I
В августе море в Гаграх уже цветет грязной пеной. Канализация и потоки с горных рек приносят в город инфекционные эпидемии. И еще могут пойти проливные дожди. Говорят, в Сухуми и Пицунде море намного чище, но ведь не всякий туда доедет. После такого обрыва простых человеческих отношений между русскими и абхазами, да еще информационных туристических войн еще десять лет назад создавалось впечатление, что русские только начинают тараном выбивать крепостную стену недоверия.
...Я сидела в съемной квартире на окраине серого пыльного нового города, потому что с многочисленных строек отелей и богатых домов, куда нагоняли бесправных мегрелов с Имеретии, готовых вкалывать за миску мамалыги, неслась такая пыль, что от нее не спасал даже морской бриз.
Сто раз пожалела о том, что не поселилась в старом городе, где-нибудь у легендарного дворца, где проходил партийный XVII съезд, где все красоты имперской эпохи с разрушенными дворцами, разбитыми артиллерией мозаичными фонтанами Церетели, улица которого после войны стала называться Абазга, величественным рестораном "Гагрипш", за которого посещали Николай II, Сталин, Чехов, Бунин, Шаляпин, Нестор Лакоба, эвкалиптовыми рощами, посаженными основателем курорта принцем Ольденбургским, чтобы высушить этот малярийный край - все это великолепие, пусть и под тяжелой патиной равнодушного разрушающего времени оставалось далеко в стороне.
Зажатая ожиданием погоды и воспоминаниями о том, как я впервые приехала в Абхазию летом 1989 года, еще с родителями, я ждала свою подругу, амшенскую армянку Светлану Акопян, с медной гривой жестких, как проволка.
Со Светланой я познакомилась двадцать лет назад в Адлере. Дело было в доме на улице Голубой, построенном ее дедом в том самом месте, где Мзымта впадает в Черное море. Где гадюки вяло копошатся во влажных многометровых зарослях бамбука, а их плантации уходят прямо в дендрарий с его обилием экзотических деревьев, где рядом растут японская камелия и веерная китайская пальма. С 2001 году я поселилась здесь у ее бабушки Эммы Урумян, чей предок в ожидании турецкой резни еще в 1914 году забрал всю семью и переехал на это побережье, оставив там только одну дочь. По счастью, турки воспитали ее как родную, и в 1960-х она смогла увидеть своих родственников по эту сторону моря... Во время купания я разрезала ногу о волнорез, который, как спичечную коробку вместе с десятками таких же плит бросило к берегу во время последнего урагана, разразившегося незадолго до моего приезда. Рана забилась песком и мелким ракушечником, Светлана так ловко промыла мне ногу, что рана стала заживать уже на следующий день, а мы стали неразлучны.
II
В этот раз мы должны были поехать к ее родной тете Вартуш. Она жила в высокогорном селе Псахара, которое грузины называли Колхида. Дождь все усиливался, а я вспоминала, как тем летом, почти тридцать лет назад, тоже почти все время шел дождь. Только песни Мамуки и Инзара, студентов Батумской консерватории, приходившие к русским курортникам на скамейки скоротать вечер, спасали от тоски. Тонкокостный, сутуловатый Мамука, в выразительных глазах его был теплый свет, рассказывал, как школьники ездят здесь на сбор урожая мандарином или лимонов, и видел, как пел свои песни, знаменитый "Булбулис" Отар Рамишвили, прихлебывая из стакана чачу...
Как странно было приехать на курорт, чтобы вместо полноценного отдыха снова погрузиться в эти трудные воспоминания... Тогда Абхазия только превращалась в горячую точку. В апреле отец вернулся из Тбилиси, куда летал на еще нашу военную базу Вазиани, где уже начинались антирусские выступления гамсахурдистов. Но странно, он, влюбившись в Грузию, сказал, что этим же летом мы летим будем отдыхать в Кобулети.
