Однажды старый Ли, прихватив бутылку рисового вина из Шаосина, отправился к другу своему, старому Вану, любоваться цветением сливы, что как раз вошло в пору, милую старческому сердцу. Пышные цветы окружали дерево, словно лёгкое облако, и, словно лёгкое облако, ароматные лепестки стремились излиться на землю.
Конечно, художник не мог себе позволить купить драгоценное вино, но, слава праотцам, у него было довольно преданных почитателей, готовых сделать щедрый подарок. Естественно, множество вкуснейших закусок, приготовленных госпожой Ван, не могло затмить великолепного напитка, и разговор друзей постепенно сосредоточился на сравнении статей того или иного вина.
— Не знатоки мы с тобой, друг мой, старый Ли, — вещал протяжно расчувствовавшийся поэт. — И всё же, недостойные, дерзаем судить о статях благородного питья, о достоинствах его и недостатках!
— Да, ты прав, мы не знатоки. Мы не привычны к тонким винам и изысканным вкусам. Но зато мы хорошо знаем себя, и вполне можем оценить, дарит ли нам напиток радость или, наоборот, рождает в сердце неумолчную тоску.
Тут друзья налили в чарки ещё и осушили их до дна.
— Ведь не станешь ли ты отрицать, друг мой, старый Ван, что от хорошего вина становишься лёгок и светел, словно майское небо! Плохое же вино будоражит в тебе бурю тщеславия и ярости, баламутя и вызывая на поверхность самые чёрные желания!
— Иными словами, — подхватил мысль друга поэт, — хорошее вино оставляет тебя трезвым, а плохое — повергает в пучину горького опьянения, постыдного и вредного, как для тела, так и для души.
— Именно! — вторил старый Ли, отправляя в рот знаменитый рисовый колобок госпожи Ван (шестой или седьмой за вечер). — Что с того, что ноги мои расслабли, а в голове поселился розовый туман, разве мысли мои не так же ясны и прозрачны, как у юноши, усердно переписывающего Пятикнижие?
И друзья выпили ещё, за трезвость. И ещё, за дружбу. И ещё, за щедрость наших покровителей, да не оставят они своим благосклонным вниманием ни художников, ни поэтов.