему, как мужик с мужиком бицепсами друзей и товарищей не мериться, а выяснить отношения один на один, если он, конечно, готов. Ну и на всякий случай напомнил, что это мой город, а не его, здесь меня каждая собака знает, а вот откуда он тут появился, да и его бригада в придачу, ещё посмотреть нужно.
— И что он?
— Да ничего, — смеётся, — хорохорится, ну, да шут бы с ним, тут другое…
— Что другое?
— Жалко их, понимаешь, правда – жалко! Он говорит, что когда у них младшая в прошлом году родилась, ему на заводе комсомол твердо натвердо обещал помочь эту комнату получить. Вот они и ждали её целый год, пока из неё прибалтийские рабочие съедут, они тут на заводе какой-то специальный заказ как раз заканчивали.
— И почему ж им не дали?
— Я ж говорил, общежитие теперь не заводское, оно на самоокупаемости, платить двойной тариф за вторую комнату бригадир, отказался, надеясь, что комсомольская организация завода за них вступится.
— А комсомольская организация, — вздыхает Малышка, — как раз к этому времени почила в Бозе, распалась.
— Так точно, — по-военному отзывается недавний отставник. — И мы с тобой вдруг на радость коменданту обанкротившейся общаги свалились ему на голову, согласившись платить не двойной, а даже четвертной тариф, да к тому ж ещё мне пришлось пообещать обслуживать бесплатно всю их электрику и слаботочку.
— Бартер?
—Так точно, — кивает, — теперь во всем и везде один бартер: ты мне – я тебе!
— И что сосед?
— А что сосед? — вскидывает брови. — Говорит, что он это так не оставит, мол, будет писать жалобы везде и всюду, пока не вышвырнет нас с тобой отсюда.
— Куда?
— Да его это не волнует – куда!
— Хо-ро-ши-е дела, — тянет по слогам.
— Лучше не придумаешь – всё, как всегда!
— И что же нам с тобой делать?
— Отличный вопрос!
— А главное новый, — вздыхает, намекая на работы классиков прошлого века, — но всё же – что?.
— Как что?.. Тоже, что и прежде.
— «И вечный бой!..»?
— Так точно, — привычно горят глаза Феликса, — «...Покой нам только снится…».
— С тобой не соскучишься.
— И с тобой… тоже, — радуется, продолжая цитировать знаменитые строчки Александра Блока, — «…Сквозь кровь и пыль… летит степная кобылица…».
— «…И мнет ковыль…», — почему-то грустно ставит точку Малышка.
В окне заводского общежития на улице Федюнинского в ближайшем пригороде большого города по-прежнему одиноко горит тусклый желтый свет от редких вольфрамовых ламп.
Поздний вечер или, видимо, уже почти ночь.
Зима. Мягкий пушистый снег за окном.
Начало девяностых…
10.07.2019-2023гг
Автор, как обычно благодарит своего критика (ЕМЮ) за оказанную помощь и терпение выслушать всё это в сто первый раз, а также приносит извинения за возможные совпадения имен и описанных ситуаций, дабы не желает обидеть кого-либо своим невинным желанием слегка приукрасить некогда запавшие в его памяти обычные, в сущности, житейские ситуации. Все описанные здесь события, диалоги, действующие лица, безусловно, вымышленные, потому как рассказ является художественным и ни в коем случае не претендует на документальность, хотя основа сюжета и взята из дневников и воспоминаний друзей, товарищей, коллег периода 1991-1995гг.
Да, и ещё: рассказ написан на ходу и в нём наверняка всего масса стилистических и орфографических ошибок, при нахождении которых автор, в очередной раз извинившись за неудобство перед скрупулезными лингвистами, просит направить их администратору группы «Питер из окна автомобиля», на любой удобной Вам платформе (ВК, ОК, ТМ), либо оставить их прямо под текстом.
Спасибо за внимание и… сопереживание.