...Тогда мы ехали от Сухумского аэропорта, где уже в жарком, липком воздухе смешался гул самолетов и тревожных разговоров. Абхазские грубоватые мужики приходили сюда на сигарету и кофе обменяться новостями. Через час мы сели в маршрутку, нам предстояло ехать четыре часа по побережью. Мне четырнадцать лет, и я впервые была на Кавказе. Детское восприятие этой яркой, колоритной реальности, как предохранитель, отрезало смутные настроения местных, их опасения, хмурые лица, заставлявшие родителей о чем-то говорить тише.
...Мы ехали, и я в окно видела совсем другую жизнь, пусть и советскую, но все же отличную от нашей, сибирской. По улицам бегали свиньи, а в окнах некоторых домов стояли большие портреты пожилых женщин и перила были обмотаны черной лентой... У абхазов издревна жив культ матери.
Добравшись до санатория в Кобулети, мы, вымотанные дорогой, не сразу получили номер. Нас поселили на сутки в билетную кассу, где семья полковника повалилась спать прямо на матрасы, набросанные на пол. Я была счастлива: ведь я в Колхиде, там где аргонавты и добыли золотое руно.
Через сутки нас ждал уже прекрасный номер-аквариум с двумя прозрачными стенами из толстого стекла, откуда можно было видеть небо и море, даже не вставая с кровати. А ночью просыпаться оттого, что по невидимым волнам в ртутной темноте скользил пограничный луч со стороны Поти. Все хорошо, нас охраняли.
Но постепенно отдыхающие стали уезжать, а на их место никто не селился. День ото дня санаторий пустел, а потом даже до детей стали доходить новости, что аэропорт в Батуми почему-то закрыли, а еще хуже: о том, что абхазы спустились из горных сел и у них с грузинами что-то начинается. Поначалу это принимало характер временного недоразумения, не хотелось верить в том, что эту красивую с буйной тропической растительностью, пусть и штормовым морем, сильными дождями что-то может омрачить. Еще немного - и мы услышали, что в регион зашли войска и, кажется, все серьезно. Потом в Очамчири был убит русский солдат и это сорвало ситуацию окончательно. Поползли ужасные вести о том, как вооруженные абхазы врываются во все автобусы, следующие в Сухуми, ищут грузин.
Отцу пришлось уехать раньше нас, он всерьез опасался, что сейчас в военном училище начнутся конфликты на межнациональной почве. Мы с мамой должны были неделю досидеть в санатории, а потом тоже вылететь в Красноярск.
В день нашего отъезда мама наняла водителя, аджарца, и так она, я, лейтенант с беременной женой выехали из Кобулети. Старик вел микроавтобус, стараясь отходить как можно глубже от побережья. Вместо четырех часов мы должны были ехать все восемь. Остановили и нас: толпа бородатых мятежников, вооруженная кинжалами, вытряхнула водителя. Проверка документов прошла без обострения, мы поехали дальше по стране, где уже вдоль дорог стояли БТРы, а свиньи пропали с дорог, будто их и не было. Не доехав пяти километров до аэропорта, он высадил нас, и мы вчетвером пошли по лесу, пока не увидели оцепленный советскими войсками терминал. Здесь нас погрузили на военный транспортный борт, и так мы, лежа, уже давно без еды и воды долетели до свердловского аэропорта «Кольцово»…...
III
...Светлана наконец-то приехала. Она купила для Вартуш кофе, мятные пряники, которые тетя обожала. Жила она трудно. Хоть и невысоко располагалось село, всего двадцать метров над уровнем моря, но все равно автобусы сюда приезжали очень редко, с продовольствием плохо. Уж не говоря о катастрофической бедности, куда жизнь загнала и армян, и абхазов в 1990-е и до сих пор держала за горло. Спасибо еще руководителю Союза армян Абхазии Галусту Парнаковичу, он к путинским двум тысячам добавлял каждый месяц по пятьсот рублей.
Да и в ее, шутка ли сказать, восемьдесят пять, с гор на побережье не наездишься. Сын давно отсюда уехал, жил в Сочи и редко навещал мать. Когда был жив ее родной брат, Ншан, отец Светланы, живший с Вартуш по соседству, он уходя по делам, всегда вешал на забор сестры пакет с едой. Но несколько лет Ншан ушел из жизни. Теперь только сама.
В Псахару нас вез таксист, красивый молодой абхаз. Живописнейшая дорога уходила вверх, откуда открывался вид на море. Видна крыша великолепного особняка. Когда-то она была салатовая, а крыша и купол серые. Это был дворец принца Ольденбургского, самый знаменитый, а тот, где он жил, назвался замком. Когда-то здесь училась юная Вартуш в армянском секторе первой турбазы, которая открылась в 1917 году. Местные армяне так и говорили: "Учится в турбазе". И отец Светланы Ншан учился здесь. По пути проезжаем чьи-то огромные феодальные угодья, закрытые длинным металлическим зеленым забором. Оказалось, территория губернатора Краснодарского края Ткачева.
Еще немного и показывается крест: в 2013 году здесь был построен армянский храм. Водитель согласился нас подождать десять минут.
Но вот уже Псахара. Еще накануне грузино-абхазской войны здесь проживало больше трех тысяч человек - в основном армяне и грузины. Мы проезжаем мимо пасущихся лошадей, которые, как нам объяснили потом, возят туристов по горным дорогам, заливистых собак, брошенных грузинских домов. Еще минута нас обнимает тетя Вартуш. Так несколько минут мы стоим под теплым проливным дождем. Резко, будто опомнившись, она размыкает объятья и по-хозяйски гонит нас внутрь, на ухоженное подворье, где еще предстоит налиться солнцем еще очень зеленым мандаринам. Старый умывальник, украшенный сине-белыми изразцовыми плитками. Обычная деревенская утварь, в густой тени винограда старая кровать, где можно отдохнуть в полдень, на столике под крышей джазве и кофейные чашки. Пачке кофе она особенно рада, потому что свой почти закончился. Очень быстро накрывается стол. Кофе, суджух, сыр. Чувство, что мы в Армении, только этот сильный субтропический дождь, в огороде батат с огромными листьями, безжизненно поваленными в цветущую, зеленую землю, где-то прячущиеся в зарослях полозы и ужи, смоква, и горы, высокие, над всем этим скромным пиршеством заставляют вспомнить, что мы все-таки за семьсот километров от Арарата.
А жизнь эта, простая, правильная, по природе и духу, была под прицелом еще каких-то двадцать лет назад. Вартуш всю свою жизнь, более шестидесяти лет, преподавала в местных школах армянский язык и литературу. Вместе мы листаем учебник шестого класса, где я узнаю портреты многих армянских писателей, среди которых иногда попадаются истинные романтики - Лермонтов и Экзюпери.
Вартуш родилась 6 апреля 1937 года. Это старейшая школа города Гагра. В 1904 году была построена и открыта его Высочеством Принцем Александром Петровичем Ольденбургским Гагринская церковно-приходская школа. Потом училась в Ереванском педагогическом институте. Работать начала в школе в Колхиде в 1957 году.
Школу закрыли в конце 60-х, перевелась в другую сельскую, затем в 78-79 годах перешла работать в Гагрскую армянскую школу № 3. Именно в этой школе ее любимым учеником был теперь известный актер Арарат Кещян и там она ему три раза влепила невероятную оценку - "6".
Арарат уехал из Гагр с началом войны. Вартуш и после войны осталась в этой школе, но не надолго. Добираться стало тяжело, после войны вообще не было транспорта, приходилось пешком идти около трех км. Через пару лет перевелась в очередную сельскую школу, относительно недалеко - один километр в гору. В это школе она взялась за обучение начальных классов. Проработала до прошлого года. И дальше продолжала бы, но школу закрыли. Лет шесть-семь назад хотела оставить работу, но в начале сентября за ней пришла из школы "делегация", вызвали на работу. А с Араратом связь все же осталась. Он никогда не забывал любимую учительницу и даже приглашал ее на свою свадьбу. Конечно, она не поехала, но всегда радовалась его привету.
Вартуш берет меня за руку и подводит к той стороне виноградника, что лучше освещалась солнцем. Рву черные ягоды со слизистой мякотью. С неба падает теплый спелый дождь.
-Ну как ты, Вартушка, - спрашивает тетю Светлана.
-Да все хорошо. Вот Ншан бы...
И замолкает. Нельзя сегодня грустить, ведь гости, еще и из Москвы...
IV
На начало войны ему было уже под пятьдесят. Однажды он ворвался в дом и сказал своим троим детям и жене собираться. Нужно было уезжать в Адлер.
-Папа, а мы через неделю вернемся, много вещей брать? - спросила его буднично старшая дочь Светлана, дети Ншана привыкли болтаться по двум домам между Гаграми, где учились в школе, и Адлером, где жила их бабушка.
Младшая сестра Эмма, которую назвали в честь бабушки, и самый младший из них Ромка, как обычно, о чем-то горячо спорили, крича друг на друга.
-Прекратите кричать, - строго сказал Ншан, который редко выходил из себя, - война началась.
И они поняли, что едут в Адлер надолго. Ромка вспомнил, как на днях в самом начале у трассы была большая новая грузинская школа, а при ней - огромный стадион. Здесь и собрались грузинские пацаны на митинг. Ромка пошел туда с соседским мальчиком, грузином Лерико. Когда началась потасовка, когда Ромку схватили, думая, что он абхаз, Лерико отбил его у толпы и закричал:
"Сомехи! Сомехи!" (Армянин! Армянин!)
Ромка сказал, что если бы не Лерико, его бы наверняка растерзали.
-А ты армянин, ты отойди, тебя это не касается - сказал кто-то из грузин, старших дворовых вожаков, и он впервые за эти годы услышал о том, что он армянин.
Сейчас после окрика отца до него стало что-то доходить. Еще немного и после событий в сентябре 1992 года в селе Лабра началась так долго оттягиваемая война между армянами и грузинами. Но до этого надо было еще дожить.
Сам Ншан оставался в Псахаре вместе со своей пожилой лежачей матерью. Эвакуция для нее была невозможна, да он и не хотел бежать из своего дома, который сам строил, хотя слышал, что "мхедриони" уже в соседних районах.
В голове Ншана все время роились вопросы. Было не понятно, кто и как себя поведет. Уже было слышно, что кто-то из его знакомых в одночасье собрался и поехал или в Тбилиси, или в сторону Туапсе-Сочи. Дело обострялось еще и тем, что в Абхазии были две крупные и равно влиятельные общины, которые мягко говоря не совсем ладили друг с другом. "Крунк" в Сухуме под руководством сподвижника Владислава Ардзинба Альберта Топольяна была авторитарной политизированной структурой. А Гагринская "Маштоц" под руководством Арсена Чакряна более демократичная, независимая. Альберт Топольян непрерывно пытался подмять под свой "Крунк" гагринских. Это было и до войны, и во время войны.
Несмотря на то, что батальон был создан усилиями Альберта Топольяна, влияние функционеров "Маштоца" в нем было очень сильным. По сути батальон стал вооруженной силой общины Гагрского района.
Активисты "Маштоца" опробовали свои силы за пару лет до войны, конечно, тоже при трагических обстоятельствах. Был известный эпизод в истории СССР, когда в Грузию из ссылки возвращались турки- месхетинцы. Шли они через Краснодарский край и Абхазию. Вот на границе с Абхазией их встретили вооруженные армяне "Маштоца". Турки тогда в Грузию не прошли даже, не смотря на прибывшие части ВВ МВД СССР.
И вот гагринцы объединены в батальон, но продолжают формально подчиняться "Маштоцу". Именно Топольян рассматривался Владиславом Григорьевичем как лидером всех абхазских армян. Но уйти ему с абсолютного, так ненавистного гагринцам, лидерства, помог случай.
Абхаз, кажется, из личной охраны Ардзинба, в результате конфликта застрелил армянина. Армяне попытались расстрелять убийцу. При этом Топольян принял все меры к тому, чтобы конфликт погасить. Но влияния на бойцов это не возымело. Тогда он пригласил активистов на встречу с Ардзинба. Ардзинба многих из них - представителей "Маштоца" знал лично. И тем не менее предпринял тонкий укрощающий ход. Ардзинба вначале помариновал делегацию у себя в приемной, а затем принял их. При этом себе налил кофе, а им даже не предложил. По традиции кавказского гостеприимства это было неслыханно. Он показал, кто в доме хозяин. И больше речь о месте убийце не шла. Так, армяне окончательно отказались от независимой политики и приняли лидером только Владислава Ардзинба.
V
Ншан должен был остаться и делать всю посильную работу, хотя бы охранять посты. Когда он отвез семью в Адлер, его жизнь поделилась на три части: на охрану постов, на условный отдых дома, где теперь связь с внешним миром поддерживалась через обращения Президента. Третьим временем была почти бессонная ночь. Зато можно лежать и часа четыре осмыслять то, что говорил накануне Ардзинба.
Для абхазского народа он стал героем еще с 1989 года, когда он, ученый-востоковед, доктор исторических наук, занимавшийся исследованием хеттской культуры, был выбран в народные депутаты СССР, стал членом Совета национальностей Верховного Совета. В этой же время от Абхазии были избраны и Фазиль Искандер, и народный поэт Баграт Шинкуба.
Там же, на депутатских сессиях произошла его встреча с академиком Андреем Сахаровым, о которой Ардзинба вспоминал как о значительном событии в жизни, повлиявшем на его мировоззрение. Сахаров тогда написал резонансную статью о Грузии как о «маленькой империи». Связи с известным правозащитником были действительно сильные, Андрей Дмитриевич, Елена Боннэр и Вячеслав Иванов гостили в доме Ардзинба. Вместе они смотрели знаменитые Эшерские древние сооружения – кромлехи.
VI
Эти кромлехи, древние вертикальные камни, вряд ли удержат эту землю от большой крови.
Целый год армяне Гагр держали нейтралитет. Они не хотели принимать участие в братоубийственной войне. В Абхазии села были трех типов: только абхазские, только армянские, а если смешанные – то только армяно-грузинские.
Причем в Гагре до последнего дня, пока грузины были в городе, армянская община действовала по четко выверенному плану. Организовано эвакуировали детей, позже, когда Гагру буквально захлестнула вал бандитизма и мародерства со стороны добровольческих частей грузинской армии, организовано защищали друг друга.
Но потом и грузины стали срываться. Со двора Арсена Чакряна увели машину. Потом грузинские добровольческие части осуществили массовое ограбление села Колхида. С этого момента начались нападения на русские и армянские дома. Машины забирали на "нужды обороны". Дальше уже было не остановить. Ничего не оставалось делать, как в оккупированном грузинами Гагрском районе около десятка армянских мужчин собрались в отряд под названием "Армянский фидаин". Уничтожив небольшой грузинский отряд из шести человек, они захватили оружие и начали партизанские действия.
VII
И однажды должны были прийти к Ншану и они пришли. Трое грузин из "мхедриони" громко постучались в дверь и, увидев перед собой крупного, широкоплечего возрастного спокойного армянина, тоже спокойно сказали:
-Мы должны здесь остаться в засаде. Если придут абхазы, дом будем взрывать.
Ншан впустил "гостей" в дом. Хорошо, что запасов хватало. Он перестал ходить на посты и теперь все время находился дома в заложниках. Кормил с мать (с ложки) и врагов. Через несколько дней после внешне спокойного совместного существования стало казаться, что эти парни тоже заложники. Он перестал даже их опасаться. Грузинский язык он знал и чувствовал, что сами по себе эти пацаны неплохие, и может быть беда обойдет стороной его дом. Однажды он прислушался к их разговорам наверху и понял, что они обсуждают идею "Кавказского дома". Он что-то слышал об этом. Когда в Грузии еще до развала СССР активно пропагандировалась новая идеология, где Грузии, Армении и Азербайджану противопоставляли и Россию, и республики Северного Кавказа. В массовое сознание еще советских грузин пытались внедрить идею о том, что абхазы-мусульмане враждебны и грузинам, и армянам, а раз так, то последним следовало бы объединиться в совместной борьбе. Эти их разговоры немного его успокоили, он понял, что они тоже не воспринимают его как врага. А может быть, как отца.
Вечером вместе смотрели телевизор, новости. Показали, как Ардзинба награждает армян, взявших штурмом почти неприступную высоту - гору Цугуровка. Ее склоны были буквально нашпигованы минами. Галуст Трапизонян, тот самый, Галуст Парнакович, что будет потом руководителем Союза армян Абхазии и помогать его сестре Вартушке - командир третьей роты Армянского батальона - потерял в этом сражении ногу, но до конца, лежа на носилках, продолжал руководить боем.
"Наши", - выдохнул мысленно он. Радоваться при врагах он побоялся, ведь могли и пристрелить со злости. Мало ли...
А еще позже они узнали, что абхазы и армяне продвигают линию обороны и вытесняют грузин за пределы Гагры. В Псахаре наступило долгожданное затишье.
За обедом он сказал им как можно доброжелательнее:
-Ваши ушли. Вам тоже нужно уходить.
И действительно после крепко сваренного им кофе грузины стали собираться. Попросили масло и тряпку протереть автоматы. Он вынес с кухни растительного масла и ничего не найдя, порвал старый материнский халат.
Ншан чувствовал, как все его тело по клетке освобождалось от чужеродной тяжести, налившей его в эту неделю если не страхом, то чувством, очень похожим на него.
-Ну что же, -сказал Гиви, старший из них. Которому было чуть больше двадцати, уже отслужил в советской армии. -Давай прощаться.
Ухмыльнулся. Они деловито, по-военному пожали Ншану руку.
"Еще минута, еще немного и их здесь не будет. Никогда", - думал он, стараясь унять волнение.
Грузины вышли из дома, и он не пошел их провожать. Все-таки они были врагами. И тут он услышал, что где-то рядом произошел выстрел... два... Послышался звон битого стекла...
Оружие, из которого стреляли, будто остановилось в задумчивости. В воздухе повисла такая тишина, которая еще мгновение и могла обратиться обещанным взрывом.
Он стоял и думал, что ему делать. И тут он услышал, что металлические двери громко захлопнулись.
Ншан вышел из этого оцепенения, которое длилось не больше трех минут, и неверным шагом стал подниматься на второй этаж, зашел в комнату, где и жили грузины.
Увидел, как в стену глубоко вошли пули. Влетели через стекло балконной двери и, сорвав кожицу старых выцветших обоев, застряли в его доме.
27 июля 1993 года в Сочи было подписано перемирие, по которому Грузия согласилась вывести войска из Абхазии. Это была самая серьезная уступка, за которую абхазы согласились оставить восточную половину республики под властью грузинских формирований из местных жителей - фактически под гражданской властью Грузии. Однако перемирие не было соблюдено. 16 сентября боевые действия возобновились. Армяне вместе с абхазами, представителями северокавказских народов две недели бились за Сухум, первыми с кабардинцами вышли к зданию Совмина, ставшему символом власти над столицей. Армянские бойцы взяли здесь 25 пленных. После того как Совмин был взят и сгорел в пожаре, грузинская армия в Сухуме прекратила сопротивление.
Лерико вместе с семьей во время войны переехал в Адлер. Сразу после того, как абхазы взяли Гагру, Лерико был убит. Его бабушка была армянкой.